Видеозапись - Нилин Александр Павлович

Тарасов умеет праздновать победы. И в такие дни бывает беспощадным и безгранично ироничным к иначе мыслившим и сомневавшимся в его правоте – неважно, игрок это, спортивный деятель, журналист.

Вряд ли облегчает он подобной непримиримостью свою жизнь.

Себя Тарасов никогда не жалеет. И того же ждет, точнее сказать, не ждет, а властно добивается от тех, кто с ним работает. Главная похвала в его команде: «Себя не жалеет» – своеобразный девиз ЦСКА.

В статье для специального журнала он пишет: «Тренер должен чувствовать пульс, сердцебиение, дыхание команды». Но известно, что он подразумевает и столь же внимательное отношение команды к особенностям своего тренера. Как заслужить такое – другой вопрос. Судя по всему, Тарасов знает ответ на него.

Четверть века Тарасов в ЦСКА – возраст его необходимости армейскому клубу.

Было такое – пробовали обойтись без него, находили наставников терпимее и либеральнее. Несколько раз пробовали, последний раз сравнительно недавно – и никогда его отсутствие не сходило для ЦСКА благополучно.

Вроде бы и методы тренировок оставались прежними, и состав не менялся, а сама суть игры, исповедуемой в ЦСКА, исчезала. Тарасова, нерв его тренировочного урока скопировать невозможно. Десять лет проработал вместе с ним добросовестный человек Кулагин, но остался во главе команды, и сразу команда перестала быть управляемой.

Фанатичный в своем отношении к хоккею и к людям, занятым в большом хоккее, Тарасов в общении с игроками переживает диапазон эмоций от жестокости до чего-то сходного с нежностью, и наоборот. Тарасов не сомневается или не хочет сомневаться в том, что сам факт участия молодого человека в большом хоккее – повод быть совершенно счастливым. И покой действительно только снится игрокам ЦСКА. «А может и надо так с нами»? – замечают они после поражений, вздыхая.

Тарасов не признает полумер. На него жалуются: рубит с плеча. Да, рубит – ничего не поделаешь.

Выраженное вполсилы ЦСКА перестает быть ЦСКА.

В ЦСКА среди игроков, закрепившихся в основном составе, нет людей несложившейся судьбы, неиспользованных возможностей.

Вероятно, счастье не в едином честолюбии, но и в известной твердости положения, в разумном спокойствии. Такое счастье в ЦСКА – невозможно. Оно противоречит действительности. Тарасов заставляет каждого игрока дать команде все, на что он способен. Иногда, не секрет, он тем самым и сокращает его хоккейный век – заставляет отдать лучшее, что у того есть, без остатка, постоянно действовать на пределе возможностей и не гарантирует обязательного долголетия. Впрочем, мало ли мастеров ЦСКА играют в команде более десяти лет?

Его раздражает, когда коллеги сетуют на то, что в их командах сейчас пора смены поколений, а оттого и трудности, и поражения… Что значит смена поколений? Он делает вид, что недоумевает. И напоминает сразу, какие гиганты уходили из ЦСКА: Никаноров, Бобров, Бабич, Сологубов, Трегубов, Альметав, Локтев, Александров… Но ведь команда существует, не теряя ни имени, ни репутации. Ему смешно, когда спрашивают, кто же лучше: Бобров или Мальцев? Для него нет дилеммы. Новое всегда лучше старого – иначе какой же смысл в тренерской работе? Да, Бобров был впереди своего времени. Но и они, Харламов и Мальцев, нет, вернее, Мальцев и Харламов, обгоняют время, играют в хоккей грядущего. Как опережали свое поколение, по мнению Тарасова, Фирсов и Старшинов.

Для молодых он всегда находил время. Занимается и самыми юными из намечаемых кандидатов в команду – с огольцами, мальчишками, как он их называет. Им непременно отведено место в его эксперименте.

Не парадокс – обыкновенный жизненный опыт: выдающиеся игроки менее восприимчивы, даже враждебны к всевозможным тренерским новациям, им в большинстве случаев поздно меняться. Новое в игре связано с выдвижением молодых – то есть с двойным риском. Но и риск – непременная линия в комплексе победителя. А Тарасов – противник лабораторных экспериментов, отдаленных от жажды побеждать. Тарасов прежде всего практик, и потому эмоции всегда предшествуют его расчетам.

В этой связи стоит сказать о книгах Тарасова «Совершеннолетие» и «Хоккей грядущего». Вступая в одну из них, он берет себе в союзники Станиславского. Мы все что-то последнее время стали злоупотреблять сравнением с миром искусств – это, по-моему, обедняет и обижает каждую из дисциплин. Но, говоря о книге Тарасова, пожалуй, есть резон сравнивать позиции хоккейного и театрального реформаторов. Книги Тарасова пока самое серьезное, что написано и у нас, и за рубежом о хоккее. А все же прислушаемся к замечанию одного видного деятеля МХАТ о том, что вымышленный герой работы Станиславского, некий, все на театральном свете знающий Торопцов, изрекающий педагогические истины, несомненно важные и полезные, все-таки мало напоминает самого Станиславского – ищущего и сомневающегося. Как бы там ни говорили, а учение Станиславского признано через его режиссерскую практику. И книжное изложение – лишь академическая этикетка к штормам и штилям целого океана поисков.

То же самое происходит на страницах книги Тарасова. Тарасов из книги чересчур уж академичен. И автопортрет его выразительнее в нервных буднях тренировок и нелегко складывающихся для ЦСКА игр. С другой стороны, большие мастера обычно возвращаются к главной теме в течение всей жизни – и перемены в самих себе непременно замечаются ими, находят новое выражение. Какие же основания сомневаться, что у Тарасова еще будет и время, и повод продолжить литературный портрет современного хоккея, а стало быть, свой? Кроме того, в приемах работы своей с командой он и напоминает постановщика сложного спектакля. Кто не присутствовал на его тренировках, но видел фильм «Вечное движение» о репетициях ансамбля Игоря Моисеева, легко представит себе уроки Анатолия Тарасова. Масса общего. И название подходит.

Как-то я увидел его в вагоне метро. Позже выяснилось, он ехал на Ленинградский вокзал – часть матчей международного турнира в тот год проводилась в Ленинграде. Вид у Тарасова был удивительно мирный: сидел в меховом картузе, в очках, читал «Известия»…

А хоккейный матч он видит боем.

«Придешь без синяка – выгоню из команды», – может сказать он в запальчивости. Обвинить робких: «Не все еще вылезли из окопа». «Посмотрите, какие буквы у вас на груди», – не чужд и патетики. «В сборной нельзя быть осторожным человеком, – утверждает он на очередной тренировке, – если вы боитесь, что шайба попадет к вам в личико, если вы боитесь упасть на лед, о чем нам тогда с вами говорить…» Рассказывает про знаменитого ветерана армейцев, ныне тренера детской группы ЦСКА Александра Виноградова: «Я горжусь этим человеком – он не знает, что такое страх».

Разумеется, он ценит в игроках и другие качества, ими он тоже гордится: «Харламов – кудесник. И немножечко артист».

Благодушно настроенный в ходе телевизионной передачи, посвященной успехам ЦСКА, Тарасов не жалеет эпитетов, сияет, хвалит своих игроков: «Паши ребята – ах, молодцы, фанатики». А фанатики переглядываются, думают: «Знал бы кто, отчего мы такие фанатики…»

Тренировочные уроки Тарасова посвященные и непосвященные любят посещать как спектакль. Но если и спектакль, то поистине мхатовской школы переживаний. Все всерьез. Всегда. И чаще всего тренировки даются хоккеистам тяжелее игры. И привыкнуть к ним, кажется, нельзя. Как к суворовским чудачествам тренера.

Он неожидан. И для новичков, и для тех, кто знает его годы и годы.

А вдруг и это замысел?

Тренировки тяжелые, но никогда – монотонные.

Игроки должны знать, что тренировка им нужна, необходима, – принцип Тарасова. «Выдающемуся игроку нельзя дважды говорить одно и то же. Его надо заинтересовать». Кому-то Тарасов кажется деспотом, попавшим под власть каприза, но кто сказал, что сильная воля наставника исключает чуткость? Он любит повторять: «Великая команда», «великие игроки». Причем в ряды великих зачисляет щедро. Но робости перед великими не испытывает. Считает себя вправе твердой рукой руководить ими.