Великий последний шанс - Веллер Михаил Иосифович

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97

«Народное системообразование» не в силах подняться выше какого-то уровня. А «государственное системообразование» — всегда проявляет дегенерацию, искажение того, что люди вроде бы понимают.

На каком-то этапе повышения, возвышения людских систем происходит переход количества в качество, происходит качественный скачок! — и выше этого уровня мы имеем уже российское государственное уродство и головотяпство.

18. Проклятые чиновники. О, сколько стонов на Руси стояло всегда по этому поводу! А ведь не с Марса засылали. Чиновник — это функция, а не человек.

«В России вечно плохие чиновники» — означает буквально: «Русские не могут быть хорошими функционерами государства». Вот вам перевод с русского на русский. Ну? Есть вариант: «Русские не могут образовать реально хорошее государство».

Это звучит унизительно. Расистски. Русофобски.

Но мы не для того разбираемся, чтоб оплевывать и грязью мазать. Мы для того разбираемся, чтобы из грязи вылезти и жить хорошо. А хорошо можно только самим, ибо добрые дяди хотят только наше добро, но мы сами им на фиг не нужны. Так же, будем справедливы, как и они нам.

Дык вот. Русский чиновник — это саранча, кровопийца, мздоимец и волынщик, и нет на него управы.

Как строят деревню, как планируют город, как оборудуют передовую на фронте — вот так и государство организуют: по себе, под себя, согласно своей психологии, и лезут в чиновники те, кто жилы мотать из вас станет, и друг из друга мотают. И как ни стараются — но: представление народа о государстве, в сочетании с отношением народа к власти, в сочетании с готовностью и желанием любой ценой быть во власти — части народа, в сочетании с презрением к ним другой и большей части народа, в сочетании с национальным характером — который отличается от «среднеевропейского» некоторой беспечностью, недальновидностью, нерасчетливостью, нежестокостью, безалаберностью — что неизбежно перемежается вспышками злобы, недоверчивости, мстительности и покаяния в них,— — вот все это вместе взятое не позволяет русским строить государство на европейских принципах и европейской же степени благоустройства и эффективности.

Пропьют, украдут, сломают, обидятся на тех, кто украл, и бросят работать, положатся на «авось» и т.д.

Именно российский чиновничий аппарат, громоздкий, неэффективный, вороватый, лживый и пр. — и являл всегда собою облик системообразующего инстинкта русского народа.

Поэтому переносить на наши просторы германо-романские политические чертежи есть ошибка, проистекающая из малограмотности.

19. Но поскольку общий системный инстинкт у народа есть, и не быть его не может, — вот он и чует нюхом, и валит интуитивно: «Хозяин должен быть. Крепкая рука должна быть». Чем приводит демократов в отчаяние.

Я сам почти демократ. Я сам в отчаяньи. Мне под Сталиным ловить нечего. Но сейчас разговор не о свободе писателей, а о существовании страны. До полусмерти прискорбно, что это зачастую разные вещи. Выделяйте главное!

А главное: самодержец может защитить от произвола чиновничьего аппарата и приструнить его. А демократическое государство в России этого не может!

И инстинкт системообразования русского народа, не строя иллюзий насчет чудесного западного мироустройства на русской разгильдяйской почве, хочет меньшего зла как блага! Крутого Хозяина — но чтоб порядок был, чтоб страна не распалась, чтоб чужаки свою волю русским в России же не диктовали нагло.

Инстинкт системообразования, если перевести чуйство в вербальный ряд, так рассуждает:

Если царь может обеспечить какую-никакую нормальную жизнь, а демократия автоматически приводит к власти беспредельных бандитов, объявляя это «платой за свободу» — то пусть будет царь!

20. И когда штурмовики грохочут бутсами по мостовым — да-да, трепещите, гнилые кости! Потому что цари у нас вечно убоги, кто не пьяница — тот держиморда, кто не садист — тот идиот. А вот посадить Вождя… Еще цела на Красной Площади трибуна красного гранита, под которой ревели марширующие толпы о величии державы и счастье в ней жить.

Лучше бедным, но сильным и гордым, чем бедным и презираемым. Фашизм, говорите? Эдак вы мужчин и воинов всех эпох фашистами объявите, а хорошими людьми — исключительно гомосексуалистов и пацифистов. Осторожней с лэйблами — бумага кончится.

Раздрызганный инстинкт системообразования русского народа не может как в Америке или Англии. Но чует гибельность того, что сейчас! Но мы уже повторяемся…

О диктатуре

А-а, боитесь диктатуры! Правильно боитесь. Надо бояться.

Она уже частично наступила. Так наступают на хвост кошке. Пока только вопль и разбитые блюдечки. Еще не вечер. Кошка хорошо знает, чье сало и сколько она съела вкупе с прочими деликатесами.

Я — трубочист. По утрам я облачаюсь в отстиранный накануне комбинезон и приступаю к чистке труб. Это те трубы, которые у вас в головах. И они забиты пылью и копотью масскультных наслоений, трухой готовых мнений для толпы и сгнившим тленом всегда господствующей демагогии.

Ваши головы напоминают мне шарики с дырочками для флагштоков. В эти дырочки постоянно всунуты флажки, лозунги и транспаранты, на которых вам написали мысли и ответы на все главные случаи жизни. Слова писали школьные учителя, кухонные вожди, сочинители научных монографий и короли циников — политики. А палочки с этими флажками всовывали вам в умело продырявленные головы специальные люди — журналисты и политтехнологи. Работа журналиста представляет собой нечто вроде метания стрелок-слоганов в обведенные правилами точки-дырочки в ваших головах.

И со временем голова забивается мерзкой липкой кашей, вроде смеси конфетти с пшеничными отрубями и детским пластилином. Слова и фразы в этой голове есть, но думать ею, разумеется, уже невозможно. Это следствия экологически загрязненной информационной среды. Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит последняя звезда на фуражке конвоира: шаг влево шаг вправо — попытка к бегству из зоны лояльно складывающих заемные фразы людей, и конвой вчерашних единомышленников стреляет в спину без предупреждения. Прицел их неточен, но порох вонюч.

01. Вынесите трафареты и сотрите ассоциации. Для нас диктатура — это (лысый картавый) Ленин, безжалостньй догматик и беспощадный палач целых социальных классов. Это закрытые газеты, расстрелянные в подвалах заложники, запрет политических партий, критика как государственная измена: нищета, агрессивность, жестокость и ложь. Сталин, Дзержинский, коммунизм. Страх, беспомощность, единомыслие.

Это великие диктаторы XX века: Гитлер и Муссолини. Фашизм, черные рубашки, коричневая форма, арийская свастика, римское приветствие, II Мировая Война, концлагеря и 50 000 000 трупов.

Это мелкие диктаторы XX века: пламенный Фидель на нищей Кубе, среди своих бездельников, где — ржавые остатки американского благополучия, сигары, секс, самба с румбой, армия, беглецы и очень дешевые проститутки. Выпускник Сорбонны Пол Пот и треть его кампучийского народа, выбитая из жизни мотыгами по черепам.

Или Пиночет: он застрелил народного Сальвадора Альенде и народного Виктора Хару, народ загнал в концлагерь на стадионе и уничтожил демократию. (И сам сдал власть в поднявшейся стране…)

Или Франко: он сверг хороших республиканцев и установил кровавый военный режим. (И сам сдал власть по смерти в поднявшейся стране — законному наследнику при законном парламенте…)

Для нас диктатура — в лучшем еще случае! — это якобинцы с конвентом и гильотиной: тоже звери, но хоть французский шарм и высокие идеи.

То есть. Слово скомпрометировано. При его звуке — вспыхивает дурная картина. Насилие, жестокость, кровь, беззаконие. Разорение, милитаризация, заткнутые рты, железный занавес. Абсолютная беззащитность перед любым действием власти.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97