Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Василий Панфилов
Россия, которую мы…
Детство 2
Пролог
— Государь изволит гневаться, — Бесцветным голосом сказал Сергей Александрович, стоявший у открытого окна с заложенными за спину руками. Повернувшись неторопливо, Великий Князь смерил московского обер-полицмейстера холодным взглядом, от которого у Дмитрия Фёдоровича едва не застыла кровь, и еле заметно приподнял бровь.
— Пустяшная безделица, Сергей Александрович, — Начал было мигом взмокнувший Трепов, — рядовое по сути происшествие, пусть и неприятное. Постоянно…
— Рядовое? — Холодным тоном прервал московский генерал-губернатор, и генерал вытянулся по стойке смирно. Привыкший к снисходительному отношению патрона, обер-полицмейстер проникся сейчас едва ли не до судорог в конечностях.
Некстати вспомнился Трепову незадачливый предшественник на этом ответственном посту, Власовский Александр Александрович, без малейшей жалости брошенный Великим Князем на растерзание сперва суда, а затем и общественности, едва только потребовалось найти виноватого в происшествии на Ходынке. А ведь тоже, казалось бы, любимец… Уволен без прошения и пребывает ныне в позоре.
— Рядовое происшествие, — Продолжил Великий Князь, убедившись в действенности разноса, — не вызывает в народе столь живого и бурного отклика. Это не жалкая карикатура и не дурно сочинённый пасквиль.
— Враг! — Великий Князь стремительно шагнул к побелевшему обер-полицмейстеру, — Умный и расчетливый враг. Казалось бы — мазня, дурно пахнущая карикатура! Ан нет! Гора трупов под ногами этого… этой нелепой пародии на Государя, нелепая пляска на них и корона, связала воедино в сознании обывателя коронацию и это… эту нелепую трагедию. А слова? Один к одному подобраны, въедаются в самую душу. Нет, Дмитрий Фёдорович, это умный и опасный враг.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — Выдохнул генерал, — враг!
Сергей Александрович вгляделся ему в глаза и кивнул удовлетворённо. Проникся.
— Ступайте, Дмитрий Фёдорович, — С привычной мягкостью сказал Великий Князь, но Трепов уже не обманывался этой деликатной снисходительностью. Козырнув, он неловко развернулся всем телом, застывшим будто после долгого стояния на морозе, и вышел.
За дверью он позволил себе немыслимое — ослабил ворот, чувствуя явственную нехватку воздуха. Обошлось. Чуть переведя дух, обер-полицмейстер вышел и, не обращая ни что внимания, сел в экипаж. В голове раз за разом звучали слова Великого Князя и его вымораживающий взгляд.
Велев никого не пускать, Трепов разложил злополучную холстину на столе, пытаясь подметить пропущенные детали, какие-то мельчайшие штрихи.
— Верёвка! — С видом Архимеда негромко вскричал он, прищёлкнув пальцами, — Ещё один символ! Жерди из осины и петля на дереве — прямая же отсылка к Иуде! Символ предательство и позорной смерти.
— Так… — Генерал задумался, — в таком роде подбор самых простых и дешёвых красок становится символом! Не распространённость и дешевизна материала, а именно символ некоей «народности». В таком разе и нарочитая примитивность рисунка может быть…
Трепов встал и прошёлся вокруг стола, так и этак оценивая чортов плакат.
— А ведь и в самом деле, — Чуточку неуверенно сказал он, — чувствуется некий примитивный, но всё же стиль. Как их там…
Вспомнить новомодные течения живописи обер-полицмейстеру не удалось, но это его совсем не расстроило. Известное дело, кто у нас с символами играть любит!
Не только и даже не столько масоны, вопреки общепринятому заблуждению, но число таких людей невелико. Если не они сами, так их родные и близкие, так или иначе причастные к подобным развлечениям. Словом, вычислить можно, если только эта гадина не затаится!
Обер-полицмейстер засмеялся негромко своим мыслям, сбрасывая остатки недавнего оцепенения и какого-то инфернального ужаса. Затаится?! Не те это люди, не те! Подобные громкие акции совершают ради славы революционеров и ниспровергателей, пусть даже и в узких кругах.
Сейчас организатор и исполнители ходят, замирая от сладкого ужаса. От того, что их акция получила столь неожиданно громкий общественный резонанс, они в восторге, вот желание «пострадать»… с этим сложней! Слишком уж громкой вышла акция, слишком велико недовольство Государя. Творческие натуры не отделаются почётной ссылкой и признанием общественности!
* * *
— Никак вспоминает кто?
— Пустое! — Подавляя икоту, подхватываю узел и проскакиваю под колёсами стоящего на путях вагона. Следом за мной проскочил Санька, опасливо переводя дух.
— Ну всё… ик! — Пхаю его в плечо, — Прибыли! Теперь нам с вокзала убраться чисто — так, штоб полицейским на глаза не попасться, и полдела сделано! Ах, Одесса, жемчужина у моря!
Первая глава
Молдаванка отзывалась во мне странным чувством узнавания. Вот ей-ей, будто домой вернулся! Не в деревню и не… а так, просто тёплышко на душе.
Посмотришь, так чуть не трущобы, ан приглянёшься получше, так и нет! Нет тово чувства безнадёги, как в переулках вокруг Трубной площади.
Вроде такие же невысокие домишки, редко выше двух етажей, и вросшие иногда в землю по самые окна. Кривые переулочки, перегороженные в самых неожиданных местах то сараем, то забором, а то и стеной дома. Человек сторонний в таких вот улочках заплутается безнадёжно, и если будет надобно, то и с концами.
Схоже, но не то! Акации ети, жаркое солнце, бьющий в голову запах моря, кажущийся отчево-то родным.
В памяти внезапно всплыло, што жил я уже у моря! Жил, работал, учился, любил… Чуть не лучшие воспоминания! Другое море, в другой стране далеко-далеко отсюдова, но вот ей-ей, здорово! Родным будто пахнуло.
И люди! То ли от тёплышка и чуть не полугодишного лета, то ли от тонких ручейков контрабанды, нет ощущения угрюмости и обречённости, как в Москве — хоть на Трубном, хоть на Хитровке.
Видно, што в большинстве небогато живут, но в глазах уверенности побольше и надежда на лучшее. Чуть теплее климат, чуть больше возможностей выйти в люди — да хоть бы и через контрабанду, и вот плечи расправлены даже у распоследних оборванцев, а глаза смотрят с етаким намёком на вызов.
— … тётя Песя? — Прохожий, высокий чернявый мужик, заросший густым чёрным волосом чуть не с самых глаз до неприлично расстёгнутой до середины груди рубахе, с отчётливым металлическим хрустом почесал щёку. Осмотрев затем крепкие, чуть желтоватые от табаку ногти, задумчиво поцокал языком.
— Песса Израилевна, — Повторяю терпеливо, — которая двоюродной сестрой аптекарю Льву Лазаревичу, што в Москве.
— Это вам… а! — Махнул тот рукой, — Пойдёмте! Чужие здесь ничего не найдут, а Семён Маркович… да пошёл он в жопу! Мне можит интересно!
Мужчина с места рванул так, што нам за ним пришлось поспешать мало не трусцой, время от времени переходя на бег.
— Яков, — Бросил он нам, на ходу, чуть обернувшись, — Яков Моисеевич Лебензон!
Наши имена он уже знал, а ответных «рады знакомству» слушать не стал. Почти тут же мы нырнули в какой-то маленький дворик колодцем, посреди которого росло раскидистое духовитое дерево со страховидлыми колючками, а на подвешенных к одной из ветвей качелях раскачивалась сонная лупоглазая, чернявая девочка лет пяти.
— Утречка, Пенелопа! — Гаркнул ей Яков Моисеевич, не сбавляя шаг, и не дожидаясь ответа, тут же открыв дверцу какой-то сараюшки, где оказался вход в соседний переулочек.
— Шалом, Фирочка! — Так же крикливо поздоровкался он с выглянувшей из окна не старой ещё тёткой с избытком волосатых подбородков, — Вот, мальчики от Лёвы!
С минуту они очень громко тарахтели на непонятном языке, вставляя иногда русские слова, затем Яков Моисеевич резко сорвался с места, почти ту же нырнув за угол. Снова пробежка, и наш провожатый тормозит так же внезапно.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
