Вперед в прошлое 11
Глава 1
Кот из дома — мыши в пляс
На таймере застыли цифры, которые я запомнил с прошлого раза: 14. 04. 2032.
За прошедшие несколько недель я не сделал ничего значимого, что могло бы подвинуть время вперед. Но и плохого ничего не сделал. Или совокупность дел, на которые я не обратил внимания, дала результат… Но какой? Минус или плюс?
Этот город я не узнал: обычный парк с детскими площадками и поржавевшими тренажерами, березы, сосны, ивы. Судя по растительности, средняя полоса России. Возможно, какой-то подмосковный городок, где я или не бывал никогда, или он мне попросту не запомнился. Пасмурный апрельский день, но асфальт сухой, и достаточно тепло для истосковавшихся по поездкам велосипедистам, едущим по велодорожке сплошным потоком.
А еще появились бегуны в наушниках, и девушки сменили длинные пуховики на колготки и мини. Вербы распушили почки, на столбах заливались скворцы, прошли сбившиеся в стайку мамаши с колясками. Песня скворца разбередила душу, нахлынула тоска по весне, по набухшим почкам, сирени, тюльпанам и макам…
Вдвойне обидно будет, если под такой аккомпанемент начнется обратный отсчет. Кулаки сжались сами собой. Картинка замерла, а потом две улыбчивые девушки в обтягивающих спортивных костюмах побежали назад, будто при обратной перемотке, мамаши тоже резво попятились. Цифры начали сменять друг друга…
В минус. В минус, черт вас дери! Накатила злость. Захотелось орать. Почему⁈ Из-за мыслей уйти на домашнее обучение? Мне нужно безвылазно сидеть в школе, как наседке — на яйцах? Отвернулся — яйца протухли⁈ Но это ведь даже не намерение, а просто мысль!
Где я просчитался?
Экран то вспыхивал, то чернел — с бешеной скоростью сменялись дни и ночи. Черт, и как ведь далеко мотает! Почему? Что я сделал не так⁈
Инверсионный след, взрыв… На таймере застыли цифры: 01. 09. 2031. Больше чем на полгода назад отмотало! Накатило отчаянье.
Затарахтел будильник, затанцевал возле телевизора на коротких ножках, и я сел в кровати. Боря застонал и положил на него руку, заставив замолчать. За окнами было темно, будто еще ночь. Только бормотание отчима из кухни говорило, что уже утро. Пока Боря ползал по комнате, я сидел неподвижно, пытался найти свой просчет.
Не стоило спасать Андрюшу?
Не надо было заниматься бартером? Если так, почему последствия наступили сегодня, а не в среду или вторник?
Или мне нельзя думать об обогащении, нужно уйти в скит и там безвылазно молиться? Но так я никому не помогу. В чем же дело⁈ Кто ответит?
Было жутко обидно за себя. Неужели моя жизнь вообще мне не принадлежит? За любую человеческую слабость придется платить кровью реальности. Ни влюбиться, ни расслабиться. Только отвернулся — ба-бах! На тебе.
В отличие от меня, погруженного в черную меланхолию, у домочадцев было отличное настроение. Наташка, которая заночевала у нас, щебетала с мамой. Отчим читал «КоммерсантЪ», который я выписал, как только открылась почта после урагана. Увидев, что я вошел на кухню, он потряс газетой и вынес вердикт:
— Половина непонятного. Биржи какие-то… Зачем это нам? Тебе — зачем? За шо ты эту газету так любишь?
— Помимо непонятного, там много полезного, — сказал я, забирая газету. — Например, вот: «Стоит ли инвестировать в сельское хозяйство». И по приватизируемым предприятиям интересные прогнозы. Они не всегда точны, но прислушаться можно.
— Инвестор, — проворчал отчим. — Ты шо, завод покупать собрался⁈
— Завод не собираюсь, а вот некоторые акции купил. Например — винзавода, и не отказался бы еще штук от двадцати. Готов поднять цену. Вместо одиннадцати — пятнадцать тысяч рублей за штуку. — Я посмотрел на маму. — Условия те же. Можешь предложить людям тринадцать тысяч, разницу положишь в карман.
Отчиму, который ворочает сотнями тысяч, я такую мелочь предлагать не стал. На пару минут я увлекся беседой, но внутренний голос проворчал, что мне нельзя таким заниматься. О душе думать надо! И я молча сел за стол, благодарно кивнул маме за чай и бутерброды с сыром и колбасой. Раньше кусочки чуть ли не просвечивались, теперь же были толстыми — мама перестала экономить на деликатесах.
Отчим поделился планами:
— Я сегодня поеду на разведку по колхозам, узнаю, где растет картошка, рис, гречка и, может, что еще интересное. Попытаюсь договориться с начальниками, и со следующей недели начну торговать, ну, шобы товар был разный, не одна мука.
Сверкая глазами, мама заглядывала ему в рот. Снова посетило ощущение, что отчим скоро меня подвинет, и придется мне с ним конкурировать. Но Каналья не подвинул же… Или просто ему это невыгодно, потому что у него нет доступа к запчастям, да и денег столько, сколько у меня, нет?
Ну почему в такие моменты кажется, что весь мир на меня ополчился? Каналья не предаст, и отчим не должен, мы же — одна семья! Людям можно доверять.
— Желаю удачи, — проговорил я, почти физически чувствуя, как отваливается мой бизнес, а ручеек денег утекает в карман отчиму.
Все так же, пребывая в черной меланхолии, я вернулся в зал, застелил постель, куда Боря принес и свое белье, собрал рюкзак перед походом в школу, заглянул во внутренний карман, где лежали деньги, посмотрел на пузатый будильник, который я долго хочу заменить да все забываю, и вдруг стало его безумно жаль — как часть эпохи, которая скоро оставит только воспоминания, причем не самые хорошие: как выживали, как вскрывали упаковки, чтобы вылизать остатки крутого майонеза, и учились тонко резать колбасу.
Повернутый полубоком, будильник будто махал мне ключиком. Через тридцать лет мои ровесники будут думать, что фразу «завести будильник» не следует понимать буквально. А ведь его и правда заводили. Ключом, а не набирая нужные цифры в смартфоне. Так что пусть живет старичок, никому его не отдам и сохраню для потомков.
Думаю, этой жизнью я сумею распорядиться правильно, у меня будет настоящая семья, любимая женщина, я смогу видеть, как взрослеют мои дети.
Помня об угрожающей нам опасности, мы вышли из дома втроем: я, Наташка, Борис.
День выдался по-весеннему теплым и обещал быть солнечным, но сестра все равно надела модные зимние сапоги, что я привез из Москвы — теперь не с джинсами, а с колготками. Настроение у нее было отличным, она без умолку щебетала, сыпала остротами и анекдотами, явно взрослыми, которые ей рассказал возрастной жених, а я не спускал глаз с двух силуэтов, стоящих у поворота к платану, возле фонаря, где я огреб весной от гопников.
В рюкзаке лежала цепь, хотелось побыстрее намотать ее на руку, но я понимал, что рано. Вдруг это просто местные забулдыги? Утром на нас вряд ли нападут: гопота — тоже люди, большая часть из них учится в ПТУ и сейчас на занятиях. К тому же кому захочется драться с утра?
Догадки подтвердились. Возле фонаря стояли местный олигофрен Фафа, к которому в гости приезжал дружок Вова. Фафа был длинным, сутулым, узкоплечим, со скошенным вечно слюнявым подбородком и зубами врастопырку. Вова обладал интеллектом восьмилетнего ребенка и телом пятидесятилетнего обрюзгшего забулдыги.
Ну вот, теперь во всех буду видеть врагов.
В месте встречи возле шелковицы уже стояли Димоны, Рамиль и Памфилов, которые обычно приезжали, когда все уже собирались. Мановара с ними не было, и это непорядок. Сказал же, чтобы поодиночке не ходили! Ему теперь одному придется добираться. Или он просто заболел?
Подойдя поближе, я заметил у Памфилова кровоподтек на скуле, а еще его левая рука болталась как-то странно. Ден отвел взгляд и закусил губу.
— Рассказывай, Ден, — проговорил я чужим голосом, уже догадываясь, что услышу. — Когда это случилось?
Памфилов посмотрел виновато, ссутулился, сжался, говоря своим видом: «Да, я накосячил, не бейте меня, пожалуйста!»
Обычно в таких ситуациях я жду, когда соберутся все, и только тогда делюсь новостями, сейчас же все знать хотелось безотлагательно, но Памфилов молчал, кусая губу. Огонь на себя вызвал Рамиль. Он вел себя скорее нагло.
