Левиафан шагает по земле - Муркок Майкл Джон

Судя по всему, мне предстояло ужинать с моей хозяйкой наедине. Сама она была теперь в простом платье из иссиня-черного шелка, украшенного китайскими вышивками пурпурного цвета. Короткие волосы и круглое лицо – в свете свечей, горевших на обеденном столе, она выглядела почти законченной китаянкой. Никаких украшений; ни следа косметики на бледном лице, и все же она казалась еще прекраснее, чем в нашу первую встречу. Когда я поклонился, это превратилось в невольное преклонение перед ее красотой. В этой комнате на первом этаже имелся лишь необходимый минимум мебели – два ларя у стены и низкий китайский стол, за которым сидят на подушках.

Не задавая никаких вопросов, Уна протянула мне стакан мадеры, за что я сердечно поблагодарил. Пригубив вино, я установил, что оно из лучших сортов, и произнес тост в честь хозяйки.

Она улыбнулась:

– Не хвалите мой хороший вкус, мистер Муркок. Хвалите лучше вкус того французского миссионера, который заказал это вино в Шанхае – и, вероятно, до сих пор ломает голову, куда оно подевалось!

Я был поражен тем, с какой легкостью, с каким бесстыдством она созналась в этой краже; не сказал, однако же, ничего. Поскольку в любом случае я никогда не был большим поклонником церковных учреждений, я продолжал попивать вино неизвестного миссионера и постепенно приходил к выводу, что впервые со дня моего отбытия из цивилизованного мира чувствую себя спокойно. Хотя я не прочь был задать ей так много вопросов, мне точно удавкой перехватило горло, и я не знал, как начать. Я надеялся, что она мне многое объяснит, так что не придется переводить разговор на Бастэйбла; что расскажет, как познакомилась с ним. Я же знал, что она находилась на борту воздушного корабля, который в 1973 году сбросил бомбу чудовищной силы на город Хиросиму. Впервые я начал сомневаться в истории Бастэйбла. Не рассказал ли он мне всего-навсего опиумную грезу, смешавшуюся с действительностью, не вплел ли в свои фантазии реальных людей из круга своих знакомых?

Мы уселись за стол, и я решил задать ей наводящий вопрос, покуда пробовал изысканный суп (по западному обычаю, его подали перед основным блюдом).

– Могу ли я спросить о самочувствии вашего отца, капитана Корженёвского?

Теперь она удивленно нахмурилась. Затем лицо ее разгладилось, и она засмеялась:

– Ах да!.. Конечно… Бастэйбл! О, у Корженёвского все в порядке, я полагаю. Бастэйбл дружески отзывался о вас – кажется, он испытывает к вам доверие. Причина вашего пребывания здесь заключается также в том, что он просил меня об одном одолжении.

– Одолжении?

– Позже я расскажу вам об этом побольше. Давайте сперва спокойно перекусим. Знаете ли, для меня это роскошь. В последнее время у нас почти не было возможности готовить изысканные блюда.

И снова она вежливо, едва ли не с любовью, отклонила мои вопросы. Я решил попытать счастья другим путем.

– Насколько можно судить по виду этой деревни, она подверглась бомбардировке, – сказал я. – Вас обстреливали?

Она ответила уклончиво.

– Да, деревня пережила нападение бандитов. Насколько мне известно, здесь перед нашим приходом побывал генерал Лю… Но постепенно привыкаешь даже к руинам. А эти еще лучше, чем многие из тех, что мне доводилось видеть, – она печально поглядела вдаль, словно вспоминая другие времена, другие разрушенные деревни. Потом выражение ее лица изменилось. – Мир, насколько вы его знаете, надежен, не так ли, мистер Муркок?

– Сравнительно, – ответил я. – Хотя, вероятно, всегда какая-нибудь опасность да существует. Я уже не раз думал о том, что означает «общественная стабильность». Вероятно, это только вопрос личного опыта и личной позиции. Мои персональные взгляды на будущее относительно оптимистичны. Если бы я был, скажем так, еврейским иммигрантом в лондонском Ист-Энде, я бы, возможно, судил далеко не так оптимистично!

Она согласно улыбнулась:

– Ну, вы, по крайней мере, признаете, что существуют и другие взгляды на общество. Возможно, Бастэйбл говорил вам об этом; возможно, именно поэтому он вас и полюбил…

– Полюбил? Меня? Такого впечатления у меня вовсе не сложилось. Знаете ли, после нашего совместного сидения взаперти на Роув Айленде он просто исчез. Ни слова в объяснение! Я тревожился за него. Он выглядел очень нервным. Возможно, это главная причина, по которой я здесь. Как давно вы виделись с ним? У него все в порядке?

– Я видела его. У него дела идут довольно неплохо, но он сидит в ловушке, из которой, вероятно, никогда не выберется, – последнюю фразу она произнесла, как мне показалось, обращаясь больше к самой себе. – На все времена – в ловушке временных потоков.

Я ждал, не выразит ли она свою мысль более определенно, но она этого не сделала.

– Бастэйбл расскажет вам об этом больше, чем я, – добавила она в конце концов.

– Так он до сих пор здесь?

Она тряхнула головой, так что ее короткие волосы разлетелись точно колосья на ветру. И снова обратилась к еде и какое-то время молчала.

Теперь у меня стало складываться впечатление, что я был для нее не вполне реален; что она говорила со мной так, как говорила бы со своей лошадью, домашним животным или знакомой картиной на стене. Она словно вовсе не ждала от меня понимания, а говорила просто так, чтобы для самой себя прояснить какие-то мысли. Я почувствовал себя довольно-таки неуютно, как всякий, кому пришлось невольно подслушать чужой разговор по душам. Но я хотел, по крайней мере, выудить из нее более конкретное объяснение.

– Может быть, вы проводите меня к Бастэйблу… или он должен сам вернуться сюда?

– О, вы это так поняли? Нет, нет, мне очень жаль, если я ввела вас в заблуждение. Слишком многое приходится сейчас обдумывать. Одна только проблема Китая… Исторические взаимосвязи… Слишком многое может пойти под откос, слишком многое… И должны ли мы вообще нападать? Следует ли атаковать в самом деле или нужно только подготовиться… – она подняла голову, и ее удивительные глаза заглянули в мои – глубоко удивленные. – Столько забот, ответственность… Я очень устала, мистер Бастэйбл. Предстоит долгое, безумное столетие.

Теперь я совершенно растерялся и решил закончить разговор.

– Может быть, мы смогли бы продолжить беседу завтра, – сказал я, – когда мы оба немного отдохнем.

– Может быть, – согласилась она. – Хотите отправиться в постель?

– Если вы не сочтете меня невежливым. Ужин был великолепен.

– Да, неплохой. Завтра утром…

Я невольно подумал о том, не была ли она, как и Бастэйбл, подвержена проклятию опиума. В ее глазах теперь появилось такое выражение, точно она находилась в трансе. Она явно почти не слышала меня.

– Так до завтрашнего утра, – распрощался я.

– До завтра, – повторила она мои слова почти машинально.

– Доброй ночи, миссис Перссон.

– Доброй ночи.

Я поднялся к себе, лег на циновку и заснул. Почти мгновенно мне начали сниться своеобразные страшноватые сны, как и прошлой ночью. И снова наутро я чувствовал себя полностью отдохнувшим и совершенно свежим. Я встал, умылся холодной водой, оделся и спустился вниз. Помещение встретило меня таким, каким я оставил его вчера, – остатки ужина еще стояли на столе. И внезапно меня охватило ощущение, что все здесь было в спешке брошено – включая и меня самого. Я вышел наружу и окунулся в лучистое туманное утро. Дождь перестал, пахло прохладой и свежестью. Я огляделся по сторонам в поисках хоть каких-то проявлений жизни, но не заметил решительно ничего. Единственным живым существом, обнаруженным мною в деревне, была оседланная лошадь. Солдаты, женщины – все исчезли. Установив это, я спросил себя, не могло ли быть так, что волей обстоятельств я попробовал опиума мистера Лу и все случившееся мне только пригрезилось? Я вернулся в дом и крикнул:

– Миссис Перссон! Миссис Перссон!

Ответом мне было только эхо. Ни души не осталось в разрушенной деревне.

Я снова вышел на улицу. Вдали мерцали влажные после дождя зеленые холмы долины. Дождь прекратился, должно быть, еще ночью. Огромное красное солнце стояло в небе. Щебетали птицы. Мир казался совершенно невозмутимым, долина выглядела гаванью полного покоя. Я не видел ни одного ружья, ни одного из тех предметов, что разбойники принесли с собой в качестве добычи. Только грязь была вся истоптана, и можно было разглядеть, что совсем недавно через деревню прошел отряд всадников.