Начальник милиции (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Пройдемте, гражданин, — хмурился на меня белобрысый дружинник, очевидно, он был старший, хотя у обычных ДНД-шников регалий и званий не предусмотрено, вроде. Может, просто был смелее напарника. После наговоров Эрика Робертовича он явно видел во мне как минимум контру, а как максимум — американского шпиона-диверсанта, и даже не стал спрашивать мою версию произошедшего.

Я уже было примеривался дать деру, но тут мне в голову пришла отличная идея. Если я не знаю, где одежда, пусть мне помогут эти «двое из ларца» её отыскать. Нужно просто изобразить барагоза.

— Никуда я не пойду. Не видите, я голый!

— Так оденьтесь! — опешил тот.

— Не буду, я купаться хочу.

— Тогда мы вас заберем прямо в таком виде.

— Да, пожалуйста, вот только, если у меня одежду своруют, кто отвечать будет? Вы? Или, быть может, вы?

— Тогда показывайте, где ваша одежда, гражданин, — раздражался белобрысый.

— Не помню… — развел я руками широко, словно хвастающийся уловом рыбак.

— Как это — не помните?

— А вот так, память отшибло. Амнезия называется, слыхали? Вон тот лось, то есть Эрик Робертович, — я ткнул на рыжего, что топал прочь от нас вдоль пляжа, — голову мне стряхнул, искры из глаз и все такое… Короче, амба. Забыл, где вещи кинул.

— Во что одет-то хоть был? — недоверчиво поинтересовался белобрысый.

— Тоже не помню, — уверенно заявил я.

— Онищенко, — повернулся старший к напарнику. — Иди поищи на песке одежду этого ненормального, поспрашивай у людей, а я его покараулю.

— А почему я? — заканючил второй, — может, лучше я сам покараулю, а ты поспрашиваешь?

Видно, с коммуникабельностью у второго было не очень. Стеснительный товарищ дружинник. Или ленивый, что вернее.

— Выполняй, — строго приказал белобрысый. — Как за санаторными путевками или дни дополнительные к отпуску прибавить — ты первый в профком бежишь. Забыл, что эти привилегии заслужить надо.

— Иначе бы меня здесь не было, — еле слышно пробурчал парень и побрел искать мою одежду.

Я вспомнил, что таким вот добровольцам-общественникам в Союзе полагались различные льготы. Кроме уже упомянутых отгулов к отпуску и лучших путевок, еще и премию могли на предприятии, от которого дружинник «рекрутирован», подкинуть (ну или не лишить, это как посмотреть). Вот только вступление в ряды гражданского патруля не всегда было добровольным, частенько — скорее принудительным. Придет, к примеру, разнарядка на организацию — вынь да положь столько-то человеко-часов. А если коллектив, к примеру, женский, то и девчонкам приходилось отдуваться. Нет, хулиганов они, конечно, не ловили и за бандитами не бегали. Надевали красные повязки и стояли в каком-нибудь магазине, где народу побольше и затеряться можно. Частенько такое случалось. Но в большинстве своем все же дружинники из идейных были. Сознательно шли на борьбу с праздно шатающимися алкашами и подворотным хулиганьём, хотели порядок наладить. Даже ксивы у них с красными корочками имелись, почти как у настоящих ментов.

Ну, идейные они или нет, а план мой сработал. Онищенко сейчас искал мою одёжку, сам-то бы я ни за что ее не нашел. Это же надо бегать и спрашивать у отдыхающих — не хочу выглядеть дураком. А так народная дружина за меня поработает. Им не стрёмно спросить, тем более, версия вполне рабочая — мол, подскажите, товарищи, где хулиган свой гардероб оставил. Не говорит, зараза, ерепенится, а нам его одетым в каталажку упечь необходимо, чтобы плавками своими покой советских граждан не нарушал и не тревожил.

— Скажи, товарищ, — к парню я обратился почему-то как в плохом американском фильме с эпизодом про Советский Союз, — а какой сейчас год?

Дохлый номер — тот подумал, конечно, что я над ним издеваюсь, и лишь поморщился в ответ. А я прикинул, что, скорее всего, 78-й. Ну да, и газета на стенде подтверждает, и по радио сказали, что милиции в прошлом 77-м году шестьдесят стукнуло. А она с семнадцатого года.

— Нашел! — вернулся к нам второй дружинник, волоча шмотки, надеюсь, что хотя бы мои. — Люди сказали, что его вещички, — кивнул на меня «некоммуникабельный».

— Одеваемся, гражданин! — приказал белобрысый, повеселев и потирая руки.

Одеться я не прочь. Неуверенно себя чувствую в плавках с якорьком. Накинул нехитрый гардеробчик: брюки из «дедушкиного» сукна, рубашку с коротким рукавом цвета топленого молока (скучная всё-таки оказалась, как деревенская занавеска), черные носки и потертые ботинки из коричневой кожи.

Критически окинул себя взглядом. Лучше, конечно, чем арестантская роба, но совсем не стиляга. Скорее, работяга. Кто же я? Посмотрел на свои ладони, пальцы — гладенькие, трудовых мозолей не видать. Папиллярные узорчики один к одному — мечта криминалиста-дактилоскописта. Пальчики, как у пианиста или хирурга какого-нибудь. Бли-ин!.. Неужто и правда студент?

Зашнуровав последний ботинок, приготовился рвануть прочь от бравых правоохранителей. План простой — нырну в толпу, дальше прыжками по пляжу, потом выскочу на набережную. Снова в толпу, снова бежать и… а дальше куда? Куда путь держать?

Я же где-то живу-ночую. Нутром чую, что у меня есть кровать, шкаф и, наверняка, холодильник. Только где все это? Куда бежать-то? Как мне узнать? И снова осенило. А не буду я сбегать. Пускай в отделение доставят. Там мою личность установят, уже мало-мальски буду в курсе своей нынешней биографии.

Выходит, что сдаться мне пока выгоднее. Ну и поворот в моей жизни.

Конечно, есть риск, что за хулиганку упекут на пятнадцать суток, но что такое полмесяца ареста по сравнению с годами, которые я провел за решеткой? А может, я и вовсе разрулю и все обойдется? В конце концов, Эрик не собирается собственной персоной ехать в отделение, а он главный свидетель моего якобы непотребного поведения. Значит, если что, отбрехаюсь. Решено, побег пока отменяется.

— Ну что, соколики? — я распрямился, закончив со шнурками. — Вызывайте «канарейку».

— Чего?

— Воронок где? В ментовку на чём попрем?

— Ишь какой, машину ему подавай, — дернул бровями белобрысый. — На троллейбусе, гражданин, поедем.

Двухэтажное здание милиции почему-то напоминало деревянный барак довоенных времен. Брусовые стены скривились и осели под тяжестью прошлой эпохи и просились под удар «шар-бабы» — гигантской гири для сноса строений.

Шиферная крыша кишела воробьями, которые в волнах-дырках наделали гнезд. Краска на оконных рамах облупилась и пожухла, словно прошлогодняя листва. Не так я себе представлял казенное учреждение в процветающем СССР времен застоя. А вообще-то пофиг… у легавых и должна быть конура, а не хоромы.

На здании длиннющий фанерный щит, от руки намалёваны красной краской огромные буквы: «МИЛИЦИЯ». Наверное, художник был пьян, потому что некоторые буквы куда-то повело, как будто их так и тянуло прилечь.

Под вывеской — табличка поменьше, более аккуратная и внешне более официальная: «ГОВД Зарыбинского горисполкома».

Ха! Я в каком-то провинциальном городке. Почему именно сюда забросила шутница-судьба? Нет чтобы в столицу закинуть. Там возможностей больше и, конечно, сытнее. Во все времена так и было в Белокаменной. Да что говорить, даже когда Москвы и в помине не было, а на ее месте росли дремучие леса, говорят, что у грибников, которые бродили там, возникали странные ощущения, что они лучше остальных грибников.

Поднялись с дружинниками по дощатому крыльцу. Белобрысый потянул дверь на ржавой пружине. Прокуренное здание внутри оказалось ничуть не лучше. Продавленный скрипучий пол зашит затертым неубиваемым советским линолеумом, разрисованным в желтый ромбик. Местами линолеум все же «убился» — порвался там, где доски чуть провалились и был перепад, порой даже видно было щели в полу.

Оштукатуренные стены выкрашены в мрачно-синий цвет. Практично и сердито. Разводы, темные пятна и прочие паутины на таком фоне не так заметны. Казалось, что ремонта здесь не было со времен Дзержинского.