Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ) - "Marbius"

– Иными словами, ему нужно просто отдохнуть как следует и отъесться.

Врач не удержался и засмеялся.

– Ну да. И проглистогониться.

Амора перекосило.

– Не напоминайте, – процедил он. – Но взглянуть на него можно?

Врач, брызжа энтузиазмом, потянул их в сестринскую, подвел к экранам, показал камеры, следившие за Эше, показания приборов, объяснил Иге, что они значат; он готов был говорить об этом бесконечно – всю свою смену, еще и личное время захватить. И Амор извинился, порадовался, что Эше, и не только он, в надежных руках, и сказал, что им нужно немного отдохнуть. Врач тянулся за ними до самой двери.

– Вы же тот священник из Нигера? С приютом, с многократными вылазками в трудовые лагеря, и за вашу голову даже награду предлагали?

Амор озадачился.

– Вот о последнем впервые слышу. Подумать только, каков я. И большая награда?

– Нет, – снисходительно поморщился врач. – Что-то около сотни афро.

– Бедный и недостойный я, – вздохнул Амор. – Как обидно узнавать, что моя жизнь ценится куда выше, чем моя смерть. Неужели я прожил ее так глупо?

Врач бросился доказывать, что это совсем неплохо, просто цены тут такие, соответственно и награды, и киллеры; Амор улыбнулся, положил руку ему на предплечье, прерывая очередной монолог.

– Да пусть их, если только никто из лагеря не задумается о такой легкой наживе, – сказал он, -и я нижайше прошу прощения, но я все-таки хотел бы еще чуть-чуть отдохнуть. Путь был не самый легкий. Вы позволите, доктор Мейнартс?

И врач снова говорил, что позволит, разумеется, рад, что с ними все в порядке, попутно интересовался, что было особенно тяжело, чего особенно не хватало, успел спросить, будет ли отец Даг проводить службу – «Нам очень, очень, очень не хватает ее», и не хочет ли отец Даг подольше задержаться в их миссии. Его не останавливали ни усталые кивки, ни взгляд Амора, тоскливо смотревший на рассвет, ни Иге, обреченно топтавшийся рядом.

– Ох и болтливый, – буркнул Иве, когда они шагали к бараку. – Сэр майор бы ему показал.

Амор неожиданно разозлился из-за этого «сэр». Он сам встревожился от черного смерча, внезапно образовавшейся где-то за сердцем.

– Это тот, кому вы служили? – спросил он.

Наверное, что-то от смерча отразилось в его голосе: Иге испуганно посмотрел на него. Может, просто испугался, что сболтнул военную тайну – тот мародер, требовавший, чтобы его малолетние солдаты называли его «сэр», наверняка сам верил в ту войну, в которую играл. Но у Иге хватило смелости кивнуть.

– Что бы он знал, этот боров, – процедил Амор. Иге посмотрел на него, нахмурившись. – Кусок сгнившей портянки. Корм для червей. Твой «сэр».

Иге выпрямился – и Амор ощутил его недоумение: мальчишка не понимал, то ли соглашаться, потому что отец Амор, священник, все дела, говорил такое – с одной стороны, с другой – этому «корму для червей» Иге служил столько времени. Он пожал плечами и замкнулся в себе. Амор ухватил его за подбородок и заглянул в глаза.

– У него не хватило смелости встать над мужчинами, он предпочел топтать детей. Он – кусок дерьма. Он недостоин называться сэром. И даже вместо того, чтобы защищать вас, он прятался за вами. Вы с Эше молодцы, герои, что ушли от него.

Иге затрясло. Он вырвался из хватки Амора, отошел на пару метров и отвернулся, втянул голову в плечи, сгорбился, словно в ожидании удара.

– Идем, отдохнем немного перед завтраком, – устало сказал Амор. И тихо признался самому себе: – Мне нужен психотерапевт. И хороший цикл антипсихотиков.

Казалось, Амор только лег на кровать, только вытянулся, только закрыл глаза – и услышал тихое: «Доброе утро, отец Даг». Заставил себя улыбнуться, ответил:

– Доброе утро, доктор Декрит. Вы простите меня, если я останусь лежать? Кажется, я недооценил степень собственной усталости.

– Разумеется! – с готовностью воскликнула она. – Я также прошу прощения, что не даю вам возможности отдохнуть как следует. Мы с Тимом проследили ваш маршрут. Вы молодцы, и вам чертовски повезло, что вы пробрались к нам.

Амор даже глаза открыл. Улыбнулся куда искренней.

– Я категорически против «чертовски», – заметил он. Она помахала рукой, мол, простите мне мою неаккуратность со словами.

– Ваше прибытие – это самая главная новость в нашей миссии, – продолжила она. – Медперсонал из местных спрашивает каждые пять минут, можно ли рассчитывать, что вы проведете службу. Им действительно не хватает этих ритуалов.

Амор потянулся за пультом, поднял изголовье кровати; он рассеянно слушал доктора Декрит – она легко проходилась по сомнительной ценности церкви в современном, цивилизованном и развитом мире, по упертости местных людей в своих предрассудках, в их инстинктивной потребности в регулярной доле сверхъестественного, по тому, что ритуалы обладают одним несомненным достоинством – они структурируют быт и душевную гигиену. И прочая, прочая. Ничего нового – Амор слышал это в свой первый год в семинарии, сразу после нее, и потом, считай, каждые две недели. Тот же Яспер Эйдерлинк, только-только переставший быть курсантом, очень любил производить впечатление циничного, повидавшего жизнь человека. Возможно, доктор Декрит была поискренней в своих убеждениях. Может, просто перечитала либеральных статей.

– Я с огромным удовольствием исполню мой долг перед моими опекаемыми, благотворителями и вами, доктор Декрит. – Он вздохнул и добавил: – Если его высокопреосвященство благословит меня.

Она нахмурилась.

– Это возможно?

– Это не будет удивительно. Церкви, как ни странно, очень территориальны, – печально ответил Амор.

– Я могу как-то помочь вам в убеждении вашего епископа? – забеспокоилась доктор Декрит.

Амор покачал головой. Она как раз могла помешать – именно своей настойчивостью, убежденностью в собственной правоте. Его преосвященство не очень любил иных, кроме него, правых людей – на их фоне тускнела его репутация. Но Амор хотел, жаждал, нуждался в его благословении: он хотел отслужить службу, вернуть себе хотя бы немного мира, подарить его другим. У него зрело еще одно желание, неопределенное пока, но очень настойчивое: убедиться, что путь, выбранный в порыве то ли идеализма, то ли отчаянного цинизма, давным-давно, в юном совсем возрасте, был правильным и не подведет его никогда; что Амор и дальше может идти, спотыкаясь – куда без этого, – но зная, многократно подтвердив себе, что путь верен, и цель – истинна.

Еще немного поговорив с доктором Декрит, успокоив ее, поиграв в душепопечителя, Амор потянулся за коммом. А он был выключен, мог и вообще оказаться неисправным. Амор нарисовал на нем маленький крестик, усмехнулся собственной наивности, но придавил кнопку. Не сразу, но комм включился. Амор смотрел на экран – и по непонятной причине боялся того, что прочитает на нем.

_______

* Бернаут - синдром эмоционального выгорания

========== Часть 26 ==========

Опустив руку с коммом на грудь, Амор прикрыл глаза. Снова ощущение, что он плывет, как сухой листок по контуру водоворота, и спираль уменьшается, и листок неумолимо приближается к центру омута. А до тех пор – мягкое, плавное, неспешное движение. Навстречу судьбе, не меньше. Желчь подступила к горлу; желудок, казалось Амору, недоумевал: они вроде в мирной зоне, и здесь вроде должен быть относительный достаток продовольствия, и можно было бы попросить чего-нибудь – а стоит? Ноги болели, начиная от ногтей и заканчивая бедренными суставами. Зудела кожа на лице – Амор побрился, и ей это не понравилось. И, лежа с закрытыми глазами, прислушиваясь к миру, к себе, к миру в себе, он слышал слишком отчетливо все голоса в хоре. Ему было плевать. Он хотел идти куда-то, начинать что-то, а что – не знал.

Амор уже почти решился посмотреть на экран комма – зашла медсестра. На вид – лет девятнадцать, из местных, спросила, хочет ли отец священник кофе или воды или чего-нибудь попить перед завтраком. Он попросил воды, она засияла улыбкой, выскочила из бокса, вернулась через полминуты – и все не уходила. Спрашивала, тяжело ли было, в какой он деревне служил – будет ли служба. Амор только и мог, что пожать плечами. Благословил ее, намекнул, что больным может быть нужна ее помощь. Она засияла еще счастливей, поблагодарила его и сбежала. И еще одна медсестра заглянула – постарше, объяснила, что Лилия, которая только что тут была, в лагере три недели, учится тут, рассчитывает получить сертификат акушерки-повитухи и зарабатывать много денег, когда придет мир, она усердная, но простоватая, за ней нужно приглядывать, вот она этим и занимается. Доволен ли был отец священник, есть ли у него нарекания. Амор смиренно отвечал, что Лилия вела себя просто замечательно, насчет ее способностей у него почти и не было шанса судить, но воду она подавала профессионально. Сестра посмеялась, проверила ноги, сверила показания аппаратов, поинтересовалась самочувствием. Сказала, что беженцы, которых он вывел, в порядке. Мальчишка только плох, но врачи говорят, что кризис почти прошел, и у него все-таки есть шанс. И – не уходила. Амор сел, благословил ее. Она склонила голову и сложила перед собой руки. Спросила: «Вы же проведете службу?». Он уныло подумал о комме, который по-прежнему прижимал к своей груди, пожал плечами, отозвался неопределенным «м-м-м» и задумчиво покивал головой. Медсестру ответ удовлетворил – кто его знает, что она решила, скорее всего, что поведение отца священника свидетельствовало о согласии. Бесхитростный народ, усмехнулся Амор. Он улегся, снова закрыл глаза. Странно, но его утомили эти два визита.