Одной из вершин культуры модерна было ювелирное искусство, во многом развивающее японские мотивы (особенно у Рене Лалика). Жемчуг теперь предпочитали «барочный», то есть неправильной формы, а бриллианты если и использовались в ювелирных украшениях, то они соседствовали с эмалью — прежде всего у Жоржа Фуке, который работал по эскизам знаменитого художника Альфонса Мухи. Муха создавал огромное количество эскизов разных предметов — от ювелирных изделий до посуды и предметов быта, — которые мы сейчас безусловно назовем «эльфийскими». Он же делал афиши для Сары Бернар — в частности, на афише к трагедии «Медея» изобразил змею, обвивающую руку героини. Фуке предложил идею такого браслета, и они сделали для актрисы комплект из золотого браслета и кольца, изображающих змей. Их головы… нет, не с изумрудными глазами (изумруд скоро будет, наберитесь терпения!) — их головы выполнены в технике перегородчатой эмали. Между собой кольцо и браслет соединены золотой цепочкой (не она ли превратилась в корону на кольце Барахира?).
Итак, перед нами ювелирное украшение в виде двух змей, головы которых соединены золотым предметом, и при этом сами змеи не золотого цвета. Хотя изумрудов нет, но есть глаза из рубинов, а кроме того — бриллианты и опалы.
Вопрос закрыт? Прототип кольца Барахира найден?
На этом действительно можно было бы остановиться, но… как перестать смотреть и смотреть на произведения ювелирного искусства модерна? А там нас поджидает дракон.
Это снова произведение Фуке по эскизу Мухи — «Крылатый дракон» (иногда пишут «Крылатая химера»): огромная корсажная брошь, где золото покрыто эмалью, на сей раз по всему туловищу монстра, эмаль эта всех оттенков зеленого, а в голову дракона вставлены зеленые камни. В пасти он держит гирлянду из золотых цветов, причем лепестки их изготовлены из жемчуга.
Вот и корона из золотых цветов, вот и змей, пожирающий ее.
На этом точно можно поставить точку… но хочется рассматривать ар-нуво дальше. И чем больше мы смотрим (благо в современном интернете сделать это весьма несложно), тем больше видим всевозможных змей. Это уже не шедевры Фуке, а гораздо менее масштабные работы (имена мастеров интернет часто утрачивает): брошь Карла Ротмюллера, где две змеи дерутся за зеленый камень; пряжка Рене Лалика в виде двух переплетенных змей; кольцо в виде змеи, держащей в зубах бриллиант, в завитках тела которой — изумруд; кулон в виде дракона, держащего во рту жемчужину, с крылом, покрытым зеленой эмалью; брошь в виде четырех змей с алмазами в головах, окруживших огромный сине-зеленый опал; золотая шпилька в виде дракона (золото покрыто зеленой эмалью), держащего в зубах жемчужину… Чем больше интересуешься ювелирным искусством модерна, тем чаще и разнообразнее встречаешь варианты змей, сочетающих в себе золотой и зеленый и держащих что-то в зубах.
Но в этом ряду все-таки не хватает изумруда. Какого-то особенного, исторического, знакового. И такой изумруд есть. Мы же помним, что Арагорн подарил кольцо Барахира Арвен в знак помолвки. А принц Альберт подарил королеве Виктории помолвочное кольцо в виде змеи с алмазными зубами, рубиновыми глазами и… большим изумрудом по центру головы.
Когда я делала на «Весконе» доклад о прототипах кольца Барахира, я ставила на этом точку. Но судьбе было угодно добавить в этот ряд еще одно маленькое, самое последнее колечко.
Задумаемся: где Толкин мог видеть кольцо королевы Виктории и ювелирные творения Фуке? Вряд ли он разглядывал их вживую, скорее, все-таки в книгах. Но, помимо этих потрясающе роскошных произведений искусства, существовали и вещицы рангом пониже — да, тоже золотые, да, тоже с изумрудом, да, тоже в «загогулинах» модерна. Они не попадали на страницы книг (и сайтов), но их Профессор мог видеть на женских руках.
Мне посчастливилось обнаружить у одного из антикваров Бретани такое золотое кольцо 1900 года — завитки с двух сторон устремляются к изумруду в центре. Несмотря на все сложности нынешнего времени, кольцо удалось доставить в Россию. Его ценность не в уникальности, а в обыкновенности: подобной вещи место не в музее, а на руке. Так и носили золотое валинорское кольцо Финрод, Барахир, Берен, Арведуи, Арагорн.
Глава 2. Священное молчание
Храм Мелькора — практически единственное культовое сооружение, которое мы видим на страницах книг Профессора. В Первую эпоху никаких храмов нет, поскольку у эльфов нет религии, многие из них знают Валар лично, а люди получают это знание от эльфов. Во Вторую эпоху в Нуменоре возникает святилище Эру, но оно не является зданием, напротив — это вершина горы Менельтармы, куда приходили в молчании, и лишь король трижды в год имел право там говорить. Но и в Третью эпоху, когда люди практически не общаются с эльфами, ничего похожего на храмы и святилища не возникает. Фарамир и его спутники обращаются к западу, к затонувшему Нуменору — и снова в молчании, но это не религиозный ритуал (и он обращен не к Эру или Валарам, а к памяти о людях); на рассвете в Минас-Тирите трубят в серебряные трубы (это слышат Гэндальф и Пиппин, подъезжая к городу), но этот обычай нельзя считать религиозным; гондорцы почитают Белое Древо, даже засохшее, но это снова знак уважения. Единственное, что хоть как-то похоже на мистический ритуал, — это заклятие, которое произносит умертвие, пытаясь принести хоббитов в жертву «властителю в черной мгле», то есть снова религиозный обряд оказывается связан с силами зла, как это было в Нуменоре.
При этом, разумеется, «Властелин колец» — глубоко христианская книга, хотя Единый в ней ни разу не упоминается. Это подчеркнули в своем комментированном издании Каменкович и Каррик, причем они снабдили текст многочисленными цитатами православных авторов, объясняя это тем, что хотят показать общехристианские, а не чисто католические мотивы в романе.
То, что во «Властелине колец» нет никаких явных черт религии, привело к удивительному эффекту: текст оказался близок людям самых разных взглядов — атеистам, христианам, неоязычникам. Фактически Толкин сам оказался тем, кто хранит священное молчание, подобно нуменорцам на Менельтарме, и поэтому был понят теми, кто не разделяет христианских взглядов.
Толкин был сыном века, когда стремительное развитие науки и промышленности нанесло сильнейший удар по религии. Мы, выросшие на плодах плодов промышленной революции, наивно утверждаем, что атеизм придуман философами, хотя на самом деле работы философов конца XIX — начала ХХ века были лишь обобщением тех идей, которыми кипело общество. И Толкин, при всех его религиозных чувствах, оказался одним из тех, кто смог выразить это нерелигиозное мировоззрение, — недаром его книги находят такой отклик у атеистов (в отличие от книг Льюиса, где христианство лишь слегка прикрыто иносказанием).
Духовные проблемы рубежа веков привели к возникновению двух явлений. Во-первых, как мы уже убедились, о религиозных ценностях стало возможно говорить нерелигиозным языком, во-вторых, произошло обратное: отдельные элементы религиозной культуры стали использоваться в заведомо светских целях. Ярче всего это проявилось в архитектуре, где пышно расцвела викторианская готика. И в этом контексте хочется обратить внимание на два сугубо светских здания, которые используют структуру католического собора.
В современном интернете, где информация обильна, но неупорядочена, человек вдруг видит фото великолепного готического собора… в котором стоят письменные столы со стульями, вдоль стен и между колоннами высятся стеллажи с книгами, а на месте алтаря, что кажется совсем уж кощунственным, находится фигура какого-то мужчины в сюртуке. Приглядевшись, можно обнаружить, что над колоннами, на уровне верхней галереи, вместо статуй святых — представители науки и литературы (Геродот, Гутенберг, Ньютон и многие другие, Шекспир опознаваем особенно легко). Галерея второго этажа, куда ведет совершенно сказочная лестница, тоже вся в стеллажах с книгами.
