Экс на миллион (СИ) - "Greko"

— Мне достаточно было бы и портвейну! — гордо вздернула головку усталая девушка, но задерживаться не стала. Даже не кинула мне на прощание «Жлоб»!

Танец завершился. Раскрасневшиеся потные Плеховы вернулись к столу, но присесть не успели. К Антонине Никитичне подскочил какой-то франт в красном галстуке, съехавшем набок, и в брюках, от мелкой клетки которых рябило в глазах.

— Ах, ты, чтоб-те намочило, жигулистую! Хорошо ножками дрыгаешь!

Я, снова не успев разделаться с грушей, тут же вылетел из-за стола и схватил нахала за шиворот. Хорошенько встряхнул.

— Пардон! Пардон! Удаляюсь!

— Отпусти его, Вася! — расхохоталась м-м Плехова и, схватив со стола свой бокал, одним залпом его прикончила.

«Ёксель-моксель, как бы не натрескалась наша мамзель», — с тревогой подумал я, поправляя воротничок незадачливому ухажёру. Он терпеливо выдержал мои «ласки» и поспешил испариться.

— Извольте счет подать! — распорядился доктор в начале четвёртого.

— Прошу! — официант тут же сунул ему бумажку.

Доктор полез за кошельком. Я же решил перепроверить, что там понаписал халдей. Предчувствие меня не обмануло, несмотря на то, что в голове уже вовсю плескались хмельные волны.

— Не было второй бутылки шампанского! И коньяку мы выпили вовсе не четверть! Откуда сорок рублей⁈ — рявкнул я в лицо наглецу.

— Вы даму угощали!

— Дама была отправлена по известному адресу! Антонин Сергеевич, дайте ему двадцать рублей. С него довольно будет.

— Как прикажете-с! — не стал спорить халдей и, получив деньги, исчез, но я не мог избавиться от ощущения, что он над нами потешался.

Не успели мы покинуть стол, появился новый официант.

— Ваш счет!

— Ты чего? — рассвирепел я. — Уже уплочено!

— Вы изволили просить исправить счет. Мы исправили. Извольте двадцать рубликов оплатить.

— Вот же, суки! — иных слов я, перестав следить за языком, не нашел. Рябиновка с коньяком мне в оправданье.

Растерянный Плехов не знал, как ему поступить. Зато Антонина Никитична была не из таковских. Не из робких. С таким количеством шампанского в крови ей не зазорно оказалось поставить ресторан Омона на место. Самым радикальным способом.

— Вася! Дай ему промеж глаз! — выдала эта кровожадная московская барышня.

— Получи!

Мой кулак мелькнул сквозь декадентскую атмосферу самого злачного места Москвы быстрее молнии. Официант улетел к соседнему столу. Наверное, собрался пересчитать столовые приборы.

Нет! Он, оказывается, этого и ждал, продуманная сволочь.

— Или мир без протокола за две красненьких, или аблакат с вас деньгу взыщет за поругание. Пристав! Пристав! Сюда! Хулиганют!

Полиция будто только и ждала подобной развязки. Вынырнула из полутьмы.

«Нету ОМОНа на театр Омона!» — подумал я, сорвал «селедку» с воротничка и пригляделся к левому боку парочки околоточных надзирателей, который украшала на тряпичная, а стальная «селедка».

— Вася! Не вздумай! — взвизгнула Антонина Никитична. — Пройдем в полицейскую часть, составят протокол — и все! Никто не может нас заставить оплачивать счет.[3]

— Кто ж так револьвер носит? — с насмешкой обратился я к усачам-полицаям. — На правом-то боку… Эх, вы, неучи! Даже защитить себя не сможете.[4]

— За оскорбление при исполнении будет уже иной протокол! — взвился частный пристав Тверской части.

— Позвольте! — заспорил доктор. — В чем вы углядели оскорбление? Совет бывалого человека!

— Видим, какой он бывалый кулаками махать! Следуйте за нами. В управлении участка разберемся!

… Темный, неприлично для присутственного места облезлый коридор.

— А на чёрной скамье, на скамье подсудимых… — выводил я хрипло в спину дежурного по участку городового, сопровождавшего меня в камеру. Моя личная смесь «рябины на коньяке» все никак не желала меня отпускать.

— Куда его? — спросил надзирающий за камерами. — К политическим? К уголовникам?

— Этот — из «Омона».

— А… Тогда понятно, — беззлобно усмехнулся полицай. — Есть ему компания подходящая.

Меня вежливо пригласили зайти в комнату с зарешетчатым окном, в которой меня поджидала самая странная, самая неожиданная группа сидельцев. Все молодые, как на подбор. С бритыми затылками и… в красных фраках. С пьяными сытыми мордами. И половина — мокрые. От всех разило винищем за версту.

Дверь за спиной с лязгом захлопнулась. Провернулся ключ в замке. Два десятка сонных глаз скрестились на моей тушке. Или попытались скреститься. У многих глаза сами собой закрывались или разъезжались в стороны.

— Вечер в хату, братва! — рявкнул я с порога и покачнулся.

«Красные фраки» отпрянули. Настороженности в их взглядах явно прибавилось.

— Вроде, ночь на дворе, — робко уточнил самый трезвый и сухой.

— Кто старший⁈ — продолжал я нарываться.

Молчание.

— Почему в хате такая вонь⁈

Тревожное безмолвие.

— По какой статье чалимся?

Гробовая тишина.

— Так и будем в молчанку играть⁈ — разозлился я и двинулся на молодежь, сжав кулаки.

— Вы, простите, уголовник? — подобострастно спросил тот, кто первым заговорил.

— С чего такие выводы, робкий?

— Ну… Вы так зашли… Как к себе домой… И этот шрам у вас на шее…

Я потрогал горло. Воротник исчез, похоже, вместе с галстуком. Когда? В упор не помню.

Что дальше? А дальше, дорогие радиослушатели, начинается концерт по заявкам. Фильм «Джентльмены удачи» мне в помощь, сцена в тюрьме, в роли Доцента — артист Больших и Малых театров Вася Девяткин… Раздеваться по пояс или нет?

Так и не решившись на сцену стриптиза, я, качаясь, миновав расступившиеся «красные фраки», двинулся к нарам. Планировал козырно рассесться по-турецки и начать допрос.

— Но позвольте! — вдруг вскинулся самый свежий и физкультурно одарённый — на вид вчерашний гимназист.

Его я сразу окрестил про себя Бодрым и отоварил коротким тычком в районе печени. Юнец сложился пополам. Все захохотали.

«Конченые дебилы, — заключил я. — Таких и обижать грех».

— Я бы вам не советовал тут садиться, — верно определил избранное мной направление прозванный мною «Робким». — Вши и клопы.

Что ж, я не гордый. Доцент отменяется, включаем мальчиша-плохиша в школьном туалете. Могу и на подоконнике посидеть. Взгромоздился. Болтая в воздухе ногами, сурово оглядел «бритые затылки».

— Повторяю вопрос: по какой статье сидим?

— Переборщили с дебоширством, — скромно потупя взор, объяснил мне Робкий.

— Вы? — не поверил я.

Неожиданно все оживились и наперебой начали повествование о своих приключениях, словно задавшись целью убедить меня в том, что они — парни о-го-го!

Из их сумбурного рассказа сложилась нечеткая картина загула молодых повес, не знающих куда девать деньги. Начали не то неделю назад, не то позавчера. Как-то попали в «Яръ» (откуда-то вспомнилась фраза «В „Яръ“ не едут — в „Яръ“ попадают»). Там зависли надолго. Придумали себе развлечение поливать из окна мостовую самым дорогим вином. Долго так развлекались, заодно облив и друг друга. Перешли на рояль. Решили из него сделать аквариум, залив до краев шампанским. Только с живой рыбой вышла накладка. В ресторане ее, как назло, не оказалось. Закончились живые осетры, стерлядь и карпы. Не успели подвезти. Попробовали заменить их на сардинки, вытряхивая их из коробок. Не впечатлило. Хотелось, чтобы рыба била хвостами, а того, кого она пометила бы первым, решено было короновать как морского царя. А рыбы нет!

Тут кто-то некстати вспомнил про сад «Аквариум», принадлежавший все тому же Шарлю Омону (показания расходились в отношении того, кто виноват и что с ним сделать). Рассчитавшись с «Яром», двинули на лихачах в центр. Как проникли далеко за полночь на территорию сада, никто не помнил. Не хватало и важных деталей в повествовании о попытке штурма беседки с аквариумом и битве с ночными сторожами. Видимо, мальчиков именно тогда и накрыло. Они зачем-то начали носиться по ночным тропинкам, и чем больше прибегало на шум городовых, тем им становилось веселее. В общем, всех как-то переловили и доставили в управление участка. Запихнули в камеру до утра.