Это всё то же «нравится — не нравится, терпи, моя красавица»…
Красавица тогда не стерпела, и через два года казаки были в Париже.
А вот интересная чуть более поздняя история:
«5 января 1847 года
Суматоха и толки в целом городе. В № 284 за 17 декабря «Северной пчелы» напечатано несколько стихотворений графини Ростопчиной и, между прочим, баллада: «Насильный брак». Рыцарь барон сетует на жену, что она его не любит и изменяет ему, а она возражает, что и не может любить его, так как он насильственно овладел ею. Кажется, чего невиннее в цензурном отношении?
Но теперь оказывается, что барон — Россия, а насильно взятая жена — Польша. Стихи действительно удивительно подходят к отношениям той и другой и, как они очень хороши, то их все твердят наизусть. Барон, например, говорит:
Ее я призрел сиротою,
И разоренной взял ее,
И дал с державною рукою
Ей покровительство мое;
Одел ее парчой и златом,
Несметной стражей окружил;
И враг ее чтоб не сманил,
Я сам над ней стою с булатом…
Но недовольна и грустна
Неблагодарная жена.
Я знаю — жалобой, наветом
Она везде меня клеймит,
Я знаю — перед целым светом
Она клянет мой кров и щит,
И косо смотрит исподлобья,
И, повторяя клятвы ложь,
Готовит козни… точит нож…
Вздувает огнь междоусобья…
С монахом шепчется она,
Моя коварная жена!!!..
Раба ли я или подруга —
То знает Бог!.. Я ль избрала
Себе жестокого супруга?
Сама ли клятву я дала?..
Жила я вольно и счастливо,
Свою любила волю я…
Но победил, пленил меня
Соседей злых набег хищливый…
Я предана… я продана…
Я узница, а не жена!
Он говорить мне запрещает
На языке моем родном,
Знаменоваться мне мешает
Моим наследственным гербом…
Не смею перед ним гордиться
Старинным именем моим.
И предков храмам вековым,
Как предки славные, молиться…
Иной устав принуждена
Принять несчастная жена.
Послал он в ссылку, в заточенье
Всех верных, лучших слуг моих;
Меня же предал притесненью
Рабов, лазутчиков своих…
Кажется, нельзя сомневаться в истинном значении и смысле этих стихов.
11 января 1847 года
Толки о стихотворении графини Ростопчиной не умолкают. Государь был очень недоволен и велел было запретить Булгарину издавать «Пчелу». Но его защитил граф Орлов, объяснив, что Булгарин не понял смысла стихов. Говорят, что на это замечание графа последовал ответ:
— Если он (Булгарин) не виноват как поляк, то виноват как дурак!»
[439]
.
Глава 11
«Права она или нет — это моя страна»
My Country, Right or Wrong!
Так звучит весьма популярная патриотическая формула.
Это «мо» (словечко), сказанное американским офицером Стивеном Декатюр (Декейтер) (Stephen Decatur) на обеде, устроенном в его честь в городе Норфолке (штат Виргиния) в апреле 1816 года
[440]
.
По другой версии американец немецкого происхождения Carl Schurz, сенатор и расист сказал в 1872 году:
«My country, right or wrong; if right, to be kept right; and if wrong, to be set right»
(Правая или неправая — это моя страна; если права — дóлжно её поддержать, если нет — поправить).
И есть его (словечка) разбор мудрым Честертоном:
«Со всех сторон мы слышим сегодня о любви к нашей стране, и все же тот, кто в буквальном смысле слова испытывает такую любовь, должен быть озадачен этими разговорами, как человек, который слышит от всех людей, что луна светит днем, а солнце — ночью. В конце концов, он должен прийти к убеждению, что эти люди не понимают, что означает слово «любовь», что они подразумевают под любовью к стране не то, что мистик подразумевает под любовью к Богу, а что-то вроде того, что ребенок подразумевает под любовью к варенью. Для того, кто любит свою родину, например, наше хваленое безразличие к этике национальной войны — это просто загадочная белиберда. Это все равно, что сказать человеку, что мальчик совершил убийство, но что ему не стоит беспокоиться, потому что это всего лишь его сын. Здесь, очевидно, слово «любовь» употреблено без смысла.
Суть любви — быть чувствительной, это часть ее обреченности; и тот, кто возражает против одного, непременно должен избавиться от другого. Эта чувствительность, доходящая иногда до почти болезненной чувствительности, была отличительной чертой всех великих любовников, как Данте, и всех великих патриотов, как Chatham
[441]
.
Слова «Моя страна, права она или нет» — это то, что ни одному патриоту не придет в голову сказать, разве что в отчаянном случае. Это все равно, что сказать: «Моя мать, пьяная или трезвая». Несомненно, если мать порядочного человека пьет, он разделит ее беды до последнего; но говорить так, будто он будет в состоянии безразличия к тому, пьет его мать или нет, — это, конечно, не язык людей, познавших великую тайну.
То, что нам действительно нужно для расстройства и свержения глухого и буйного джингоизма, — это возрождение любви к родной земле. Когда это произойдет, все пронзительные крики внезапно прекратятся. Ибо первый признак любви — это серьезность: любовь не приемлет бутафорских бюллетеней и пустой победы слов. Она всегда будет считать лучшим самого откровенного советчика».
Джингоизм это забытый термин. Он определяется Толковым словарём русского языка Ушакова как «шовинистический национализм в Англии». Согласно Большой советской энциклопедии, «для джингоизма характерны пропаганда колониальной экспансии и разжигание национальной вражды».
Отчего-то эти российские издания спрятали историю этого термина. Jingo — это эвфемизм и трансформация имени Jesus. Оборот «by Jingo» — это небрежная клятва, вместо «by Jesus» («Богом клянусь»). Это казус устной и пьяной речи, почти не зафиксированный в письменном виде. Но есть исключение, открывшее ему дорогу в журналистику и политологию.
Куплетист G. W. Hunt написал песенку, которая широко исполнялась в британских пабах и мюзик-холлах в 1877-78 годах. Ее припев был таким:
We don't want to fight but by Jingo if we do
We've got the ships, we've got the men, we've got the money too
We've fought the Bear before, and while we're Britons true
The Russians shall not have Constantinople!
Мы не хотим воевать, но,
если мы это сделаем, то ради
Джинго
У нас есть корабли, у нас есть люди, у нас есть деньги.
Мы уже сражались с медведем, и пока мы настоящие британцы
Русские не получат Константинополь!
