Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Ника

уснул. И увидел во сне свою картину – ту о которой всегда мечтал.

…Осенний уголок старого сада, дождь и солнце одновременно. Узенькая дорожка, уходящая в

заросли, кружевная беседка, затянутая плющом. Мощные узловатые стволы деревьев, арки крон. И яблоки,

яблоки повсюду – желтеющие на ветках, укрытые в траве, падающие и как бы пойманные в падении

солнечные мячики. И девочка-подросток, прижавшись к стволу, смотрит с улыбкой на яблочный дождь… В

рисунке крон и ветвей кажутся звери и птицы, с неба будто ангелы смотрят – и все это вместе, не пестрое, не

разрозненное, но живое! И нарисовано им…

Неделю Аркадий Яковлевич провел дома, в постели – непростительно молодой врач «Скорой

помощи» прописал полный покой. Приезжала дочка с фруктами и жалобами на мужа. Заходил сосед с

бутылкой кагора – его, мол, даже детям дают для укрепления здоровья. В самом деле, после сладкого вина

на душе полегчало. Через неделю Аркадий Яковлевич снова вышел на Арбат.

Теперь он рисовал медленнее, вдумчиво вглядываясь в каждый росчерк карандаша, каждый жест

своей марионетки... А вечером, не в силах понять происшедшего, впервые в жизни напился в хлам. Ночевал

у каких-то знакомых, черт его знает где и с кем спал… На пятьдесят четвертом году жизни он все-таки стал

художником!

Он вернулся домой пешком, перебирая улицы как фотографии. Поднялся по знакомой лестнице, с

первого раза вытащил нужный ключ. Достал с антресолей свой первый мольберт. Выбрал холст, проверил

грунтовку, налил масла в крышечку из-под кофе, отыскал в ящике любимую кисть… И закрепил ее в

деревянной руке куклы.

Жизнь его наполнилась до краев, как последний теплый сентябрьский день наполняется солнцем. С

утра он рисовал на Арбате – не ради денег, нет. Аркадию Яковлевичу было радостно видеть, как на бумаге

отражаются люди – самые разные – лучше, чем они есть. И ему платили улыбками – щедро и без обмана.

После работы Аркадий Яковлевич заходил ненадолго в маленькое кафе у метро – его там уже знали и без

слов подавали на стол маленький двойной кофе. Потом домой – к картине. Уже проступали контуры

деревьев и строчка садовой дорожки, у ствола вырисовывался тоненький силуэт. И работы оставалось – дай

бог, на месяц. Аркадий Яковлевич не торопился, лелея в душе каждую веточку будущего сада. Разговаривал

с марионеткой, как говорят с зеркалом, выверяя на словах каждый штрих, каждое пятно цвета. Старая кукла

в ответ щурилась пристально, подмигивая временами от сквозняков – будто действительно понимала.

Ошибки быть не могло – картина оживала на глазах. Он позвонил дочке и сказал – приезжай к ноябрю. Дни

летели как листья с яблони, легко и незаметно…

Дочь приехала раньше. В первых числах октября, после похорон. Аркадий Яковлевич скончался, как

умирают хорошие люди – почти мгновенно. Вышел за вечерним кефиром, почувствовал себя нехорошо, сел

на скамеечку во дворе… Врачи сказали – инфаркт. Похороны были тихими, поминки справили по-

семейному. Старший сын от наследства отказался. Квартира со всем содержимым досталась дочери.

Следовало навести порядок, отобрать мелочевку на память, выкинуть мусор – горе горем, а деньги

деньгами. Цены на недвижимость падают, значит квартиру надо продать как можно скорее. Дочь открыла

двери своим ключом. Чуть-чуть всплакнула в прихожей, прижавшись щекой к старому отцовскому пальто с

вытертым цигейковым воротником. Вошла в мастерскую, ахнула. Огромные окна были распахнуты настежь

и дождь испортил все, что можно было погубить. Разбухли створки старинного книжного шкафа, книги,

сваленные на подоконнике, покоробились, афиши по стенам превратились в невнятные кляксы… А в

дальнем углу, островком среди моря разрухи, стоял прикрытый тряпкой мольберт. Дочь вспомнила – отец

звонил две недели назад, говорил, что пишет картину, закончит к зиме… Не успел. Господи, всю жизнь

протратил на эти проклятые кляксы – и кому кроме нас они нужны?! Она вздохнула, со злостью рванула

тряпку – и замерла, всматриваясь в чудо.

С полотна в затхлый сумрак заброшенной комнаты, торжествуя, шагнул яблочный сад ее детства –

она помнила, кажется, каждое дерево, каждую нарисованную трещинку в коре. Шел дождь и солнце играло

на пестрых листьях, разбрасывая улыбки бликов. С неба глядели ангелы, из ветвей – совы и лисы. И сама

она – тринадцатилетняя – смеялась, протянув руки навстречу прекрасным яблокам… Радость моя! Сколько

лет мне лететь, тосковать ни о ком, сколько зим зимовать, не заметив ни дня, столько снов тебе слать по

земле босиком, столько жизней прожить, ожидая меня…

Что было дальше – вы уже знаете. И, даже, если и не были в Третьяковке, то наверняка читали статьи

в газетах – о «художнике одной картины». Зрители в восторге, искусствоведы в недоумении, коллеги просто

шокированы. Хотя попытки отрицать авторство покойного мэтра пресекаются очень быстро. Перекупщики

обшарили всю Москву в поисках работ господина Вайнштока – и, естественно, не нашли ни одной,

способной сравниться с «Садом».

А куклу с тех пор никто не видел. Впрочем, и не искали…

Про Героя

Ни за что не скажу, кому посвящается

Далеко-далеко, за семью морями, за семью горами, за тихой речкой, за синим долом был город. А в

городе жил Герой нашей сказки. Он был великим человеком, поскольку знал все на свете. По утрам он

выходил на прогулку, величественный и невозмутимый, поигрывая на ходу тонкой тросточкой. Он посещал

лавки и мастерские, заходил в больницы и школы. И везде щедро делился своими знаниями. Он учил

сапожника, как тачать сапоги, советовал повару, сколько именно лавровых листиков следует класть в

кастрюлю борща, объяснял стражнику устройство мушкета, указывал женщинам, как рожать. Если люди не

желали внимать, он обращался к животным. Демонстрировал кошкам методики охоты, обучал собак лаять

басом, а лошадей лягаться по строго выверенной траектории. Причем с последними достиг наибольшего за

карьеру успеха – кобыла мясника так лягнула Героя в лоб, что он неделю провалялся в больнице. Летними

вечерам, сидя на крылечке уютного дома, он читал лекции маргариткам. Но цветы почему-то вяли…

Однажды в город пришла беда. Свирепый дракон со страшных Туманных Гор утащил в свое гнусное

логово красавицу Принцессу, единственную дочь старого Короля. Король валялся в истерике, Совет

Министров хватался за головы – последний рыцарь в городе уже десять лет, как торговал овощами и идти в

бой наотрез отказался. Что же делать? И тут кто-то вспомнил – в нашем славном городе живет человек,

знающий все на свете!

К Герою послали шестерку герольдов с трубами, флагами и письмом на гербовой бумаге

предписывающим получателю сего незамедлительно заняться извлечением принцессы из гнусного логова, с

предоставлением руки и сердца последней по успешному завершению дела. Герой вздохнул – ничего-то без

меня сделать не могут, заказал за казенный счет меч и огнеупорные доспехи и в положенный срок

отправился в путь.

Долго ли коротко ли он шел, скольких опасностей избежал, каких чудовищ поверг – то нам неведомо.

Но живым и здоровым он добрался до искомого логова. Вызвал Герой дракона на смертную битву и

победил. И, вопреки очевидному, не захотел замечать, что дракон сам подставил под меч уродливую башку.

Войдя в пещеру, Герой даже краем глаза не посмотрел на драгоценные камни и золотые монеты, ковром

усыпавшие пол. Глаза принцессы затмевали алмазы, от блеска ее волос тускнело золото. Герой стоял

столбом, любуясь на чудо. Звоном хрустального колокольчика отозвался в его ушах нежный голос

принцессы:

– Я конечно благодарна вам за спасение, но кто же так машет мечом! Вы держите оружие, как,