Стилист (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Вскоре выяснилось, что выпить уже ничего не осталось, и нужно идти за добавкой. Деньги, судя по всему, имелись только у меня, поймав на себе взгляды нескольких пар глаз, я понял, что либо мне придётся спонсировать кого-то, либо сходить самому. Можно, было, конечно, просто сделать вид, что я пошёл за выпивкой, а самому уйти по-английски, тем более что всё, что я хотел узнать, вроде бы узнал. Однако обмануть этих людей, которые без претензий признали во мне друга и брата, я не смог бы, потому так и сказал, что сходил бы за бухлом, но не знаю, где в этом районе его продают.

— Я знаю, — встал Венечка, давя в пепельнице «бычок» и натягивая своё короткое пальтишко. — Идём, покажу, и сам заодно прогуляюсь, а то что-то мозги начали плохо соображать.

Вино-водочный находился чуть ли не за углом, однако, как нельзя некстати, мы попали в самое начало обеденного перерыва. При этом здесь уже начинал толпиться народ, мы были далеко не первыми.

— Что будем делать? — спросил я попутчика.

— Сколько у тебя денег?

— На пару-тройку бутылок «агдамыча» хватит, — сказал я, чуть поколебавшись, потому что на самом деле денег хватило бы на ящик вина.

— А если малость переплатишь?

— Да не вопрос.

— Тогда идём.

Мы обошли магазин, и Веня настойчиво постучал в обитую оцинкованной жестью дверь. Несколько секунд спустя в проёме нарисовалась маленькая и кругленькая тётка в белом, застиранном халате, в декольте которого выглядывал узорчатый трикотажный свитер. В одной руке она держала чашку с дымящимся чаем, а в другой бутерброд с колбасой и сыром.

— Чего надо? — поинтересовалась тётка, сверкнув золотым зубом.

— Мать, душа горит, вынеси, а? — жалобно протянул Венечка.

— Тоже мне, сынок нашёлся, — хмыкнула продавщица. — Обед, ждите, пока откроемся.

— У тебя почём «агдамыч»?

— Два шестьдесят.

— Платим по трёшнику. Нужно три бутылки.

Тётка на секунду задумалась, потом кивнула: «Жди», и закрыла дверь.

— Готовь девять рэ, — почему-то шёпотом произнёс Ерофеев.

Продавщица не заставила себя ждать, и вскоре мы стали счастливыми обладателями трёх полулитровых бутылок зелёного стекла. Правда, не успели пройти и пяти метров, как появился наряд в виде двух милиционеров:

— Так-так-так, — протянул усатый блюститель порядка с погонами старшего сержанта. — Никак Нинка снова с чёрного хода отпускает. А вы-то уже небось под градусом? Ну-ка, дыхните… Угу, точно. Документики есть? Паспорт? Давайте глянем… Бестужев Алексей Михайлович. А у вас, гражданин? Нет, значит? А давайте-ка пройдёмте в отделение. И вы тоже, так как явно, как и ваш товарищ, пребываете в состоянии алкогольного опьянения.

Мои слабые возражения ни к чему не привели.

— План-то нужно выполнять, — нагло хохотнул старший сержант. — Щас доставим в отделение, а оттуда, может, и в вытрезвитель поедете.

План… Ничего не меняется, что сейчас, что полицейские будущего тоже будут задерживать людей ради какого-то там плана. А про вытрезвитель к чему? Мы что, лыка не вяжем?

Неприятно было идти практически под конвоем на виду у прохожих, хорошо, что отделение оказалось неподалёку. Мы уселись на лавочке в приёмнике, где за окошком сидели двое милиционеров. Один общался с кем-то по телефону, а второй в звании старлея в этот момент был занят с какой-то бабёнкой неопределённого возраста.

— Так, гражданка Сударикова, прочитайте, правильно ли записаны ли ваши показания, и если всё правильно, то внизу поставьте подпись, — сказал он, протягивая той листок.

Женщина, медленно и запинаясь, принялась читать вслух:

— Я, Сударикова Надежда Васильевна, 1938 года рождения, проживающая по адресу Большая Полянка-16, квартира 8, заявляю, что стала жертвой жестокого и извращённого насилия. Утром 16 ноября ко мне пришёл мой знакомый, фамилии не знаю, зовут Игорёша. Игорёша находился в состоянии лёгкого опьянения, сочетавшегося с состоянием сексуального возбуждения… Чё-то умно́ как написано, начальник.

— Написано как положено, читайте дальше.

— Игорёша принёс с собой бутылку вермута, которую мы употребили на двоих. Когда спиртное закончилось, Игорёша стал требовать от меня удовлетворения своих сексуальных потребностей. Я отказывалась, тогда он, осознавая, что причиняет мне боль, стал руками щипать меня через кофточку за грудь, невзирая на мои просьбы прекратить действия. После чего заставил меня взять не эре… Начальник, а что это за слово?

— Не эрегированный, то есть не находящийся в состоянии возбуждения, — пробурчал старлей. — Читайте дальше.

— Ага, понятно… Заставил взять меня не эрегированный половой член в рот, одной рукой притянув силой мою голову к половому члену, а второй — придерживая половой член и заставил меня совершать возвратно-поступательные движения. Я чувствовала рвотные позывы, но насильник прекратил свои действия, только извергнув в мою ротовую полость свою семенную жидкость…

М-да, думал я, всё это, конечно, весело, но ведь теперь информация уйдёт на работу. Уволить меня вряд ли уволят, а вот из кандидатов в члены партии — под зад коленом. В общем-то, мне по большому счёту всё равно, будет у меня лежать в кармане партбилет или нет, но уж если я задался целью поднятья во всех смыслах этого слова, то коммунисту это сделать, как ни крути, легче, чем беспартийному. А посему нужно что-то срочно предпринимать, дабы избежать не очень приятного для меня развития событий.

Если уж на то пошло, то в эту пьянку я вообще ввязался по настойчивой просьбе Гулякова, вот пусть меня отсюда и вытаскивает. Его рабочий телефон я помнил наизусть. И чёрт бы уже с ней, конспирацией… Хотя всё же постараюсь при Ерофееве не афишировать, что связан с органами.

— Ну что, подписали? Давайте сюда.

— Так мне что, можно идти?

— Идите. А мы займёмся поисками вашего Игорёши.

Женщина отправилась восвояси, и внимание старлея переключилось на нас.

— С ними что? — спросил он сидевшего с нами на лавочке сержанта.

— Задержаны в состоянии лёгкого алкогольного опьянения, один без документов. Может, по стандартной схеме? Посидят пока до выяснения личности, а потом штраф с сообщением на работу — и пусть идут на все четыре стороны.

Тут-то и вступила в дело первая скрипка. С самым серьёзным выражением лица, на которое был способен, я обратился к дежурному:

— Товарищ старший лейтенант, можно вас на пару слов?

— В смысле? — опешил тот.

— Конфиденциальный разговор без посторонних глаз и ушей, — понизил я голос чуть ли не до шёпота. — Это касается безопасности страны.

— Какой ещё безопасности? — тоже почему-то шёпотом ответил старлей. — Чего несёте-то?

— Скоро всё узнаете, мне нужно только сделать один звонок, после чего я передам вам трубку, и вы сами поговорите. Поверьте, всё очень серьёзно. Либо давайте пройдём к вашему непосредственному руководству, если боитесь взять ответственность на себя.

Лейтенант дёрнул кадыком на худой шее, глаза его забегали, он словно искал у кого-то поддержки.

— Постойте пока здесь.

А куда я могу отсюда деться? Сам же он, похоже, и впрямь к начальству помчался. За всеми этими телодвижениями не без удивления наблюдал старший задержавшего нас патруля, тогда как Ерофеев сохранял олимпийское спокойствие. Через пару минут дежурный вернулся:

— Идёмте.

Привёл он меня к начальнику отделения — майору Голобородько С. В. Как гласила табличка на двери. Тот смерил меня оценивающим взглядом.

— Что-то ваше лицо мне знакомо. Как ваша фамилия? Бестужев? А паспорт с собой есть? Ну-ка, дайте глянуть. И верно, Бестужев. Фамилия, кстати, тоже знакомая. Леонтьев, у нас Бестужев по сводкам не проходил?

— Навскидку вроде нет, — пожал плечами старлей.

— Вряд ли вы меня найдёте в милицейских сводках, а вот по телевидению и в газетах несколько раз мелькал.

— Серьёзно?

На лбу майора собрались складки, он мучительно пытался вспомнить, где же видел этого стильного одетого человека.