Все оттенки порока - Фромм Эрих Зелигманн

Достижение удовлетворения встречается гораздо чаще и гораздо очевиднее в таких сексуальных фантазиях и извращениях мазохистского характера, как воображаемые изнасилования, избиения, уничтожения, порабощения или их действительное воплощение. На самом деле они представляют собой лишь еще одно проявление той же самой общей склонности к слабости.

Достижение удовлетворения посредством погружения в горе является выражением общего принципа нахождения удовлетворения через потерю собственного «Я» посредством растворения своей индивидуальности в чем-то большем, путем избавления «Я» от сомнений, конфликтов, болей, ограничений и изоляции. Это то, что Ницше называл освобождением от «принципа индивидуальности». Это то, что он имел в виду под «дионисийским» началом, которое считал одним из основных стремлений, свойственных человеческим существам, в противоположность тому, что он называл «аполлоновским» началом, которое работает в направлении активного преобразования и подчинения жизни.

Сам термин «дионисийский» взят из культов Дионисия в Греции. Они, так же как и более ранние фракийские культы, преследовали ту же цель максимальной стимуляции всех чувств – вплоть до стадии перехода в галлюцинаторные состояния. Средствами вызывания экстатических состояний были музыка, однообразный ритм флейт, неистовые ночные пляски, одурманивающие напитки, половая несдержанность – все, способствующее возникновению возбуждения и экстаза. По всему миру распространены обычаи и культы, следующие тому же самому принципу: в групповой форме – в виде разгула в период праздников и в религиозном экстазе, и среди отдельных людей, ищущих забвения в наркотиках.

Боль также играет некоторую роль в формировании «дионисийского» состояния. В некоторых равнинных индейских племенах видения вызываются посредством поста, отсечения части телесной плоти, связывания человека в болезненной позе. В «солнечных плясках» – одной из наиболее важных церемоний равнинных индейцев – физические пытки были весьма распространенным способом вызывания исступленных экстатических переживаний. Флагеллянты в средние века применяли избиение для вхождения в экстаз, кающиеся грешники в Нью-Мехико использовали для этой цели колючки, битье, ношение тяжестей. Сам термин «экстаз» буквально означает «быть вовне» или «вне себя».

Хотя в этих культах выражение «дионисийских» начал далеко от переживаний, принятых в нашей культуре, они не полностью чужды нам. До некоторой степени все мы знаем об удовлетворении, получаемом от состояния «забытья». Мы ощущаем его в процессе засыпания после физического или умственного напряжения или входя в наркоз. Тот же самый эффект может быть вызван алкоголем. Одним из факторов, обусловливающих использование алкоголя, определенно является снятие внутренних запретов, другим – ослабление печали и тревожности, но и в этом случае также первичное удовлетворение, к которому стремятся, – это удовлетворение от забытья и утраты сдерживающих начал.

Не много найдется людей, не знающих удовлетворения от своей полной поглощенности каким-либо сильным чувством, например любовью или сексуальным разгулом. Как можем мы объяснить явную универсальность этих стремлений? Несмотря на счастье, которое может подарить жизнь, она в то же самое время полна неизбежных трагедий. Даже если нет какого-либо особого страдания, все же остаются старость, болезни и смерть. Говоря еще более общим языком, человеческой жизни неотъемлемо присуще то, что человек ограничен и изолирован: ограничен в том, что он может понять, достичь или чем может насладиться, изолирован – потому что является единственным в своем роде существом, отделенным от своих ближних и от окружающей природы.

В действительности большая часть принятых в культуре способов достижения забвения направлена на преодоление этой индивидуальной ограниченности и изолированности. Наиболее проницательное и прекрасное выражение это стремление получило в Упанишадах, в образе рек, которые текут и, растворяясь в океане, теряют свои названия и очертания. Растворяя себя в чем-то большем, становясь частью большей сущности, человек до определенной степени преодолевает свои границы, как это выражено в Упанишадах: «Полностью растворяясь, мы становимся частью творческого принципа Вселенной». В этом, по-видимому, и состоит великое утешение и удовлетворение, которое религия может предложить людям; теряя себя, они могут войти в единство с Богом или природой. Такого же удовлетворения можно достичь преданностью великому делу: полностью отдавая себя ему, мы ощущаем единство с более великим целым.

В нашей культуре мы более знакомы с противоположным отношением к собственной личности, с отношением, которое подчеркивает и высоко оценивает своеобразие и уникальность индивидуальности. Человек в нашей культуре слишком сильно чувствует, что его собственное «Я» – это отдельная сущность, отличная от внешнего мира или противоположная ему. Он не только отстаивает свою индивидуальность, но и получает в этом громадное удовлетворение; он находит счастье в развитии присущих ему потенциальных возможностей, овладевая собой и миром в процессе его активного покорения, занимаясь продуктивной деятельностью и выполняя творческую работу. Об этом идеале личного совершенствования Гете сказал: «Высшее счастье для человека – стать личностью».

Но противоположная тенденция, – пробиваться сквозь скорлупу индивидуальности и освобождаться от ее ограничений и изоляции, – в равной степени выражает глубочайшее и коренное стремление человека и также обладает потенциальной способностью приносить удовлетворение. Ни одна из этих тенденций сама по себе не является патологической; как сохранение и развитие индивидуальности, так и принесение индивидуальности в жертву оправданы при решении человеческих проблем.

Сражение за женщину. Художник Франц Риттер фон Штюк

Тенденция к избавлению от собственного «Я» может проявляться в виде воображаемого человеком ухода из собственного дома и превращения в изгоя или в потере собственной личности; в отождествлении себя с литературным героем; в чувстве «затерянности среди темноты и волн», в ощущении единения с «темнотой и волнами». Эта тенденция представлена в желаниях быть загипнотизированным, в наклонности к мистицизму, в чувстве нереальности, в чрезмерной потребности во сне, в соблазне заболеть, сойти с ума, умереть.

И как я упоминала ранее, общим знаменателем в мазохистских фантазиях является чувство, что ты воск в руке мастера, лишенный всякой воли, всякой силы, предоставленный в полное распоряжение другого. Конечно, любое иное ее проявление имеет свои причины и собственный смысл. Например, чувство собственной порабощенности может быть частью общей тенденции ощущать себя жертвой и как таковое является защитой от побуждений порабощать других, а также обвинением против других за то, что они не позволяют над собой властвовать. Но одновременно с этим значением – быть формой выражения защиты и враждебности – оно имеет также и тайное позитивное значение – признание собственной капитуляции.

Когда мазохистские стремления интегрируются таким образом в общий феномен стремления к освобождению от индивидуального «Я», тогда удовлетворение, которого ищут или достигают, вследствие слабости и страдания, перестает быть странным, оно укладывается в парадигму, которая вполне знакома. Тогда живучесть мазохистских стремлений объясняется тем фактором, что они служат одновременно защитой от тревожности и дают потенциальное или реальное удовлетворение. Это удовлетворение редко является реальным, за исключением сексуальных фантазий или извращений, даже если стремление к нему составляет важный элемент в общих склонностях к слабости и пассивности.

Большинство мазохистских явлений имеют общий с невротическими симптомами характер компромиссного соединения несовместимых стремлений. Невротик склонен ощущать себя жертвой посторонней воли, но в то же самое время он настаивает на том, чтобы мир приспосабливался к нему. Он склонен ощущать себя порабощенным, но в то же самое время настаивает на безусловности своей власти над другими. Он хочет быть беспомощным, быть объектом внимания и заботы, но в то же самое время настаивает не только на своей самодостаточности, но и на своем всемогуществе. Он склонен ощущать себя ничтожеством, но раздражается, когда его не принимают за гения. Нет абсолютно никакого удовлетворительного решения, которое могло бы примирить такие крайности, в особенности потому, что оба эти стремления столь сильны.