Кто такой Петр Семенович, к которому мой дедушка-генерал ездил? Ах ты, так это военный министр Российской империи генерал от инфантерии Ванновский. А я-то думал — как это военное ведомство так легко согласилось помещение за женщинами-медичками оставить? Теперь все ясно. И здесь не обошлось без кумовства. Но, ежели, дружеские и родственные связи используются во благо — это хорошо.
А Анька, из-за которой весь сыр-бор завертелся, сидит себе и вяло ковыряет вилкой в оладушке. Она что, есть не хочет? Брала бы пример со старших.
— Ваня, не увлекайся, — улыбнулась маменька, когда я стрескал вторую порцию. И не какие-то там две жалкие оладьи, что подают в столовых, а целых шесть. — Скоро обедать будем, а ты аппетит перебьешь.
— Не перебью, — веско ответил я.
— Вот-вот… — поддакнула Анька, а потом ехидно сказала: — Не перебьешь, все стрескаешь за обедом, а потом снова в мундир не станешь влезать, а винить-то некого будет.
— Кого винить? И в чем? — не поняла маменька.
— Так ведь Иван Александрович, ежели пузцо наест, всегда говорит — дескать, Анечка во всем виновата, мундир стирает неправильно, садится он, — наябедничала Анька.
Хотел возмутиться — дескать, давно не жаловался. И как из Москвы вернулся, с экзаменов, в мундире болтаюсь, но не стал. А новая прислуга — сделай замечание, изревется.
— Зато наш батюшка, — заметила маменька, — после того, как Аня ему комплимент сделала — дескать, похудел Александр Иванович, чуть что — исхудал я у тебя, кожа да кости, даже барышни малолетние замечают. Еще, — укоризненно посмотрела госпожа министерша на воспитанницу. — Аня, что за слова-то такие? Стрескаешь… Опять у Вани нахваталась?
Анька невинно уставилась в потолок, а только вздохнул. Ну, у кого же еще дите 19 века плохих слов нахватается?
— Аня, а что ты там про свадьбу говорила? — поинтересовался я, решив уйти от обсуждения моего словарного запаса.
— Да глупость сморозила, — отмахнулась Анька. — Сказала, потом подумала. Если свадьба в Череповце будет –туда все вместе и поедем. А здесь — так и ехать никуда не нужно.
— Да, маменька, что вы с будущими сватами насчет свадьбы решили? — поинтересовался я. — Леночку директор гимназии просил с полгода замуж не выходить, всего ничего осталось. А я до сих пор в неведении. И батюшка эту тему обходит, и ты не пишешь.
— Ой, Ваня, у батюшки то одно, то другое, — покачала головой маменька. — Вначале хотели после Великого поста, но у него на этот срок командировка важная выпадает — в Таврическую губернию. На тамошнего губернатора жалоб накопилось — придется инспектировать.Сколько отец там с инспекцией пробудет? Не меньше месяца. Поэтому, они с Георгием Николаевичем свадьбу на весну перенесли.
— А еще лучше — чтобы ее вообще на следующую осень назначили, — заявила вдруг Анька.
— Ань, ты чего? — вытаращился я. — Ты же сама сколько раз нам с Леной говорила — женитесь скорее.
— Ага, — горько вздохнула Анька. — Так-то оно так, но если скорее — то свадьба станет по-глупому выглядеть.
Мы с маменькой уставились на барышню во все глаза, потом я спросил:
— Поясни. Почему по-глупому?
— Да, Аня, непонятно, — поддержала меня маменька.
— Давайте я лучше покажу, — предложила Анна. — Только Ване придется со стула встать.
Пребывая в полном недоумении, послушно встал. А барышня, зайдя за мою спину, начала объяснять:
— Вот, Ольга Николаевна, посмотрите. Иван Александрович у вас высокий (потрогала барышня мой затылок), а невеста, пусть и пониже, но все равно — барышня длинненькая — вот, по сих пор (меня потрогали за ухо). Но я-то маленькая. А Леночка — Елена Георгиевна, меня своей подружкой на свадьбу назначила. Как я стану венец над головой невесты держать? Мне же на цыпочки вставать придется. А шафером у Вани исправник будет — а он у нас тоже дылда. Будем мы с Василием Яковлевичем смешными — он высокий, я маленькая. А к следующей осени подрасту.
После завтрака мы разошлись. Я собирался немножко поспать, но где там! Скорее бы батюшка приехал.
Авось объяснит, что за загадочная рука и зачем ее мне прислали?
Глава 5
Разговор с отцом
— Иван, у меня к тебе только один вопрос — почему ты мне ничего не сказал?
От того, что отец назвал меня не Ваней, и не Ванькой (это мне ужасно не нравится, но потерплю), я насторожился.
Женщины после обеда отправились по лавкам. Не иначе, матушка решила, что Анечке нужно срочно что-то купить — новую юбку или блузку. Вишь, мало их у барышни. И всего-то каких-то три сундучка и два чемодана.
А мы с отцом уселись в его кабинете. Поговорить, так сказать и обсудить — что за мертвые руки отправляют следователям провинциальных судов?
История оказалась вроде и проще, чем я себе надумывал, но и сложней. И имела самое непосредственное отношение к моему прошлому. Ну, или к прошлому того Чернавского, но это без разницы.
Я пересказал Его Высокопревосходительству события встречи с «моим» сокурсником Григорием Прохоровым, о том, как мы с Анькой ловко его разыграли, продемонстрировав осведомленность некую осведомленность, а еще немножечко подавили на чувства, в результате чего узнали, что вся история о моем, так сказать, «вольнодумстве», зиждется на элементарной подлости и зависти.
— А смысл какой? Что бы изменилось, если бы я тебе рассказал?
— То есть, ты посчитал, что твоему отцу не следует знать, что его сын не является смутьяном или революционером, а донос на него был написан двумя мерзавцами из зависти? — возмутился отец. А потом его голос дрогнул: — Или ты меня теперь совсем не уважаешь? Обида гнетет?
— Батюшка, да ты что, — всполошился я. Вскочив со своего стула, подбежал к отцу, обнял за плечи. — Я как раз и не стал тебе ни о чем говорить, чтобы ты не переживал.
Отец тоже обнял меня — только за талию.
— Ваня, ну как же ты не понимаешь, что мы с мамкой тебя очень любим⁈
— Так ведь и я вас очень люблю. А ты не хочешь понять, что я про встречу не стал рассказывать, чтобы ты себя виноватым не считал.
— Пойдем-ка лучше на диван сядем, рядком посидим, как в старые-добрые времена, — предложил отец. Потом улыбнулся. — Я бы, Ванька, тебя даже на колени посадил, так ты во-он какой вымахал.
От улыбки отца стало теплее на душе. А то, что Ванькой назвал — это хорошо, это правильно. Я же зову Анну Анькой, а та не обижается. Или обижается, но терпит. Надо спросить.
Мы сели рядышком, и я принялся за рассказ:
— Поначалу, когда мы с Аней все выведали, злость меня взяла. Хотелось и Завьялову, и Прохорову отомстить. Они, сволочи, в Европу поедут, по Унтерденлинденами да по Рингштрассам будут разгуливать, а я в Череповце стану грязь месить. А потом — подумал-подумал, да и решил — мне им спасибо говорить нужно.
— Спасибо-то за что? — пробурчал отец. — За то, что твой родной отец тебя в Череповец упек?
— Батюшка, да почему упек-то? — искренне удивился я, обнимая отца за плечи. — Я сам бы на твоем месте то же самое сделал — сначала своего ребенка бы от опасности уберег, может, даже и от петли, а уже потом бы стал думать — правильно поступил или нет? Коль неправильно, ребенок потом простит. Если не сразу, то со временем. Правда-правда. Скажи-ка честно, ты ведь сейчас очень переживаешь, что Ваньку своего по ложному навету из университета вытащил, научной карьеры лишил? Конечно, не был бы он коллежским асессором и кавалером аж двух крестов, зато готовился бы к поездке, чтобы у профессора — не помню, как фамилия, докторскую диссертацию защитить. Батюшка, все так?
— Ваня, а то ты сам этого не понимаешь? — грустно улыбнулся отец.
— Так вот поэтому-то и не стал тебе ничего говорить. Боялся, что ты расстраиваться станешь, себя корить. Мол — дурак я этакий, поверил гнусному поклепу, вытащил парня из университета, служить отправил. А он, бедняжечка, еще из кареты выпал, башкой ударился, и память потерял. Правильно я мыслю?
— Правильно Ваня, — согласился отец. — Ну да, мыслишь ты правильно, но мне от того не легче.
