Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник

— Ну, бывай, Нифонтов, — сказал наконец Федор.

И действительно, после этого до самого конца года ни он, ни Петя не обмолвились с Костей ни единым словом.

А сейчас их ждали лагеря. Хотя должны они с Петей были быть там, в корпусе, в его подземельях, с Константином Сергеевичем, с Ириной Ивановной, да и Положинцев наверняка к ним присоединится. Не зря же их роту вёл капитан Коссарт, а капитан Ромашкевич распекал кого-то из отстающих.

Чем оставалось утешаться? Только тем, что в увольнении можно будет отправиться в летний домик Корабельниковых, где будет ледяное ситро, и мороженое, и всякие пряники, и чай из самовара, и серсо, и фанты и вообще все то, что называется «приятная компания». А они с Петей научили бы Лизу с Зиной правилам их военной игры, детально разработанной Двумя Мишенями; они хоть и девчонки, а им бы тоже понравилось, потому что там думать надо, а думать и Лиза, и Зина любили и умели.

Но всё равно, все эти простые летние радости и удовольствия Федор с Петей вмиг променяли бы на тёмные галереи и низкие своды гатчинских подвалов.

В те дни они почти не расставались. Наверное, в глазах офицеров корпуса она, Ирина Ивановна Шульц, должна была бы быть совершенно скомпрометирована, только подполковник Аристов про то сейчас совершенно не думал. Точнее, думал, только в совершенно ином направлении.

…Когда он зашёл утром, едва проводив свою роту и отговорившись у генерала Немировского «срочными личными делами», чем вызвал у его превосходительства понимающую улыбку и ворчание в усы навроде «давно пора, сколько ж бедняжке ждать-то можно?», его встретила Матрёна. Крепкая, молодая, здоровая — не сколько прислуга, сколько наперсница Ирины Ивановны, добровольно взявшая на себя ещё и многотрудные обязанности дуэньи.

И вот она-то, Матрёша, и припёрла его высокоблагородие господина подполковника к стенке, уперев руки в боки и гневно глядя ему прямо в глаза, благо ни Игоря, ни Юли в квартире не было — ушли на улицу, не в силах сидеть в четырёх стенах.

— Ты, Костянтин Сергеич, барышню-то мою тиранить прекрати! Хватит вокруг да около ходить! А то вздыхает, взгляды кидает, а толку никакого! Барышня моя извелась совсем! Горда, виду не кажет, но я-то знаю!.. Эх, вот зарекалась до осени тебе время дать, ан вижу, что не выйдет, скорее надо!

— Это почему же «скорее надо»? — только и смог выдавить подполковник, совершенно забывший в тот миг, что у него на плечах золотые погоны, а Матрёша — она ведь просто Матрёша.

Но вот сейчас она совсем не казалась «простой». Да, собственно, никогда ей и не была, как не были «простыми» его, Константина Аристова, боевые товарищи, с кем он прошёл Туркестан и Маньчжурию, кто спасал его и кого спасал он сам…

— А потому, что беда будет, — наставительно сказала Матрёша. — Большая беда. Сердцем чую… в глазах у ребятишек этих вижу. Я-то знаю, что нет у барышни никакой дальней родни, родители да младшие братья. Остальные-то померли все, прибрал Господь. Хорошие они, Игорёк с Юляшей, ан беда всё равно за ними идёт, за плечом стоит… — Матрёша перевела дух. — Прости меня, барин Костянтин Сергеич, бабу глупую. А только извелась моя барышня, то буду тебе повторять денно да нощно. Не медли. Засылай сватов.

— Ах, Матрена, дорогая, если б всё было так просто…

— А чего ж тут сложного? Аль в сваты позвать некого?

Константин Сергеевич вздохнул.

— Дело у нас с Ириной Ивановной. Сложное, опасное, один Господь ведает, чем кончится. Может, так выйдет, что…

— Как же оно «так выйдет»?

Ирина Ивановна внезапно появилась в проёме входной двери. Матрёша ойкнула.

Константин Сергеевич не успел сказать, как именно оно выйдет.

Громко запищало устройство, совсем недавно смонтированное с помощью Ильи Андреевича Положинцева и всех запасов его физического кабинета. Сам Илья Андреевич им крайне гордился, ибо являло оно собой систему тревожной сигнализации от проводов, протянутых в подземельях.

— Началось… — перекрестился подполковник. — Мне пора, Ирина Ивановна.

— Я с вами, — решительно всталагоспожа Шульц. — Один вы туда не пойдёте, нет. Даже и не думайте! А что я не подведу — вы знаете. Один раз уже получилось, и теперь получится.

— А в тот раз точно получилось?

— Ну мы ведь живы, — невозмутимо сказала она, берясь за всё тот же ридикюль. — Матреша! Нам с Константином Сергеевичем надо срочно… уйти по делам… Пригляди, пожалуйста, за детьми. Деньги в верхнем ящике. Если что…

— Типун вам на язык, барышня! — возмутилась Матрена. Упёрла руки в боки, покачала головой. — И говорить так не могите! И слышать не хочу! Коль надо, идите, со Богом со Христом, и возвращайтесь! А я без вас всё тут досмотри, не беспокойтесь!..

И она широко перекрестила сперва Ирину Ивановну, а затем и подполковника.

— Мы с вами, Константин Сергеевич, всё-таки не совсем в своём уме. Вместо того, чтобы поднять тревогу, весь корпус — в ружьё, и императорский караул и гвардию — идём вдвоём!.. На невесть сколько боевиков…

Они спустились в подвалы. Приходилось поспешать — «тоннельная группа» эс-деков шла точно по разведанной Игорем и Юлькой пути. Тревогу подняла кустарная, но оправдавшая все надежды система электрической сигнализации работы Ильи Андреевича Положинцева. Кто-то из пробиравшихся подземным ходом с раздражением отбросил ногой в сторону валявшийся поперёк дороги провод, не натянутый, а именно валявшийся, но этого вполне хватило.

— Зато, любезная моя Ирина Ивановна, нет опасности, что какой-нибудь старательный, но не слишком умелый жандармский офицер всё запорет — именно по неумеренному старанию.

— Мина…

— Мины хорошо, но: один напорется, остальные убегут. Если ставить простые. Мы с Ильей Андреевичем покумекали, кое-что соорудили, но я-то хочу, Ирина Ивановна, всех этих «тоннельщиков» здесь положить. И непременно кого-то живым. Так что мины — это на крайний случай.

— Тогда…

— Тихо! — перебил подполковник и Ирина Ивановна мгновенно умолкла.

Они и до того шли в почти полной темноте, а теперь Аристов потушил и едва светивший фонарь.

Вот она, решётка, через которую посчасливилось протиснуться Игорьке и Юльке. Если за ними следили, «тоннельная группа» должна явиться с соответствующим слесарным инструментом.

В руках Аристова и Ирины Ивановны появились револьверы. Две Мишени не собирался оставлять никаких улик, даже таких, как стреляные гильзы. Надо полагать, на тот случай, если никого живым взять не удастся, и начнётся разбирательство…

Ждать пришлось недолго. Шаги в галерее отдаются гулко, как ни старайся.

— Много, — едва слышно шепнул подполковник. — Дюжина, не меньше.

— На всех хватит, — также шёпотом, но с ожесточением ответила Ирина Ивановна.

— По местам. И помните, что…

— Да-да. Всё помню.

Две Мишени помедлил ещё секунду, словно собирался что-то сказать, но тут на стенах галереи мелькнули первые отсветы от приближающихся фонарей и губы подполковника только сжались в плотную линию.

— Гляди-ка, — раздалось негромкое. — Точно ребята всё описали… Решётка, как есть. И замок с той стороны. Пахомыч! Давай, твоя очередь. За что тебе деньги платили?

— Помню я, всё помню, — ворчливо ответил низкий голос. Послышалась возня, что-то заскрежетало.

— М-мать, — выругался низкий голос, похоже, тот самый Пахомыч. — Замок-от не простой! От Гарни[1], точно говорю!

— Ты уж постарайся, — с холодком сказал первый голос. — Империал затребовал, а теперь — «гарни, гарни»!

Снова раздался скрежет.

Длилось это довольно долго; «тоннельная группа» начала терять терпение. Чиркнула спичка, кто-то попытался было зажечь папироску, и тотчас получил выговор от обладателя строгого голоса.

А потом замок наконец сдался. Запахло машинным маслом, зубчатые колёса провернулись уже без такого скрипа.

— Всё, барин, — звякали инструменты, надо полагать, тот самый Пахомыч собирал сумке. — Дальше вы сами. Уговор был замок открыть. Давай золотой.