Закат Америки. Уже скоро - Капхен Чарльз

«Милитаризировавшись», японская внешняя политика стала более агрессивной, как по тону, так и по сути. В 1931 году японская армия оккупировала Маньчжурию, которая затем была успешно аннексирована – это стало первым шагом на пути установления японского господства в Восточной Азии. Военные лидеры действовали по собственному усмотрению. Хотя военный министр Дзиро Минами проинформировал правительство о делах в Маньчжурии, он ясно дал понять гражданским политикам, что армия может действовать «без консультаций с кабинетом» и что «он ожидает одобрения кабинета как чистую формальность»(11). Военно-морской флот также освободился от гражданского контроля и готовился к «броску на юг» и возможному столкновению с американским Тихоокеанским флотом, возлагая надежды на масштабное техническое перевооружение.

Мировые демократии, как и в случае с Германией, пассивно наблюдали, как японские военные захватывают власть в стране и демонстрируют свои хищнические амбиции. Да, Лига Наций собралась для рассмотрения коллективного ответа на оккупацию Маньчжурии Японией. Но в тяжелые времена начала 1930-х годов реакция международного сообщества свелась к возмущенным речам и осуждению поведения Японии. Япония ответила на это выходом из Лиги и приступила к планомерному завоеванию материковой Азии. Лиге Наций и духу коллективной безопасности, который она собой олицетворяла, был нанесен непоправимый ущерб. Японская агрессия продолжалась практически безостановочно вплоть до второй половины 1941 года, когда вторжение Японии в Индокитай и «упреждающий удар» японцев по Перл-Харбору не оставили Америке и ее партнерам другого выхода кроме объявления войны.

Великая Депрессия, как мы убедились, зажгла запал с обоих концов. Она привела в движение в Германии и Японии цепь событий, превративших едва оперившиеся демократии в безжалостных агрессоров. В то же время стабильные мировые демократии оказались в роли пассивных наблюдателей. Каждая из них пыталась переложить бремя ответственности на других, никто не проявил желания объединить вооруженные силы, чтобы предотвратить угрозу. Экономический хаос вылился в политическую разобщенность, которая не только способствовала появлению государств-агрессоров, но и позволила им выплеснуть свою агрессивность вовне.

История преподносит печальные уроки. Она напоминает, что финансовые рынки падают быстрее, нежели поднимаются. Она показывает, что глобализованная экономика скорее распространит обнищание, чем процветание. Вдобавок она делает абсолютно очевидным то обстоятельство, что экономические трудности могут оказывать негативное влияние на характер как внутренней, так и внешней политики. Как известно, история не повторяется. Но стоит обратить внимание на позицию, которую Чарльз Киндлбергер и Джон Кеннет Гэлбрейт, два самых известных американских историка-экономиста, разделяют в своих ставших классическими книгах о Великой Депрессии.

Киндлбергер в 1973 году привел несколько сценариев возможного будущего, вызвавших у него наибольшую тревогу. Основное положение гласило, что «соперничество между США и ЕЭС за лидерство в мировой экономике» может подорвать глобальную экономическую стабильность(12). Ныне, когда Европейское Экономическое Сообщество стало Европейским Союзом, имеет единый рынок и единую валюту и находится в процессе формирования геополитических амбиций, можно сделать вывод, что Киндлбергер был оправданно далек от благодушной оценки грядущей стабильности мировой экономики.

Гэлбрейт тревожился за саму Америку; его беспокоила высокая вероятность того, что страна снова может оказаться в порочном круге взлетов и падений. Он предупреждал о необходимости помнить о прошлом, и избегать самоуверенности и неоправданного оптимизма, которые являются источником всякого спекулятивного бума. В 1954 году Гэлбрейт писал: «Спекуляционные ожидания могут иметь как больший, так и меньший иммунизирующий эффект. Неминуемый последующий коллапс автоматически разрушает само настроение общества, благоприятствующее спекуляциям. Отсюда следует, что бум спекуляционных ожиданий практически гарантирует: немедленного их возрождения ожидать не приходится. Со временем события прошлого забываются, поэтому иммунитет постепенно изнашивается. Тем самым становится возможным рецидив. Ничто не могло бы заставить американцев приступить к спекулятивным операциям на фондовой бирже в 1935 году. К 1955 году шансы на подобное развитие ситуации существенно возросли»(13).

Как и предсказывал Гэлбрейт, память Америки со временем ослабела. На протяжении 1990-х годов инвесторы «подогрели» фондовый рынок до опасной температуры, которой тот не знал с 1929 года. Сегодня этот «свежайший» спекулятивный бум уже закончился. Хотя миллионы американцев обнаружили, что их сбережения значительно уменьшились, приземление, к счастью, оказалось мягче того, которое последовало за бумом 1920-х годов.

Но то, что случилось недавно в американской экономике, может произойти и в экономике международной. Легкость, с которой американцы поворачиваются спиной к урокам экономической истории, дает основания полагать, что они могут сделать то же самое и по отношению к геополитическим проблемам. Это особенно важно сейчас, когда глобализация стирает разницу между экономикой и геополитикой и увеличивает уровень экономической взаимозависимости, стирая разграничительные геополитические линии. Стоит задуматься над тем, что фондовый бум 1990-х годов столь же иррационален и опасен, как бум 1920-х годов и, что масштабы современной глобализованной экономики и ее связанность могут оказаться даже более функциональными с точки зрения распространения кризиса, чем те механизмы, которые разнесли шоковые волны Великой Депрессии по всему миру.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ: ПАНАЦЕЯ ИЛИ УГРОЗА?

Томас Фридман в первой главе своей книги «„Лексус“ и оливковое дерево» утверждает, что он «турист с собственной точкой зрения». Он турист потому, что путешествует повсюду и делает репортажи о том, что видит. У него есть точка зрения, поскольку он смотрит на все через особенные линзы – линзы глобализации. После того как он провел вторую половину 1990-х годов, путешествуя по земному шару и бывая всюду, от корпоративных офисов до отдаленных деревень (преимущественно в первых), Фридман сделал вывод, что глобализация «глубоко проникла в международную систему и формирует внутреннюю политику и внешние отношения практически каждой страны»(14).

Сформулировав этот тезис относительно глобализации, Фридман обрушивается на тех аналитиков, которые пытались представить себе, как будет выглядеть новая мировая система, и совершали одинаковую ошибку, пытаясь «выводить будущее из прошлого и только из прошлого». Впрочем, сам Фридман совершает аналогичную ошибку: он пытается предсказывать будущее на основе настоящего – и только настоящего. Поэтому он представляет публике этакий моментальный снимок настоящего, а не обоснованную гипотезу, которая, возможно, выдержит испытание временем.

Фридман, безусловно, прав в том, что в глобализации содержится немало нового и что эта новизна гарантирует миру определенное количество геополитических последствий. Международные потоки товаров и капиталов достигли грандиозных объемов; мировая экономика ныне более взаимозависима, чем когда-либо ранее. Прямые иностранные инвестиции в Соединенные Штаты увеличились более чем на 500 % в период между 1985 годом и концом века. Американский экспорт товаров и услуг увеличился более чем на 200% за последние два десятилетия.

Глобализация изменилась и в «содержательном» смысле. Торговля и финансы веками присутствовали на международном рынке. Теперь мировым стало само промышленное производство. «Тойота» выпускает автомобили в Соединенных Штатах, «Форд» – в Мексике, «Фольксваген» – в Бразилии. В то время как американские разработчики программного обеспечения в Сиэтле отдыхают после напряженного дня, коллеги в индийском Бангалоре дорабатывают их программы и посылают по электронной почте обратно в Сиэтл, так что американцы утром видят результаты работы индийцев. Глобализация промышленного производства и интеллектуального капитала подняла ставки взаимозависимости. Пенсионный фонд, инвестировавший миллиарды долларов в Индонезию, может изъять их за одну ночь. Американская корпорация, которая имеет два производственных предприятия, а также исследовательскую и научную лаборатории с тысячами служащих в Индонезии, будет гораздо больше заботиться о долговременном финансовом благополучии этой страны.