Пограничник. Том 7: Призраки Пянджа
Глава 1
— У нас ничего нет, говорю же вам! Мы пастухи! — сказал Карим громко.
Он сидел у каменной стены пещеры — места, где у нас была первая остановка в горах.
Пещера представляла собой довольно глубокую впадину в скалах, прикрытую кустами можжевельника и тамариска от посторонних глаз.
За кустами можно было найти неширокий вход, углублявшийся в гору туннелем, а потом расширявшийся в карман.
Пол здесь почти везде был устлан щебёнкой. В глубине пещеры он становился каменным — плоский, гладкий выход породы лежал на земле. Пограничники, собравшиеся вокруг него, использовали его как стол.
В пещере горел робкий дрожащий огонёк. Свет его разгонял здесь тьму. От этого продолговатые тени плясали на стенах.
Это Алим Канджиев поставил на «стол» коптилку, сделанную из гильзы 7,62×54. Он заполнил её салом, вставил кусочек бинта и поджёг.
Тусклый свет такой коптилки не был виден снаружи. А огонёк почти не давал копоти.
Снаружи шумел высокогорный ветер. Время от времени в этот шум вмешивался звук капающей откуда-то с каменного потолка воды.
В пещере пахло сырым камнем, металлом, а ещё потом — конским и человеческим. В эти запахи примешивался другой — запах тушёнки, которую пограничники употребляли на обед с галетами.
Запивали всё это дело сладким чаем из термоса.
— Саша, ты уверен? Прям так надо? Связать? — прошептал мне Мартынов. — Они ж, может, и правда пастухи. И невооружённые почти. Да и ничего подозрительного при них нет.
И действительно. Подозрительного ничего горцы с собой не несли.
Когда мы их задержали — немедленно обыскали людей и лошадей.
На двоих у них нашлось пара ножей, кресало, старенькие советские часы да «мосинка» с двумя десятками патронов. Тут уж не повоюешь.
А ещё — никаких документов.
Во вьюках мы и вовсе нашли только немного припасов в дорогу, воду да тёплую одежду.
Ничего не указывало на то, что эти двое — злостные нарушители границы. Ничего, кроме моей чуйки. Слишком странно себя вели эти двое. Слишком непохожи они были на отца с сыном. Да и их повод оказаться здесь, на Границе, казался мне совсем уж неправдоподобным.
Так что я настоял, чтобы Кариму связали руки. А вот Айдарбека мы не тронули. Даже напротив, Сагдиев соорудил для его сломанной ноги шину из палок и жгута.
— Дай-ка спичку, — сказал я Мартынову.
Старший сержант торопливо зачерпнул галетом тушёнку, быстро отправил в рот и отложил еду. Поправил автомат на коленях и полез в карман бушлата.
Когда он чиркнул спичкой, звук показался мне неестественно громким под сводами этой пещеры.
Я принял огонёк. Подставил к часам. Посмотрел на время. Потом быстро, пока спичка не догорела, достал компас. Открыл и стал ждать.
Стрелка дёрнулась снова, но уже не так сильно. И теперь не указывала на Карима.
— Нет у него ничего, Саша, — выдохнул Мартынов, когда я затушил спичку. — Нету ничего такого. Наверно, и правда случайно к нам забрели. Отправим их на заставу. Пусть там разбираются.
Пока мы ждали Алима с Гамгадзе, ушедших наружу выйти на связь с заставой, пограничники ели. Я же внимательно наблюдал за нашими новыми «попутчиками».
— Не похожи вы совсем, — бросил я Айдарбеку, жевавшему какую-то травку, возможно, дурман. Может быть, обезболивающее.
Старик бросил на меня осторожный взгляд. Потом как-то странно переглянулся с Каримом.
— Мать его, — начал старый горец своим низким хриплым голосом, — моя вторая жена. С Памира она.
— Глаза у него больно большие, — кивнул я на Карима.
Тот нахмурился. Моргнул так, будто пытался выгнать соринку.
— В мать. Там все такие, — буркнул старик, опустив взгляд.
— И что вы с нами сделаете? — опасливо спросил Карим, стараясь устроить связанные запястья поудобнее.
Я ему не ответил. Только поковырял ложкой в банке тушёнки.
Зато ответил Мартынов:
— Вот сейчас начальство и решит, что с вами делать.
Минут через пять вернулись Канджиев с Гамгадзе. Принесли станцию.
— Поймали связь, — пробурчал Гамгадзе, присаживаясь и принимая от Уткина тушёнку. — Доложили. Таран сказал — часть сил оставить с пастухами. Остальным — двигаться дальше, дозором. Наряду, кто останется — ждать завтрашнего полудня, когда мы обратно пойдём. Тогда с нами, все вместе, назад.
Я заметил, как неожиданно хищные глаза Карима блеснули в темноте. Он глянул на меня волком, а потом спрятал взгляд, сделав вид, что уставился в землю. Вроде как участь свою принял.
— Та-а-ак, — выдохнул Мартынов. — Значит, кому-то остаться надо. Добровольцы есть?
— Есть, — сказал я мрачно.
Смеркалось. К вечеру туман немного рассеялся. На склон горы пали серые сумерки. Солнце ещё не зашло, и его тусклый свет пробивался в нашу пещеру.
У входа сидел Уткин. Укутавшись в плащ-палатку, он прижал к груди автомат и наблюдал за тропой и лошадьми.
Кони же были спрятаны от ветра в неглубокой расщелине. Там они пощипывали скудную горную траву и опускали морды в узенький родник, бежавший куда-то вниз.
Сагдиев сидел у дальней стены, уставившись на крохотный пляшущий огонёк нашей коптилки.
Старый и молчаливый Айдарбек, казалось, спал. Вероятно, подействовало обезболивающее, которое дал ему из своей аптечки Ильяс.
А вот Карим молчал. Он смотрел в одну точку и, казалось, грел руки, беспрестанно разминая пальцы.
С момента отхода остального наряда горец не проронил ни слова.
Я поднялся.
— Ты куда? — проговорил Сагдиев тихим, хриплым, как от сна, голосом.
Я подался к нему. Прошептал:
— Не спускай с них глаз. Держи автомат наготове.
— А ты?
— Скоро вернусь.
Сагдиев поджал губы. Едва заметно кивнул.
Обернувшись, я заметил, что Карим наблюдает за нами. Глаза его несколько мгновений будто бы светились в темноте, словно у шакала.
Пригнувшись, я пошёл на выход.
Уткин обернулся.
— Сашка, ты чего?
— Пойду по маленькой, — сказал я негромко, но так, чтобы Карим меня слышал. Сам же наклонился к Уткину, шепнул: — Не спускай с Карима глаз. Держи автомат наготове. Он что-то скрывает.
— Ты думаешь?..
— Тихо. Я быстро. Пойду проверить кое-что.
Уткин тоже кивнул, но нехотя.
— Только давай аккуратней там. Чтоб не сдуло.
Выбравшись из пещеры, я пошёл к лошадям.
Огонёк, чьи поводья были накинуты на острые камни скал, стоял ближе всех к тропе. Он был спокойным, чутким жеребцом. Если б кто приближался — Огонёк быстро бы сообщил нам об этом своим ржанием.
— Тихо, тихо, парень, — приблизился я к нему, погладил по гладкой шее.
Кобыла Сагдиева по имени Дуня оскалилась, потянулась к Огоньку мордой, увидев, что я предлагаю ему сухарик.
Огонёк притопнул. Стал рыть щебень копытом.
— Да спокойно ты, нетерпеливая, — хмыкнул я Дуне. — И тебе дам. Только не кусайся.
Я ещё раз погладил Огонька, потом раздал по сухарику остальным лошадям. Затем достал из вьюков Огонька моток верёвки.
— Что-то тут нечисто, да, Огонёк? — сказал я, перевешивая автомат с плеча за спину. — Что-то нечисто. Да?
Огонёк кивнул. Дёрнул кожей на шее. То ли это он так согласился со мной, то ли размял подмёрзшие в горной прохладе мышцы.
— Тоже это чуешь. Как я, чуешь.
Я вышел на тропу. Глянул в пропасть, что развернулась в нескольких метрах от неё. Там, на дне, шумел Пяндж. Казалось, он выл громче, чем раньше. Выл, словно заблудившийся в горах призрак.
Взяв верёвку, я спустился вниз по тропе. Отошёл метров двести, может, триста. Приблизился к тому самому месту, где мы вытянули из расщелины старого Айдарбека.
Туман рассеялся, и теперь можно было рассмотреть её дно. В сгущающихся сумерках ковёр зелёной травки, что его устилал, казался чёрным.
Сверху рассмотреть ничего подозрительного мне не удалось. Тогда я решил спускаться.
