Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Я сам обратился к дворянам, собрав всех на небольшом поле за гуляй-городом. Многие из них уже стояли пешими, лишившись коней в недавней жестокой рубке. Однако таких, оставшихся безлошадными, были слишком мало, да и многие среди них были ранены, хотя и не спешили отъезжать с боя.

— Дворянство, — обратился я к ним, — сегодня мы просидели полдня в сёдлах без толку. Ляхи так и не сунулись к нам. Значит, хорошо мы угостили их до обеда, что после они за добавкой не пришли.

Мои слова вызвали смешки. Конечно же, это была откровенная похвальба. Все понимали, что мы едва вырвались сегодня, и не приди нам на помощь наёмные кавалеристы, всей поместной коннице пришлось бы очень туго. И погибших, раненных и оставшихся безлошадными было бы намного больше.

— Но нынче они полезут к нам, — продолжил я, — аки тати нощные. И надо оборонить от них гуляй-город и крепостцы, что за нами остались.

— Обороним, князь-воевода, — выпалил кто-то из рязанских дворян. — Хоть всю ночь просидим в сёдлах без сна, а воров ляшских не допустим.

— В том и дело, — приступил я к самому сложному, — что не верхами надо стражу стоять, но вместе со стрельцами в крепостцах да у городьбы гуляй-города.

— Это что же, нас с городовыми стрельцами сровнять хочешь, княже? — первым опомнился Захарий Ляпунов, возглавлявший рязанских людей.

Старший брат его сам в бой идти не спешил и оставался в таборе, возглавляя конный резерв, составленный из его выборных дворян. Они должны были вмешаться только если опасность будет грозить самому гуляй-городу, потому и не отправились выручать нас, когда мы дрались в окружении. Тут ничего зазорного не было, воевода Прокопий Ляпунов выполнял мой приказ и выполнил его в точности.

Упрёк Захария был вполне заслуженный и вызвал ропот одобрения среди дворян и детей боярских. Драться пешими, даже по приказу, для них слишком большой урон чести.

— Ляхи пешими на приступ пойдут, — ответил я, — а на коне ночью не сильно разгонишься, ноги можно ему переломать. Почти сразу в сабли ударят, съёмный бой пойдёт, а в нём стрельцы слабы. Пальнуть может раз и успеют, но после, как до стали дело дойдёт, вражьи венгерцы да казаки с ними справятся, даже бердыши не помогут. Всё то вы и сами знаете.

— Значит, кроме как нашими саблями никак не оборониться, — теперь уже заговорил Граня Бутурлин.

— Я сам пешим встану с саблей у городьбы гуляй-города, — заявил я, как будто не услышав его, но давая ответ, — и до утра глаз не сомкну, если понадобится.

Конечно, это весьма серьёзный урон чести, однако теперь, видя, что я готов к такому, мало кто откажется последовать моему примеру. С одной сторону, раз князю и воеводе не зазорно драться пешим, так простым детям боярским и подавно. С другой же, я показал им, что готов поступиться честью ради дела, чем в общем-то не оставил выбора. Раз уж сам иду на такую жертву, так и другим не зазорно будет.

Первым спешился Михаил Бутурлин, младший родич не сильно отстал от него, да и Захарий Ляпунов следом ударил каблуками в утрамбованную почти до железной плотности конскими копытами землю. Они только что шапки себе под ноги не кидали с криком «Пропадай моя телега!», но вид имели вполне соответствующий. Простые дворяне и дети боярские поспешили за воеводами.

И вот теперь они вместе со стрельцами стояли у невысоких стен передовых крепостец и городьбы гуляй-города, высматривая приближающихся ляхов. Точнее не ляхов даже, а венгерских гайдуков и казаков. И те явились через два часа после полуночи — в самый тёмный час. Наверное, будь у Жолкевского под Клушиным побольше пехоты, он бы попытался провернуть нечто подобное. Тогда не решился, однако сегодня взял реванш по полной.

— Ползут, — выдал стоявший рядом со мной Зенбулатов, — что твои змеи подколодные.

Глазастый татарин первым увидел их, а после его слов и я разглядел где и в самом деле ползущие на брюхе, а где-то просто шагающие, сильно пригнувшись, чёрные фигуры. Малыми искорками горели в ночи скрытые фонари и просто фитили, от которых они собирались распаливать здоровенные фашины, что тащили на горбу, и их же вставят в петарды. Всё, чтобы как можно скорее разрушить стены крепостиц и более прочную городьбу гуляй-города.

— Па-али! — донёсся до нас командный возглас одного из стрелецких сотенных голов, и его тут же подхватили десятники.

К тому моменту враги миновали большую часть расстояния до стен передовых крепостиц и оказались на прямо-таки идеальной дистанции для пищального выстрела. Обе крепостицы словно взорвались изнутри, наверное, во королевском лагере в этот момент уже победу праздновать наладились, таким громовым и слитным вышел залп нескольких сотен стрельцов. К нему почти сразу добавились пушки, заряженные картечью, они выплюнули во врага тысячи пищальных пуль, буквально выметя всё пространство перед крепостицами настоящей свинцовой метлой. Как хоть кто-то мог пережить этот ад, я представлял себе слабо, однако верно говорят, не каждая пуля — в лоб. Казаки и венгерские гайдуки, поняв, что обнаружены и скрываться больше смысла нет, ринулись в атаку.

Для начала они дали ответный залп, правда, не столь плотный, просто палили из мушкетов, которые заряженными несли с собой. Стреляли больше для острастки — вряд ли кто из них всерьёз думал, что попадёт. Да и всегда же хочется пальнуть в ответ, раз уж пережил вражеский выстрел. Ну а после, побросав мушкеты, ринулись в атаку с саблями наголо. Правда, и про и фашины с петардами не забывали. Уж кем-кем, а глупцами их командиры не были, и понимали, главная цель нанести как можно больше урона стенам, а не людям. Людьми завтра будут гусары заниматься.

— Не допускать их к городьбе! — надрывался Ляпунов, руководивший обороной одной из двух передовых крепостиц. Во второй я воеводой поставил Михаила Бутурлина, таким образом разделив рязанских и калужских дворян, которые, несмотря ни на что, всё ещё глядели друг на друга без особой приязни. Никакого боевого товарищества у них не было и в помине. — Пали по ним, души стрелецкие! — надрывался Ляпунов. — Пали, кто в Бога верует!

И стрельцы спешили выполнить его приказ. Палили густо, уже не залпами, как в первый раз, а как можно скорее. Зарядил, высунул пищаль меж кольев городьбы, пальнул, и обратно — перезаряжаться. Казаки с венгерские гайдуками неслись вперёд короткими перебежками. Шагов десять. И как только затрещат выстрелы — сразу падали ничком, скрываясь в темноте, так что не понять сразу, убит он, ранен или же просто завалился и только ждёт, чтобы подскочить да снова ринуться к стене со своей фашиной или бочонком с порохом. Иные из них успевали перезарядить пищали, прямо лежа на земле, и прежде чем снова кинуться к стене, стреляли по крепостцам. Иногда попадали, даже из гуляй-города видно было, как то один то другой стрелец валится на землю, сбитый шальной пулей. И всё равно странная эта ночная перестрелка затянуться не должна, очень скоро дойдёт до сабель.

Оказавшись под самыми стенами, гайдуки с казаками ринулись на штурм. Пока один укладывали под стены пропитанные смолой фашины и прибивали петарды, другие полезли на те самые стены и схватились со стрельцами. В дело пошли бердыши, копья и рогатины, которыми были вооружены стрельцы, ими весьма удобно обороняться из-за укрытий. Однако враги упорно лезли через невысокий частокол, рубили саблями и палашами, стремясь выбить древко или отсечь неосторожному стрельцу пальцы. Вот тут-то и пришла пора детям боярским показать на что они способны в съёмном бою.

— Руби их! — как безумный заорал Захарий Ляпунов. — Бей-руби, кто в Господа-Бога верует!

И первым обрушил саблю на чубатую казачью голову, раскроив её до челюсти — так что зубы во все стороны полетели.

Закипела на невысоких стенах крепостиц жестокая рукопашная схватка. Брёвна их уже тлели снизу, кое-где удачно подожжённые, но это никого не смущало. Сейчас там люди убивали друг друга с небывалым азартом и жестокостью. Гайдуки с казаками стремились взять крепостицы, выместить весь страх последних, таких долгих минут, что они вынуждены были ползти под обстрелом, опасаясь лишний раз голову поднять. Стрельцы и дети боярские сражались за свои жизни, понимая, никто никого этой ночью щадить не будет. Здесь дерутся насмерть.