Кротов превращается в диверсанта, проходит обучение и участвует в страшных событиях: становится провокатором в лагере для военнопленных, затем засылается в тыл советских войск для проведения диверсий, наконец, участвует в убийствах германских граждан (а затем и исполнителей этих убийств, своих соучастников), с тем чтобы потом приписать эти злодеяния красноармейцам.
Учат его делам полезным:
«“Программа обучения навыкам диверсионной работы разделена на два этапа: первый — тактический, облегченный; второй — стратегический, повышенной трудности.
…Не все лица, прошедшие первый этап обучения, могут быть введены в группы “второго этапа”. Повышенная трудность предполагает обучение лиц, имеющих навыки вождения автомобиля, самолета, яхты, умеющих прыгать с парашютом, владеющих иностранными языками, например польским и английским; норвежским и русским, испанским и французским. При этом ко “второму этапу” допускаются те, кто уже зарекомендовал себя достойным солдатом фюрера при выполнении заданий в тылу противника.
<...>
Успешному выполнению такого рода заданий должна предшествовать тщательная подготовка по следующим направлениям:
1) Навыки затаивания; организация запасных явок.
<...>
2) Наука вхождения в контакт с людьми.
<...>
5) Мимикрия…”»[266].
Фронтовая «карьера» Кротова завершается первым убийством с расчленением:
«…в марте сорок пятого года в районе Бреслау, в нашей прифронтовой зоне, был обнаружен мешок с расчлененным туловищем. Головы не было, как и в нынешнем эпизоде. Около места преступления нашли морской бушлат и бескозырку»[267].
Он превращается в убитого им человека, воспользовавшись его документами…
Собственно говоря, пересказывать сюжет романа до конца я, конечно, не собираюсь. Но на некоторые моменты хочу обратить внимание.
Начнем с того, что роман «Противостояние» вышел в 1978 году. Иными словами, Кротову должно быть никак не менее 60 лет, а возможно, и более. То есть по тогдашним советским меркам — пенсионер, весьма пожилой человек. Между тем его сила, энергия, изворотливость, навыки убийцы — все это куда гармоничнее и естественнее смотрелось бы в молодом человеке. Но не в шестидесятилетнем.
Другое дело, что это — детектив, пусть и милицейский. А значит — сказка. Да и персонаж, прямо скажем, не простой. Вся его биография (подлинная) выстраивается автором, как биография человека, запродавшего душу дьяволу. Вот хоть такая сцена:
«Штатский открыл папку, достал оттуда листок с приколотой фотографией Кротова, подвинул ему, протянул перо. Кротов… подписал, не читая, тем более что они со своим готическим шрифтом совсем озверели…»[268]
Написанный готическим шрифтом договор с нечистой силой — очень откровенная сцена. Тем более что в рейхе, вопреки мнению Семенова, готический шрифт при нацистах был запрещен с 1941 года — как еврейское изобретение…
Кротову не только сохраняют жизнь. Его излечивают от заикания — жестоким, чудовищным способом: электротоком (соответствующая сцена в экранизации романа производит жуткое впечатление).
Этот эпизод, в сущности, имеет совершенно четкий аналог в загробном мире волшебной сказки — отверзание уст как право вхождения в потустороннее царство. В. Я. Пропп в «Исторических корнях волшебной сказки» пишет: «…отверзанию уст предшествует немота [в нашем случае — сильное заикание. — Д.К.] — запрет слова в этих случаях засвидетельствован»[269].
Кротов еще и женится на одной из обитательниц потустороннего мира и «вкушает загробную пищу» на свадебном пиру. А ведь, согласно фольклору многих народов, от маори до евреев, тот, кто приобщается к еде мертвецов, навеки сам приобщается к миру умерших.
Вот и Кротов перестает быть человеком, превращается в демона-оборотня, жаждущего крови. Даже те, якобы материальные мотивы убийств, совершаемых им, мотивы, которые, прямо скажем, наспех придумывает ему автор (например, небольшой золотой самородок), не могут скрыть от читателя тот факт, что Кротов просто жаждет убивать. И ничего более.
«“…в районе озера Рица за сгоревшей зеленой дачей, возле рощи грецких орехов обнаружен расчлененный труп женщины без головы…”»[270]
Демон-оборотень Кротов стремится вырваться из удушающего его мира живых — уйти в мир мертвых, мир демонов, в котором он может существовать. Его разрушительная сила и всепоглощающая ненависть к гражданам СССР (читай — ненависть неупокоенного мертвеца к живым) нарастают по мере приближения к границе, по мере усиления этой тяги.
Но, как и должно быть, Кротову не удается вернуться (или же, наоборот, удается, но не так?). Последняя его фраза тоже заслуживает внимательного прочтения:
«— …Я действовал под гипнозом… Главный, тот, кто виновен в моих неосознанных действиях, остался на свободе…»[271]
Смертный сон, который овладел Кротовым после подписания договора с нечистым, развеялся от выстрела носителя светлого начала — сыщика Костенко.
Убийство в последнем круге
Речь у нас пойдет о романе Михаила Дёмина «Блатной». Роман этот Дёмин написал после того, как эмигрировал, тогда же книга и была впервые опубликована. «Михаил Дёмин» — псевдоним писателя Георгия Трифонова, двоюродного брата Юрия Трифонова. Его отец, видный советский военный деятель, умер в 1938 году от инфаркта в ожидании ареста. Четырнадцатилетний подросток стал беспризорником, попал в воровскую среду и здесь со временем уверенно занял достаточно высокое положение уголовного «авторитета», «вора в законе». После очередной отсидки Георгий Трифонов решил «завязать» с уголовной жизнью (с согласия воровской сходки!) и стать писателем. На литературном поприще ему немало помог Юрий Трифонов, уже ставший к тому времени одним из самых известных советских писателей. Так Георгий Трифонов стал писателем Михаилом Дёминым. Но в 1968 году, оказавшись в поездке в Париже, Дёмин-Трифонов неожиданно просит политическое убежище и становится невозвращенцем. Работает на радиостанции «Свобода», публикуется в эмигрантских изданиях. Тогда-то, за границей, и был написан и издан автобиографический роман «Блатной».
В длинной воровской и тюремно-лагерной эпопее «авторитета» по кличке Чума, составляющей содержание этой необычной книги, есть один эпизод, который привлек мое внимание своей почти канонической детективной структурой. Вот краткий его пересказ.
…Был в биографии главного героя (автобиографии Георгия Трифонова) факт, который он всячески скрывал от своих — от блатных: служба во время войны в Красной армии. Служба недолгая и не особенно героическая. Но факт этот ставил крест на дальнейшей карьере «авторитетного вора». На блатном жаргоне служить в армии означало — «ссучиться». А ссученный вор заслуживал в воровской среде только смерти, поскольку в то время по лагерям ГУЛАГа катилась «сучья война», кровавый и безжалостный конфликт между «правильными» ворами и ссучившимися.
И вот во время пребывания в лагере, в «воровском» бараке, Чума вдруг столкнулся с обвинением со стороны «кодлы» — собрания авторитетных воров. Инициатором обвинения выступил вор в законе по кличке Ленин — давний недруг нашего героя. Чума упорно отрицал свою «вину», нужных свидетелей «предательства» не нашлось, и Ленин согласился отложить обсуждение.
На следующий день после сходки он сцепился с начальством и оказался в карцере. Ленин был наркоманом, на жаргоне — «марафетчиком». Спустя день или два пребывания в карцере у него началась ломка:
«Ленин пробавлялся желудочными каплями, содержащими в себе опиум. Когда Ленин был с нами в бараке, он ухитрялся регулярно доставать свои капли — постоянно ходил в санчасть, просил друзей позаботиться об этом. Теперь же, сидя в карцере, в полнейшей изоляции, он оказался лишенным всех этих возможностей.
<...>
Вскоре по зоне разнесся слух, что с Лениным творится неладное — он бьется в истерике и требует в камеру врача»[272].
