Протягивая его мне, он довольно лыбится.
— Вот взгляни, это список приданного, что мы за нашей сестрой даем. Сам увидишь, мы с братом не поскупились.
Беру свиток и, раскрыв, пробегаю глазами. На мой взгляд куча всякого барахла, но в этом времени все это — штучная продукция и большая ценность. Женская одежда, простыни, перины, подушки, столовая посуда и, конечно же, меха.
Мне все это неинтересно, но я делаю вид, что изучаю список, и просматриваю каждую позицию. По-другому нельзя, гость обидится.
Пока я смотрю, слуга ставит перед Горятой поднос с графином крепкой настойки и две тарелки с мясной и сырной нарезкой.
Подняв глаза, показываю ему на наполненный бокал.
— Пока я читаю, ты не стесняйся! Попробуй вот настойку, буженинкой закуси!
Просить Горяту дважды не надо, не чинясь, он вливает в себя полный бокал и, крякнув, сгребает с блюда не меньше половины тонко нарезанной буженины. Шмякнув все это на ломоть хлеба, он с аппетитом откусил от своего импровизированного бутерброда изрядный кусок.
— Вот умеют у тебя, консул, готовить! — Еще не прожевав до конца, он начинает говорить с полным ртом. — Только ты своим на кухне скажи, чтоб куски-то потолще резали, а то вот что это! — Не обращая внимания на вилку, он поднял двумя пальцами тоненький пластик сыра и, смеясь, отправил его к себе в рот. — Срам один!
Вижу, что настроение у моего друга хорошее и можно уже в бочку меда добавлять ложечку дегтя.
Отложив свиток, бросаю на Горяту внимательный взгляд.
— Предложение бесспорно щедрое, но есть парочка пунктов, коих я никак в перечне не найду.
— Это чего же? — Горята враз посерьезнел, а я, наоборот, изобразил радушную улыбку.
— Да вот про рудник мой Медное что-то ничего не сказано, да про Тверской торговый двор в Новгороде тоже ни слова.
— Погоди! — На лице новгородца появилось недоумение. — Может ты не понял чего⁈ Это же список добра, что мы с сестрой своей тебе отдаем, а рудник он и так твой! Как мы можем тебе твой же рудник дарить⁈
Мысленно не могу удержаться от иронии — ну не тупи, земля-то чья⁈
Вслух же задаю вопрос немного по-другому.
— И что, в Новгороде все так же думают, как ты?
Горята начинает понимать, и его недоумение сменяется почти восторгом воплем.
— Ну ты жук! Ну ты и жук, Фрязин! Хочешь за наш счет оттяпать жирный кусок Новгородской землицы!
Моя улыбка тут же сменяется наигранным возмущением.
— Что значит оттяпать⁈ Рудник и острог Медное пойдут, как приданное вашей сестры, и будут ее собственностью до самой смерти, а потом их унаследуют ее дети, то бишь ваши племянники, ровно так, как она укажет в своем завещании.
Тут я немного лукавлю, в этом времени у замужней женщины нет ни прав, ни имущества, всем распоряжается ее муж. Поэтому я специально делаю упор на детях, чтобы Нездиничи осознали все правильно. Если они пойдут на сделку, то рудником и острогом Медное будет владеть старший сын их сестры, то есть, по сути, все добро останется в семье.
Пока я говорю, Горята согласно кивает, и в его прищуренном взгляде явно чувствуется идущий в его голове разлад. Помогаю ему прийти к нужному выводу.
— Ты подумай хорошенько! Ведь вам с братом одна выгода. И приданное шикарное и расходов никаких, а бумаги все я оформлю так, что комар носу не подточит.
Задумавшись, новгородец наливает себе еще бокал настойки и, опрокинув его в себя, выдает.
— Ну допустим, на это я Богдана смогу уговорить, но что ты там про Тверской двор говорил?
Тут мне уже приходится напрячься в правильном подборе слов, чтобы не отпугнуть сразу моего друга.
— Ты вот, Горята, уже три года в товариществе состоишь, а представительства нашего в Новгороде до сих пор нет. Все дела только здесь в Твери ведутся, а это и путь неблизкий, и по времени каждая сделка затягивается, да и опять же деньги серебром возить туда-сюда опасно.
Младший Нездинич забарабанил пальцами по столу.
— Так и что ты предлагаешь, каким образом это к свадьбе-то⁈
Чуть усмехнувшись, я успокаиваю его нетерпение.
— Ты не торопись, а послушай лучше. Я уже сколько раз пытался у вас в Новгороде свой торговый двор открыть, и все никак. Тебя просил помочь, но у вас то одно, то другое, вот уже три года дело стоит.
Горята раздраженно махнул рукой.
— Да это все Ганза германская да посадник наш нынешний Сбыслав Якунович. Уже скоко лет не можем его подвинуть. Прусская улица власть держит крепко, нам Неревским их никак не осилить!
— Вот и я об этом! — Поддакиваю ему. — А ежели мой двор в Новгороде появится, то вместе-то нам полегче будет и посадника подвинуть, и Ганзе укорот дать.
Здоровенный кулак Горяты с грохотом опустился на стол.
— Вот не люблю я этого, когда ты вокруг да около! Говори прямо, чего удумал!
«Прямо, так прямо! Ладно!» — Улыбаясь, смотрю в раскрасневшееся лицо друга.
— У вас в Славянском конце большой участок земли есть, так вы его Евпраксии в приданное отдайте.
Услышав, Горята покачал головой и криво усмехнулся.
— А не жирно тебе будет⁈ Рудник, участок…
Я вновь возмущенно хмыкаю.
— Почему мне⁈ Ваша сестра будет всем владеть, а я лишь там торговый двор да отделение банка открою. — Тут я не могу сдержать улыбку. — А вы с братом можете в долю войти. Ведь все в наших руках! Хотите, проведем его в обход товарищества. Будет только ваш и мой, пятьдесят на пятьдесят!
Я отлично знаю, куда надо надавить в разговоре с Горятой. Он хоть с виду больше на простоватого богатыря смахивает, но торгаш еще тот и хороший навар за версту чует, недаром же он первый из новгородцев, кто на союз со мной пошел.
Несколько секунд мы смотрим друг на друга, глаза в глаза, а потом, усмехнувшись, Горята протягивает руку и забирает со стола свой свиток.
— В общем, я тебя понял! — Скатав пергамент обратно, он спрятал его за пазуху. — И хоть, как ты сказал, путь между нашими городами неблизкий, я сегодня же возвращаюсь в Новгород. Обсудим все с Богданом и решим. Думаю, к рождественской ярмарке вернусь с другим предложением.
Тут он улыбнулся еще шире и разлил остаток настойки по бокалам.
— Все-таки хорошее у тебя зелье! — Подняв свой кубок, он довольно осклабился и провозгласил тост. — За то, чтобы и в этот раз удача тебя не подвела!
Опрокинув в себя содержимое и утерев рот рукавом, он добавил.
— Ну и нас вместе с тобой!
Поддерживаю его и, допив свой бокал до дна, подаю слуге знак, чтобы принесли еще графин и накрывали на стол. Дело сделано, и теперь можно уже и пообедать по-настоящему.
Пока расставляют приборы и тарелки. Мы успеваем выпить еще по одной, и тут мне приходит в голову, что Горята тот человек, с кем я могу посоветоваться по Полоцкому делу. С Калидой не поговоришь, он и слышать про Константина не хочет. Заладил, что дело грязное и мне туда лезть не след, а я совсем другого мнения и отступать не собираюсь.
Поставив свой кубок на стол, бросаю на новгородца вопросительный взгляд.
— Вот скажи мне, Горята Нездинич, ты в таких делах более сведущ, чем я.
Похвала приходится новгородцу по душе, а я продолжаю.
— Ежели человек девку сильничал, но потом осознал свой грех и хочет перед семьей ее покаяться и вину свою загладить. Можно что сделать? Или бесполезно все⁈
Задумавшись, Горята неодобрительно покачал головой.
— Грех это большой! Неужто тебе, Фрязин, баб не хватает⁈
Поняв, что он подумал, я аж крякнул с досады.
— Да ты о чем⁈ Не о себе я толкую!
— Ааа! — С облегчением протянул новгородец. — А то я уж подумал…
Я уже начинаю жалеть, что затеял этот разговор, но Горята вдруг вновь меняет мое мнение. Огладив бороду, он изрекает с глубокомысленным видом.
— Ежели человек знатного рода, а обесчещенная девка из низшей семьи, то выход может быть очень простой…
Он замолчал, а я вскинул на него заинтересованный взгляд, мол не тяни, что за выход.
Позволив себе пару мгновений насладиться моим нетерпением, Горята все же продолжил.
