Бандитский Петербург - Константинов Андрей Дмитриевич

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122

В это время в городе уже многое замыкалось на меня. Все ведь считали, что я отсидел за убийство. Это обстоятельство давило на многих, а тогда как раз началось развитие кооперативного движения. Вот ко мне и начали обращаться за помощью разные люди. И те, кто заходил в бар «Таллин» и в «Розу ветров». К тому же Невзоров начал выпускать репортаж за репортажем об ужасных «тамбовцах» — для нас это как реклама была. Так все к нам и полезли сами. Хотя было, конечно, и такое, что людей искусственно заманивали, не буду отрицать. А потом случилась такая история: однажды я обратился за помощью к некоему кооператору, попросил устроить к нему в фирму земляка. А в этом кооперативе работала жена Горбачевского, который тогда был заместителем начальника ГУВД. И сразу возникла сплетня, будто я наезжаю на этот кооператив и чуть ли не на жену Горбачевского, а потом я еще встретился с одним парнем, он из Молдавии приехал. А в то самое время случилась интересная история: некий парень во время допроса на Литейном, 4, вдруг выпрыгнул из окна, переломал себе ноги, но его подхватила поджидавшая машина с друзьями. Этих ребят искали по всему Питеру, а по ориентировке у той машины были московские номера. У парня, с которым я встречался, машина была с молдавскими номерами, но они тоже начинались на букву "м", и поэтому его автомобиль попал под милицейскую наружку. А мы, когда наблюдение «срубили», от машины ушли. А в машине куртка осталась с моей записной книжкой. В этой книжке был зафиксирован телефонный номер кооператива и пометка сделана «Горбачевский». Ну, видимо, Горбачевский и решил, что я уже чуть ли не начал в отношении его какую-то собственную разработку вести. Горбачевский дал соответствующие указания в ОРБ, и пошло-поехало. Двое спекулянтов что-то не поделили между собой, по-моему, бриллиант они не могли поделить. Меня позвали помочь разобраться в ситуации. Но обо всем об этом узнали в ОРБ. Конкретно Николай Николаевич узнал. Есть такой сотрудник, который как раз лидерами преступных сообществ занимается. Он вызвал этих спекулянтов к себе, и они ему такого наговорили, что меня сразу начали искать. Собственно говоря, вся эта ситуация меня спровоцировала на бега, я скрывался, а Невзоров каждый день новый репортаж выпускал. Что же касается тех спекулянтов, то они впоследствии из потерпевших перешли в обвиняемые и были осуждены. Торговались и со следствием, и с прокурором, но, побывав в «Крестах», на суде от многого отказались, и этот эпизод от меня ушел. Позже, когда меня задержали и я попал в «комитетскую» тюрьму, вокруг моего дела начали слагать разные мифы. Кстати говоря, в «Бандитском Петербурге» написано, что женщине-прокурору, которая поддерживала обвинение, проломили голову и поэтому, мол, я получил такой мягкий приговор. На самом деле ей проломили голову гораздо позже, и она должна была участвовать в процессе тех самых спекулянтов, которые не могли поделить бриллиант — наши дела были разъединены. Все то время, что я сидел, продолжали выходить репортажи Невзорова, а люди в ОРБ получили новые звания.

О «комитетской» тюрьме я хотел бы рассказать особо. Именно там я встретил путч 1991 года. Содержали нас там строго, и какие-то новости с воли мы получали редко. Нам давали читать только газету «Правда» и изредка — «Известия». И одну газету передавали из камеры в камеру, проверяя при этом, нет ли каких-то пометок или точечек наколотых. Ни радио, ни телевидения, естественно, не было. Там вообще мыло шилом протыкали, сыр, который был в передачах, разрезали ломтиками. И вот, помню, в августе, за некоторое время до самого путча, в тюрьме начались какие-то активные приготовления. Наверху, над прогулочными двориками, натянули двойные сетки, красили стены. Такое ощущение было, будто готовились принять большое начальство. Там один надзиратель был — приятный парень, он в Университете учился, с ним иногда удавалось перекинуться парой фраз. И вот однажды он шепнул: «Горбачева арестовали». Тут мы и смекнули, для кого могла вестись подготовка в нашей тюрьме и в связи с какими событиями.

Я все время, пока сидел, старался поддерживать себя в хорошей форме. Тренировался и вел такой специальный дневник тренировок. Фиксировал количество разных упражнений и показатели. Например, я постепенно довел высоту своих прыжков с места до 1 метра 30 сантиметров. Я тогда в одной камере с Феоктистовым сидел, он измерял высоту моих прыжков. Он же мне, кстати, сказал, что лучший кубинский волейболист с места выпрыгивал 1 метр 40 сантиметров. За 1 год и 9 месяцев я не пропустил ни одной прогулки, но тренировки, случалось, пропускал. И вот что интересно: когда я сидел в «комитетской» тюрьме, у меня умерли родители. Надо сказать, что они про первую судимость вообще ничего не знали, а что касается второй… Мать умерла не от расстройства, просто возраст подошел, ей уже было 60 лет. Отец умер примерно через год, он очень тосковал по ней. И мне долгое время не говорили о смерти матери. Узнал я только через три месяца. Только тогда адвокат и решился мне сказать, что умерла мать. Я пролистал свой дневник и увидел, что именно в ту неделю, когда умерла мама, я почему-то не мог тренироваться. Хандра была.

В «комитетской» тюрьме я всего просидел около двух лет. И три последних месяца, кстати говоря, делил камеру с Владимиром Феоктистовым. У нас с ним возникли там чисто человеческие отношения. Когда я уходил, он даже слезу вытер. А до того мы с ним практически знакомы не были. Конечно, режим в «комитетской» тюрьме по строгости нельзя сравнивать с режимом в «Крестах». Но при этом были в «комитетской» тюрьме и свои плюсы. Их начинаешь тогда ощущать, например, когда вывозят в суд. Из «Крестов» на суд возят как: в четыре утра подъем, всех, кого готовят на вывоз, спускают в «собачник», это такая камера. Так сказать, транзитная. В семь утра дают завтрак, правда, завтраком это можно назвать только в кавычках. И часов в 9-10 утра начинается развоз. Поэтому с 4 до 10 в этом «собачнике» скапливается очень много народу в тесном помещении. В «комитетской» тюрьме все обстоит, конечно, цивильно. Там выводят из камеры непосредственно к машине. Прогулки в «комитетской» тюрьме всегда в одно и то же время. С восьми и до девяти утра. Это время — время пересменки. А в пересменку количество надзирателей всегда удваивалось. Первые дни меня на прогулки выводили шесть человек. Двое спереди, двое сзади и двое по бокам. Потом, конечно, уже стало поспокойнее и выводил один сотрудник. Кстати говоря, Мадуев — Червонец, его тоже после попытки побега из «Крестов» перевели в «комитетскую» тюрьму. И всегда на прогулки выводили по шесть человек и в наручниках. Наручники сначала через кормушку оденут, а потом выводят. Видеться с заключенными в соседних камерах нам, конечно, не давали. Но я все равно узнал, что в соседней камере сидит Макарыч, мой друг, директор Некрасовского рынка. Мы с ним сделали свою азбуку и перестукивались через стенку. Он писал стихи и несколько страничек посвятил мне. Мы умудрялись даже записками обмениваться — перебрасывали с хлебными шариками во время прогулок. До тех пор, пока над прогулочными двориками вторую сетку не натянули. А в хлебный мякиш закатывали записки. А однажды, когда меня начали возить на суд, я умудрился обмануть бдительность сотрудников. Там ведь как: с суда привозят, и ты идешь впереди, сзади — сотрудник. Ты должен остановиться у камеры, он тебя обыскивает, открывает камеру и запускает. И я однажды остановился не у своей камеры, а на камеру раньше. А конвоир, видимо, машинально не обратил на это внимание, обыскал, открыл дверь. Вот так мы с Макарычем повидались и обнялись.

В одно время со мной там же, в «комитетской» тюрьме, сидела Люда Малышева по прозвищу «радистка Кэт», она была женой Юры Малышева, известного по прозвищу Распылитель. Они занимались антиквариатом и из-за него все время попадали в разные истории, сейчас у них магазин «Рапсодия» на Невском. Так вот, Люде в «комитетской» тюрьме разрешали петь песни. Потом, когда в тюрьму доставили Наталью Воронцову, ту, которая помогала подготавливаться к побегу Мадуеву, они стали петь песни вдвоем. А мы даже во время прогулок заказывали иногда, какую песню хотим послушать. Конвоиры не препятствовали — запрещено было только переговариваться.

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122