Лёха согласно кивнул. Не сказать, чтобы он его близко знал, но пересекались. Смушкевич, посмотрев на Лёхины полёты на разведку, организовал у себя аналогичный экипаж в Альбасете, и, честно говоря, Григорий Тхор на своём СБ мало чем уступал Лёхе — ни в количестве освоенных типов машин, ни в налёте, ни даже в сбитых истребителях. Как-то Григорий долго лазил по Лёхиному самолёту, цокал языком на американские крупнокалиберные пулемёты — богато, мол, моряки живут.
— А то с тебя станется десять дней до Иркутска на пассажирском тащиться.
— Вы слишком хорошо обо мне думаете, Николай Герасимович, — улыбнулся Лёха, но в этой улыбке уже не чувствовалось ни дерзости, ни легкомыслия.
* * *
Забегая вперёд, расскажем любопытному читателю, что в начале июня 1938 года Николай Герасимович, как обычно, развернул свою утреннюю газету «Красное знамя» — главный орган Приморского крайкома партии, выходивший во Владивостоке. На третьей странице, рядом с заметкой о перевыполнении плана рыбной промышленностью по производству рыбного паштета, крупным шрифтом стоял заголовок:
«Результаты VIII Всесоюзной денежно-вещевой лотереи Наркомфина СССР».
Глаза пробежали по столбцам цифр, и вдруг что-то кольнуло память. Он откинулся на спинку стула, усмехнулся, вспомнив Лёху с его присказкой:
— Ну-ка, зелёные человечки, поработайте!
Комфлота порылся в ящике стола и достал из-под стопки бумаг сложенный билет — тот самый, что Хренов сунул ему перед отъездом.
Развернул, провёл пальцем по строкам газеты, сверяя серию и номер.
Остановился. Проверил ещё раз. И ещё.
Потом не выдержал — засмеялся громче, уже во весь голос, так что из приёмной выглянул адъютант.
Он ещё долго улыбался, глядя на зелёный билет.
— Ну, Хренов, спасибо тебе!
Газета радостно утверждала, что Николай Герасимович Кузнецов, командующий Тихоокеанским флотом, стал счастливым обладателем новенького трёхколёсного велосипеда.
— Вот узнаю Хренова! Даже издалека не может без своих шуточек!
Настроение командующего резко пошло вверх.
Судьба второго лотерейного билета пока оставалась неизвестной.
Апрель 1938 года. Вокзал города Иркутска.
В четыре часа утра Лёху растолкала упитанная проводница, действовавшая без малейших сантиментов — будто не человека будила, а мешок с картошкой готовила на выгрузку. Через двадцать минут, когда состав уже отфыркался паром и замер, наш герой стоял на платформе, приплясывая на ночном морозце под тускло-жёлтыми лампами под надписью Иркутск 1.
— Сука, ни разу не май месяц! — пробормотал он, втянув голову в воротник. — Апрель, мать его! Надо было лётный комбез надевать, а не щеголять, как фраер, в сапогах да кожанке. Надо было ушанку где-нибудь во Владивостоке подрезать!
Пар от дыхания повисал перед лицом, снег скрипел под подошвами, а вдоль перрона тянулся густой запах угля, пара и машинного масла — верный признак, что посреди ночи вы очнулись на железной дороге.
А потом в Иркутске Лёху всё-таки «замели».
Он всего-то сунулся в кассу — узнать, как добраться до авиазавода. Мордастая кассирша, замотанная в платок, осчастливила известием, что через час будет утренний поезд и, сунув в окошко своё командировочное предписание, Лёха получил картонный билетик с гербовой печатью.
И пока он ждал паровоз, чтобы доехать до завода, двое милиционеров в серых шинелях подошли сзади — тихо, аккуратно, будто не хотели спугнуть.
— Гражданин, ваши документы!
Лёха обернулся, улыбнулся — искренне, без раздражения.
— С каких это пор гражданин? Я думал, у нас все ещё товарищи.
Его ирония не встретила понимания на напряжённых лицах милиционеров.
Он достал временное удостоверение и командировочное предписание, протянул старшему.
Тот глянул и прочитал вслух:
— Капитан… Народный комиссариат ВМФ… в распоряжении штаба… Владивосток… — поднял глаза.
Голос звучал вроде добродушно, но глаза у него были цепкие, настороженные.
— Что же это флоту понадобилось у нас в Иркутске?
— В командировочном всё указано, — улыбнулся Лёха и спокойно произнёс: — командировка на авиазавод.
Старшина хмыкнул.
— А почему написано просто «капитан», а не «капитан-лейтенант»? — проявил знание флотских реалий старший наряда.
— Морская авиация. У нас звания, как у армейцев.
— Что ж вы не по форме одеты, товарищ капитан? Людей волнуете, — старший наряда внимательно, с лёгкой завистью разглядывал кожаную куртку.
Лёха развёл руками, показывая всю степень необоснованности любопытства людей в форме.
— Товарищ капитан, можно полюбопытствовать, что в тюке?
— А с какой целью интересуетесь? — улыбаясь, выдал наш герой известный мем из будущего.
Желваки у старшины заметно катнулись и взгляд налился кровью, но он справился с эмоциями:
— Объёмный он у вас. Вдруг бомба! — сделал вид, что шутит старший милиционер.
Наш товарищ не стал вводить ситуацию в клинч:
— Комбинезон лётный, меховой. Хотите — примерю. Вот, думаю, зря в мешок убрал, ваша сибирская весна как-то не очень греет, — усмехнулся Лёха.
Младший милиционер, до сих пор молчавший, наконец подал голос:
— А вы, выходит, лётчик?
— Лётчик.
— А на каких самолётах летаете? — с некоторой робостью и восхищением произнёс он, по сути ещё совсем мальчишка, видимо только призванный.
— Вот какие самолёты делает ваш авиазавод, на таких и летаем, — засмеялся Лёха.
Обижать мальчишку ему не хотелось, но и волновать их якобы выдачей военной тайны было неразумно.
Старшина снова глянул в удостоверение. Видимо, сомнения всё ещё не оставляли бдительного блюстителя образцового порядка. Подняв глаза на Лёху, он спросил:
— Написано, оружие при вас имеется. Не могли бы показать? У нас предписание вышло — осматривать, если что комендантский взвод вызывать… — поддавил возможной потерей времени старшина. — Можно взглянуть? — прищурился он.
— Оружие есть. Взглянуть нельзя. Но показать могу.
Лёха чуть усмехнулся. Мальчишка снова напрягся, его рука легла на кобуру.
— Старшина, я сейчас медленно достану и покажу. Вы только стрелять не начните с дуру. Ты дай команду своему напарнику, а то он вон кобуру уже лапает.
Старшина быстро глянул на младшего:
— Спокойно, Коль.
Лёха неторопливо расстегнул кобуру, достал пистолет, держа за рукоять, и повернул боком. На блестящей пластинке сияло: «…Ворошилов».
Старшина крякнул, потом неожиданно уважительно кивнул и вернул документы уже без прежней настороженности:
— Извините, товарищ капитан. Время такое — проверять нужно всех подряд. Ваш поезд вот уже подают, вам четвертая остановка будет.
Лёха убрал «Браунинг», застегнул клапан кобуры, сказал с лёгкой улыбкой:
— Спасибо товарищи советские милиционеры. Хорошего дежурства.
И, подняв воротник, пошёл к дымящему паровозу, слыша ещё некоторое время за спиной негромкий разговор патрульных.
— Вишь, Коль… заслуженный оказался, а всего-то двадцать пять ему. Сам знаешь, зачем лётчиков на нашем заводе собирают, — произнёс старшина, — да ещё и в гражданке. Не просто так.
Помолчал, потом добавил с какой-то задумчивой теплотой:
— А ты, Коль, ведь хотел учиться? Вот вместо того чтобы девок за задницы щупать — пиши рапорт с просьбой направить в школу лётчиков. Глядишь, и сам когда-нибудь вот так — с табличкой, от самого Ворошилова.
Апрель 1938 года. Иркутский авиационный завод № 125 НКОП СССР.
Всего за час, преодолев бюрократические препоны в виде бюро пропусков, где, естественно, никто его не ждал, Лёха добился заветного листочка с печатью и был запущен внутрь совершенно секретного советского завода.
Сопровождаемый молоденьким рабочим, лет шестнадцати на вид, он подходил к ЛИС — лётно-испытательной станции — и увидел ряд готовых СБ. Возле ангара стоял невысокий крепыш и что-то весело объяснял группе лётчиков, размахивая руками.
