Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Невилл, как ранее его отец и старший брат, с большой подозрительностью относился ко всему, что было связано с Россией. «Я должен признаться в глубоком недоверии к России, — писал Невилл своей сестре Иде. — Я не верю в ее мотивы, которые имеют мало общего с нашими идеалами свободы. Россия всегда будет вести себя по обстоятельствам. К тому же ее боятся и ненавидят многие соседние с ней маленькие государства, такие как Польша, Румыния и Финляндия. Наши тесные отношения с Россией могут стоить нам симпатий тех, кто мог бы гораздо эффективнее помочь нам, если бы мы смогли перетянуть их на свою сторону» ⁸⁷. К традиционному «фамильному» чувству недоверия у Невилла, как, впрочем, и у Остина, примешивалось абсолютное неприятие большевизма. Такое «двойственное» отношение испытывали многие политики на Британских островах. Весной 1938 года на заседании кабинета министров при обсуждении Судетского кризиса члены английского правительства посчитали, что «целью России будет раздуть конфликт, а затем и войну в Европе. Русские не станут активно участвовать в ней сами. Они будут надеяться, что война вызовет мировую революцию, что вполне вероятно» ⁸⁸. В политике умиротворения Чемберлен и его министры усматривали еще и борьбу за предотвращение коммунистических революций в Европе.

Чемберлен-младший не любил ни нацистов, ни коммунистов, но считал последних более опасными идеологическими врагами Великобритании. В этом был свой резон. Из трех основных тоталитарных идеологий, существовавших в Европе, коммунистическая была, безусловно, наиболее опасной. Итальянский фашизм никогда не был популярен в Англии. Фашистская идеология была сугубо национальной, и в международных отношениях оправдывала стремление Италии к доминированию в средиземноморском бассейне и созданию новой Римской империи. По самим своим целям она никак не могла получить распространение на Британских островах. Германский нацизм был в своей основе расовым, националистическим движением. Сориентирован он был, прежде всего, на немцев и также не мог встретить широкой поддержки у граждан Великобритании. Конечно, свои нацисты, с местной национальной спецификой, существовали и в Англии, и во Франции, и даже в Соединенных Штатах, но им нигде не удавалось добиться сколь-нибудь заметного влияния. Яркой иллюстрацией неудачных попыток перенести нацизм на британскую почву стал полный провал политической деятельности Освальда Мосли. И только коммунизм мог представлять для Англии серьезную угрозу. Коммунистическая идеология была интернациональной и открыто провозглашала своей задачей подрыв самих основ Западных «буржуазных» демократий. У идей коммунизма было много приверженцев на Британских островах.

Вообще, когда речь заходит о взглядах Невилла Чемберлена на международные отношения и внешнюю политику Великобритании, надо иметь в виду те принципиальные соображения, которыми он руководствовался. Его самый известный современный биограф Роберт Селф считал, что в конце 1937 года Чемберлен «был убежден, что на Францию абсолютно нельзя положиться, Америка пальцем не пошевелит, чтобы помочь где-нибудь, Советский Союз заинтересован лишь в разрушении капиталистических держав, а Доминионы никогда не будут сражаться за разрешение непонятных конфликтов в Центральной Европе» ⁸⁹. При этом не подлежит сомнению, что Чемберлен-младший совершенно искренне стремился к сохранению европейского мира. Об этом говорят все его дневники и выступления домюнхенского периода. «Война ничего не решает, ничего не вылечивает и заканчивается ничем», — говорил он. «Когда я думаю о 7 миллионах молодых людей, погибших в расцвете лет, о 13 миллионах, оставшихся калеками, о горе и страданиях матерей и отцов, (я понимаю), что в войне нет победителей, а есть только проигравшие» ⁹⁰. Эти, во многом наивные представления объясняют его последующие поступки и провалы во внешней политике. Чемберлен ошибочно полагал, что ему не на кого положиться в сдерживании Гитлера. Единственное, что ему оставалось, — это пытаться умиротворить германского диктатора. Прием, оказанный ему простыми немцами в Мюнхене, еще больше убедил Невилла в том, что он на правильном пути. Огромная толпа, скандировавшая «Да здравствует Чемберлен!» привела его к странному заключению, что даже в Германии он был более популярен, чем Гитлер. Его покоробило просочившееся в печать высказывание фюрера о «недалеком старичке с зонтиком», но он поспешил связать его с обычной завистью нацистского лидера ⁹¹. Хорошо еще, что Чемберлен не знал об оскорбительных словах — «жалкие черви», которыми вожди Третьего рейха называли британского и французского премьеров в разговорах между собой.

Кроме традиционной нелюбви к России и боязни большевизма, был еще один мотив, который оказывал неизменное влияние на позицию Чемберлена. Не только посол Чилстон не мог понять, что представляет собой СССР в военном плане. По этому вопросу в Европе существовали самые разные мнения. Причем одни и те же лица, в зависимости от обстоятельств, могли высказывать разные точки зрения. Было от чего запутаться. В мае 1938 года помощник Чемберлена Горас Вильсон весьма дипломатично объяснил послу Майскому, почему его шеф мало интересуется Советским Союзом и англо-советскими отношениями. По словам Вильсона, это происходило потому, что с точки зрения «замирения Европы» Чемберлен рассматривал СССР «фактором пассивного характера». Премьер, объяснял Вильсон, был уверен, что СССР хорошо вооружен (особенно в воздухе) и обладает неизмеримой мощью в области обороны. Однако маловероятно, чтобы Советский Союз был способен к «большой войне наступательного характера». Поэтому ценность СССР как возможного союзника Франции или Англии в случае войны с Германией вызывает у Чемберлена сомнения. Отсюда его нежелание в настоящий момент проявлять какую-либо активность в «русском вопросе» ⁹².

В Европе в то время обсуждались самые разные цифры. Говорили о 10 и даже о 17 тысячах самолетов, которые имеет на вооружении СССР. Говорили также, что советская армия мирного времени к июлю 1937 года составит 1,37 миллиона, а к январю 1938-го — 1,5 миллиона человек ⁹³. В ноябре 1936 года в ответ на заключение Антикоминтерновского пакта Литвинов заявил с трибуны Лиги Наций, что СССР достаточно силен, чтобы самостоятельно постоять за себя ⁹⁴. Это заявление не воспринималось как пустое бахвальство. С другой стороны, все в Европе знали о чистке, устроенной Сталиным в Красной армии. Сменился практически весь ее командный состав, и никто не знал, как новые кадры смогут руководить армией в условиях современной войны. «К началу 1941 года, — приводил данные известный советский военный историк Д. Волкогонов, — лишь 7,1 % командно-начальствующего состава имели высшее военное образование, 55,9 % — среднее, 24,6 % — ускоренное образование (курсы) и 12,4 % командиров и политработников не имели военного образования» ⁹⁵. Чемберлен, конечно, не знал этих цифр, но его сомнения в боеспособности обезглавленной Красной армии выглядели вполне обоснованными. Галифакс вспоминал, что в Англии существовали в то время большие сомнения в военных возможностях Советского Союза, а британские военные считали, что Красной армии потребуются годы, чтобы оправиться после репрессий ⁹⁵. К слову сказать, СССР также сомневался в военном потенциале Англии как возможного союзника. В Кремле были убеждены в силе Франции и относительной слабости Англии ⁹⁷.

В любом случае британский премьер пребывал в уверенности, что его политика приносит успех, вплоть до мартовской ликвидации Гитлером Чехословакии. Еще 12 февраля он писал сестре Иде, что «Гитлер и Риббентроп не вынашивают против нас никаких планов и ищут пути для сближения» ⁹⁸, а неделю спустя в письме другой сестре, Хильде, радостно процитировал Гитлера, заявившего в рейхстаге, что «для всего мира было бы счастьем, если два наших народа могли бы сотрудничать с полным доверием друг к другу» ⁹⁹. Любая информация, противоречившая этим настроениям, поступавшая, например, от Ванситарта, вызывала у премьера лишь раздражение ¹⁰⁰. Захват немцами Праги настолько потряс пребывавшего в благодушном настроении Чемберлена, что в течение нескольких дней он не знал, как на это реагировать. Когда Чемберлен, наконец, осознал свое полное фиаско, начались его лихорадочные метания. Он стал раздавать британские гарантии, о которых его никто не просил и к которым его предшественники на Даунинг-стрит, 10 всегда подходили крайне осторожно. Чемберлен возобновил переговоры о гарантиях безопасности с Советским Союзом, плохо представляя себе, чего он, собственно говоря, хочет на них добиться. Переговоры вообще шли вразрез с его личными убеждениями и представлениями. Они начинались скорее ради самих переговоров, без ясного понимания того, что в конечном итоге должно получиться. На первых порах Чемберлена не устраивали оба возможных результата — появление англо-советского соглашение или прекращение переговоров. Он лишь понимал, что как-то реагировать на действия Германии был просто обязан.