Красный мотор (СИ) - Тыналин Алим

— Смотрите, — я указал на станину. — Здесь допуск явно больше заявленного в спецификации.

Звонарев, который до этого момента непривычно молча изучал механизм подачи, поднял голову:

— А что если усилить направляющие дополнительными накладками? У меня есть идея…

— Молодой человек, — Циркулев поправил пенсне, но в его голосе не было привычного менторства. — Проблема глубже. Взгляните на геометрию шпиндельной группы.

Он достал из рыжего потертого саквояжа набор измерительных инструментов, и следующие полчаса мы провели, снимая показания. Результаты оказались неутешительными.

— Биение шпинделя ноль целых пять сотых миллиметра, — Циркулев покачал головой. — При заявленных ноль целых две сотых. И это на новом станке!

— А вот здесь, — я указал на суппорт, — точность позиционирования никак не может обеспечить заданные параметры обработки. Особенно для нашей будущей продукции.

Звонарев присвистнул:

— Так это что же, вся партия такая?

— Боюсь, что да, — я развернул чертежи двигателя, который нам предстояло выпускать. — Смотрите, допуски на основные детали требуют как минимум вдвое более точного оборудования.

Циркулев склонился над чертежами, его длинный палец скользил по размерам:

— М-да… Для таких допусков нужны станки совершенно иного класса точности. Позвольте заметить, эти американские машины хороши для массового производства деталей с обычными допусками, но для прецизионной обработки нужно нечто другое.

— Именно, — я разложил на столе свои эскизы. — Поэтому предлагаю вот что…

Следующий час мы провели, обсуждая возможные модификации. Звонарев предложил несколько оригинальных решений по усилению станины, Циркулев внес ценные замечания по геометрии направляющих. Я же, опираясь на знания из будущего, старался направить их мысли в нужное русло.

— А что если, — Звонарев вдруг замер с карандашом в руке, — не просто модифицировать эти станки, а создать собственную конструкцию? У меня тут появилась идея…

— Хм… — Циркулев снял пенсне и принялся протирать стекла. — Знаете, а в этом что-то есть. В России всегда были превосходные механики. Я помню, в Императорском училище…

— Стоп, — прервал я его. — Давайте по порядку. Нам нужно сначала четко определить все проблемы с текущим оборудованием.

Я достал большой лист бумаги:

— Начнем с основных параметров. Игнатий Маркович, что у вас в блокноте?

Циркулев раскрыл свои записи, и мы погрузились в мир допусков, посадок и технических характеристик. Постепенно вырисовывалась полная картина, и она оказалась не самой радужной.

За окном уже смеркалось, когда мы закончили первичный анализ. Предстояло принять серьезное решение — продолжать ли работу с американскими станками или начинать собственное производство. Я отправился спать, но долго думал, перед тем, как уснуть.

В наскоро оборудованной измерительной лаборатории было прохладно. Утреннее солнце едва пробивалось сквозь запыленные окна недостроенного корпуса.

Циркулев, закутанный в свой неизменный черный сюртук, колдовал над токарным станком Ford F-20, расставляя измерительные приборы с таким вниманием, словно готовил сложный физический эксперимент.

— Прошу заметить, — он поправил пенсне, — что методика измерений требует особой тщательности. В Императорском училище мы использовали систему профессора Гаусса.

Я с интересом наблюдал за его действиями. Длинные пальцы с удивительной ловкостью устанавливали индикаторы часового типа системы Мессера, каждый строго в определенной точке.

— Смотрите, — он указал на первый прибор. — При перемещении суппорта наблюдается периодическое отклонение. Вот, смотрите, сейчас будет видно.

Стрелка индикатора дрогнула и поползла вправо.

— Семь сотых миллиметра! — Циркулев поджал губы. — Совершенно недопустимое значение для станка такого класса.

Звонарев, который пристроился рядом с блокнотом, присвистнул:

— А ведь это новый станок!

— Позвольте продемонстрировать еще кое-что, — Циркулев извлек из своего саквояжа прецизионный уровень. — Обратите внимание на геометрию направляющих.

Он установил прибор на идеально протертую поверхность станины:

— Вот здесь прогиб, а здесь… — его палец скользил по металлу, — явное скручивание. В Германии я видел станки с гораздо лучшей геометрией. Фирма «Рейнеккер» достигает точности до двух сотых…

— Игнатий Маркович, — прервал я его экскурс в историю станкостроения, — а что скажете о шпиндельном узле?

Циркулев просиял. Из саквояжа появился еще один прибор, индикатор особой конструкции:

— Вот, собственная разработка. Позволяет измерять радиальное биение с точностью до микрона. Мы применяли такие при исследованиях точности шлифования.

Он установил прибор, и следующие полчаса мы наблюдали за его виртуозной работой. Каждое измерение он заносил в свой блокнот мелким каллиграфическим почерком, сопровождая точными зарисовками.

— М-да… — наконец произнес он, разглядывая результаты. — Картина, прямо скажем, удручающая. Биение шпинделя достигает восьми сотых, зазоры в подшипниках нестабильны, жесткость системы недостаточна.

— А что, если… — начал было Звонарев.

— Одну минуту, молодой человек, — Циркулев поднял длинный тонкий палец. — Сначала позвольте закончить измерения. Вот здесь, — он указал на переднюю бабку, — конструкция требует принципиальной переработки. В Московском техническом училище мы экспериментировали с системой разгруженных подшипников.

Он достал из нагрудного кармана потертую записную книжку в кожаном переплете:

— Вот, мои заметки тех лет. Надо изменить геометрию посадочных мест и применить особую схему регулировки.

Следующий час мы провели над его чертежами. Циркулев объяснял тонкости конструкции с таким увлечением, что даже его обычная чопорность исчезла. Это был уже не педантичный профессор, а увлеченный инженер, влюбленный в свое дело.

— А теперь, — он наконец оторвался от чертежей, — предлагаю проверить качество обработки. У меня здесь специальный набор измерительных плиток Иогансона.

К вечеру стол был завален протоколами измерений, а в блокноте Циркулева появилось несколько десятков страниц, исписанных его мелким почерком.

— Вывод однозначен, — он устало протер глаза. — Для массового производства простых деталей эти станки подойдут. Но для прецизионной обработки… — он покачал головой. — Необходимо создавать собственную конструкцию. И я, — он вдруг улыбнулся, — кажется, знаю, с чего начать.

Из лаборатории мы отправились к директору завода. К тому самому, с кем мне теперь много и долго работать, как руководителю проекта.

Кабинет директора завода дышал основательностью — массивный дубовый стол, чертежи на стенах, макет будущего предприятия в углу. Бойков внимательно разглядывал разложенные перед ним графики и таблицы замеров.

— Так что же вы предлагаете, товарищи инженеры? — он по старой привычке почесал кончик уха и помассировал шею ладонью. — Отказаться от фордовских станков?

— Не совсем так, Валериан Степанович, — я постарался четко сформулировать нашу позицию. — Американское оборудование вполне подходит для первого этапа, массовой сборки по фордовской документации. Но для развития собственного производства у нас совсем другие запросы.

— Позвольте продемонстрировать, — Циркулев извлек из своего саквояжа деталь. — Вот коленчатый вал двигателя Ford-A. А вот чертеж усовершенствованной версии, которую мы планируем выпускать. Взгляните на допуски.

Нестеров склонился над чертежом:

— Действительно, разница существенная. На фордовских станках такую точность не обеспечить.

— Именно! — подхватил Звонарев. — А если мы создадим специальный станок с копировальным устройством, то можем разом решить это затруднение.

— Молодой человек, — прервал его Бойков, — это же колоссальные затраты. Новое производство, оснастка, инструмент…

— Зато мы получим полную технологическую независимость, — я развернул общий план. — Смотрите: первая очередь — базовые токарные и фрезерные станки с точностью вдвое выше фордовских. Вторая очередь — специальные станки для коленвалов, распредвалов, корпусных деталей. И наконец — прецизионное оборудование для нашего будущего двигателя. И для начала нам понадобятся универсальные токарные станки повышенной точности. На них будем изготавливать основную номенклатуру деталей.