Убить фюрера - Курылев Олег Павлович

Когда Альтмаур взял в руки пятый «браунинг», Вадим уже давно узнал его. Это был его собственный пистолет. Он лежал в чемодане в номере гостиницы и, кроме всего прочего, отличался от остальных выпуклой монограммой «WP» на насечке костяных щечек рукоятки.

— Это мой, — торопливо предупредил Нижегородский дознавателя. — В Германии на него у меня есть разрешение. Вы рылись в моих вещах?

— Да, — не стал отрицать Альтмаур. — Там и сейчас продолжается осмотр и опрос свидетелей. Если вы насчет ордера, то напомню, что совершено тяжкое государственное преступление. В таких случаях, господин Пикарт, в целях успешного раскрытия допускаются действия без соблюдения некоторых процедур процессуального характера. Итак, вы признаете, что это ваше оружие?

— Признаю. Но заметьте, я не только не выносил его из гостиницы, но и не вынимал из чемодана.

— Охотно готов поверить.

— Мне нужно что-нибудь подписать?

— Чуть позже.

Весь арсенал неспешно вернулся назад, в ящик стола. Убирая очередной «браунинг», следователь всякий раз интригующе взглядывал на Нижегородского. У Вадима противно засосало под ложечкой. «Этот гад явно припас что-то еще», — подумал он и стал лихорадочно припоминать, что такого криминального можно было найти в их комнате в Илидже.

— А теперь объясните мне, что это такое? — Альтмаур вынул из внутреннего кармана листок бумаги и, развернув, положил на середину стола. — Только я вас попрошу опустить руки вниз и не делать глупостей.

Нижегородский посмотрел на листок и почувствовал себя так, как, вероятно, ощущает себя вор, когда его, стоящего с мешком на плече и готового уже покинуть чужие апартаменты, вдруг заливает ярким электрическим светом. Вор мгновенно понимает, что сегодняшний ужин в ресторане, так любовно спланированный им по поводу великолепно подготовленной и столь удачно проведенной операции откладывается лет эдак на пять-восемь и что его подружка зря сегодня утром обдумывала с ним их вечернее меню.

Это была схема! Схема, нарисованная Каратаевым еще в «афинском» экспрессе. Савва! Чтоб тебе…

— Что же вы молчите? — спросил сыскарь. — Ведь это какой-то план? Определенно план! Вот набережная, вот мосты. Здесь даже подписано: «Латинский». А вот, извольте видеть, проспект Франца Иосифа, а тут ратуша. Немного коряво, но по сути все верно. Вам дать воды?

— Дело в том, господин…

— Альтмаур.

— Альтмаур… что…

Вадим понимал, что надо что-то говорить, пусть даже нести полную чушь, только не молчать. «Спасибочки вам, Савва Викторович, — засела у него в голове идиотская и совершенно бесполезная в данной ситуации фраза. — Подвел под монастырь, а сам куда-то сгинул».

— Дело в том, что… мы с товарищем срисовали маршрут движения наследника из какой-то газеты. Нам было просто интересно… мы прикидывали, где лучше всего находиться самим, чтобы как следует рассмотреть…

— В таком случае что это за кружочки? — следователь потыкал покрытым рыжими скрученными волосками пальцем сразу в нескольких местах. — Позвольте! Да они еще и подписаны, — делано удивился он. — Вот тут, например, видите? Что здесь написано?.. Вы читаете по-русски? А хозяин гостиницы уверяет, что случайно услыхал вчера ваш ночной разговор. Вы с вашим товарищем, вероятно, находились у раскрытого окна и говорили на чистейшем русском. Сейчас он описывает в своих показаниях все, что сумел разобрать и запомнить.

— Понятия не имею, что там написано, — промямлил Нижегородский. — Лично я ничего не писал.

— Может быть, и не вы, однако здесь совершенно ясно написано «Мехмедбашич». А вот тут — «Кубрилович», а здесь — «Принцип». Это имена, не так ли? Получается, что вы знали о существовании этой шайки заранее. Как же так? Мы разобрали и еще одно имя — Грабец. Кто это?

— А черт его знает!

— Хороший ответ. А почему пунктирная линия обрывается в Латинском? Ведь это маршрут движения кортежа, и получается, что именно здесь, где как раз соверше-е-енно случа-айно, — дознаватель растянул два последних слова, — я подчеркиваю, совершенно случайно оказались вы, все должно было бы и закончиться? Я прав? Только не ссылайтесь на черта вторично — это моветон.

«В самый раз потребовать адвоката», — подумал Нижегородский.

— Постойте! — вдруг воскликнул Вадим. — У меня есть объяснение!

— Интересно…

— Флейтер — это мой компаньон, — так вот, он вернулся в гостиницу сразу после потасовки в переулке и все нанес на схему. Чтобы не забыть. Ведь он журналист. А я-то голову ломаю: куда это Август пропал!

— Ну да, ну да, — согласно закивал Альтмаур. — А по пути он скоренько разузнал фамилии всех участников организации, кто где стоял и что делал. Две сотни сбившихся с ног полицейских еще не имеют понятия, кто такой Грабец, а ваш друг уже записал его имя. Затем он засунул листок со схемой на самое дно чемодана и отбыл в неизвестном направлении. И все это, заметьте, проделано им в течение часа, да так ловко, что просидевший все утро у входа в гостиницу хозяин «Милены» ни его возвращения, ни его ухода даже не заметил.

Нижегородский молчал.

— Ну хорошо, оставим это. — Альтмауру словно стало неловко от растерянного вида загнанного в угол собеседника. — Я готов игнорировать абсолютно все, даже прощальные стихи на обратной стороне этого листка (учитывая все обстоятельства, они здесь очень даже к месту), и я готов тут же отпустить вас, но при условии, что вы объясните мне одну-единственную вещь: что это за цифры?

Палец с рыжими волосиками указал на взятое в рамку число «19074». Нижегородский наклонился и посмотрел на странную надпись. Действительно, что это? Он помнил, как Каратаев писал эти цифры и обводил их рамкой. При этом он что-то говорил, но что?

Полицмейстер снова выдвинул ящик стола и достал один из «браунингов». Тот, на котором болталась бирка с номером «2». Вадим глянул мельком на вороненую сталь, хотел было удивиться — при чем тут это, — но не успел. Его прошиб озноб. Он вспомнил: ведь 19074 — это заводской номер пистолета Гаврилы Принципа. Обстоятельный Каратаев записал тогда и его.

«А вот за это, Саввушка, тебе особенное спасибо», — отрешенно подумал Нижегородский.

— Я понимаю, в это трудно поверить, но это чудовищное совпаде… — вяло забормотал Вадим и осекся на полуслове.

— Вы о чем? Совпадение чего с чем? — хватко уцепился за вылетевшие слова Альтмаур. — Ну, полноте, сознавайтесь уже, раз проговорились. Откуда вам известен номер этого пистолета? Кто вооружил бандитов? Кто их готовил? Кто еще в этом деле? Сколько их и где ваш сообщник из «Милены»?

Альтмаур задал еще с десяток вопросов. Слушая его, Нижегородский постепенно погружался в состояние вялой апатии. Вместо того чтобы отвечать, он только кивал, как бы говоря: да, вы совершенно правы, и это туда же. Кончилось тем, что следователь предъявил ему постановление на арест.

— Вы спрашивали, не нужно ли что-нибудь подписать? Вот, извольте.

Затем арестованному предложили выложить все из карманов, а также сдать на хранение все ценное, включая часы. Секретарь составил опись изъятого. Кроме золотых карманных часов, в нее вошли два перстня — один с печаткой, другой с желтым прозрачным камнем, — галстучная заколка с бесцветным прозрачным камнем, золотой портсигар, золотая зажигалка, портмоне из кожи то ли крокодила, то ли варана, с двумя тысячами крон и несколькими фотографическими карточками и кое-какая мелочь.

Альтмаур стал с интересом рассматривать фотоснимки. На одном из них Вадим стоял рядом с французским президентом на перроне вокзала: они о чем-то беседовали в окружении военных и репортеров. За основу этой фальшивки была взята фотография проводов Пуанкаре в Петербург в не наступившем еще июле этого года. В ней Нижегородский заменил своей персоной премьер-министра. Компьютерная программа откорректировала светотени так, что ни у какого эксперта в области фотофальшивок не могло бы возникнуть ни малейшего сомнения в аутентичности снимка. Альтмаур долго рассматривал его, поглядывая на забинтованную физиономию арестованного, но ничего не сказал. На другой фотографии Вадим стоял у парадного входа в венский «Империаль», поджидая заказанное такси. Поглядывая на пасмурное небо, он натягивал перчатки, а услужливый портье держал над ним зонтик. Безобидный, в общем-то, снимок. Правда, кто-то там входил в это время в отель, какой-то эрцгерцог, но это так, задний план, не более. Была здесь и фотография с плетеными креслами, на которой совершенно некурящий Горацио Китченер тем не менее курил в обществе своего хорошего знакомого Вацлава Пикарта. Были здесь и несколько подлинных изображений: Париж (в том числе в обществе Теодора Дэвиса), Венеция, Каирский порт. Они неплохо подтверждали имидж Нижегородского как путешественника.