Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник

— Александровский кадетский корпус, — спокойно ответила госпожа Шульц.

Жадов поднял бровь. Перо так и замерло в его руке, не достигнув чернильницы.

— Вы? В кадетском корпусе?

— Да. Зачем мне вам лгать, тем более что мою ложь было бы очень легко разоблачить?

— О да! — тут же надулся Жадов. — Разоблачить — это мы можем!

— Ну вот. Поэтому я и говорю, как есть. — Она пожала плечами. — Я преподаю… то есть преподавала русскую словесность. Вы находите это странным, гражданин комиссар?

— Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались?

— Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего учителя. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев.

— Понятно… это там вы так выучились стрелять?

— Да. В корпусе имелись толковые наставники.

— Толковые наставники? Поди, муж ваш?

Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом:

— Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в… как сейчас принято говорить, «гражданском».

— Поня-атно… — протянул её визави. И вновь заскрипел пером.

— Вы его, с позволения сказать, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа.

— Спасибо… — комиссар явно несколько смутился. — А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время?

— Возвращалась с митинга.

— С митинга? С какого? — заинтересовался Жадов.

— С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев…

— Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, — надулся комиссар.

Ирина Ивановна лишь кивнула.

— После митинга я пешком — в силу отсутствия как трамваев, так и извозчиков — возвращалась на ночлег к своей подруге по пансиону. Адрес нужен?

— Н-нет, — неожиданно сказал комиссар. — Я так понимаю, ваше постоянное местожительство — в Гатчино?

— Было в Гатчино, казенная квартира при корпусе. А теперь на Шпалерной, ночую у подруги, но это сугубо временно, пока не найду новое место службы, пока не сниму хотя бы комнату…

— Но почему же вы не в корпусе? — прищурился Жадов. Пальцы его, с жёлтыми ногтями курильщика, нетерпеливо мяли коробку папирос.

«Пушкинскiя». 20 штук за 15 копеек.

— Почему я не в корпусе? — усмехнулась Ирина Ивановна. — Вы разве не знаете, гражданин комиссар, что там творилось? Пришли германские «добровольцы». Я хоть и ношу немецкую фамилию, но на милость бывших соотечественников моих предков полагаться отнюдь не намерена. А папиросы, кстати, у вас хорошие, гражданин комиссар, первый сорт. Сейчас таких уже и не купишь, подвоза нет.

— Вы курите? — Жадов поспешно протянул Ирине Ивановне коробку. — Я тогда б тоже… эх, подымить охота, аж мочи нет, с утра не курил…

— Подымите, — кивнула госпожа Шульц. — Мы в полицейском участке, вы снимаете с меня показания — и спрашиваете у подозреваемой разрешения курить?

Комиссар вновь смутился.

— Мы не в участке, — нашёлся он наконец. — Были «участки», да сплыли. Теперь это отделение народной милиции. Товарищ Благоев верно говорит — полиции царской, сатрапов этих, у нас больше не будет. А народная милиция, она—

— Она плоть от плоти народной, — подхватила Ирина Ивановна. — Она не орган репрессий и угнетения, но предупреждения правонарушений и перевоспитания!

— О! О! — комиссара Жадов, кажется, слова эти поразили в самое сердце. — Как вы всё верно и замечательно сказали, Ирина Ивановна! Вы… разделяете наши идеи?

— Кто же из разумных людей их не разделяет, гражданин комиссар?

— Михаил. Михаил Жадов, — поспешно сказал тот, привставая и протягивая руку. Ирина Ивановна спокойно её пожала — по-народному, без перчатки. — Это же очень, очень хорошо, Ирина Ивановна! Вы поистине удивительная женщина, решительная и хладнокровная!.. Бандитов этих положили — просто загляденье, такие мерзавцы только нашу великую революцию позорят!.. и карающая длань её будет беспощадна! Перевоспитывать — это уже потом станем, а пока нужно, чтобы на улицах людей не раздевали!..

— Не все с вами согласятся, уважаемый Михаил… простите, а по отчеству?

— Не надо отчества, — решительно сказал комиссар. — Товарищ Михаил — этого достаточно.

— Хорошо, — улыбнулась госпожа Шульц. — Так вот, многие ведь кричат — я слышала — что всех богатых надо того… «грабь награбленное».

— Эксцессы, — убежденно сказал Михаил. — Неизбежные перегибы первых дней свободы. Эксплуататорские классы, безусловно, должны лишиться своих привилегий, у нас кто не работает, тот и есть не будет! Но раздевать людей на улицах… это неправильно…

— Совершенно верно, товарищ Михаил. Революция только тогда чего-то стоит, когда умеет защищаться и настаивать на своей воле. Кто не с нами, тот против нас, и третьего не дано.

Жадов только головой потряс. О необходимости заполнять протокол допроса он, похоже, напрочь забыл.

— Как я рад, Ирина Ивановна!.. Простите, вы сказали, что сейчас ищете место?..

— Да, товарищ Михаил. Ищу место учительницы. Но… не только. Жизнь, я вижу, меняется целиком и полностью, так что место придётся искать… в куда более широком смысле. Корпуса, где я преподавала, больше уже не будет…

— Точно! Да! Правильно! Больше не будет! — выпалил комиссар. И вдруг, без предисловий, бахнул прямо в упор:

— Идите работать к нам, Ирина Ивановна. В наш особый отряд охраны Петросовета. Если вас жалованье волнует — содержанием не обидим. С подвозом трудности, но у нас свои пути, паёк выдаётся каждый день…

— Помилуйте, товарищ Михаил — вы меня зовете защищать революцию, а сами про какой-то паёк?

— Без пайка ноги протянуть можно, — с редким здравомыслием заявил товарищ Михаил. — А коль ноги протянешь — какая уж тут защита? Только свою яму на кладбище защитишь, да и то вряд ли. Товарищи из нашего ЦК пишут, что, как настоящий социализм победит, так и денег никаких не нужно будет, всего станет вдоволь, бери — не хочу; но пока уж как есть, — он улыбнулся. Зубы у него были неровные и тоже жёлтые от табака, как и ногти. — Пока что даже защитникам революции нужно что-то есть.

Ирина Ивановна подняла на комиссара взгляд, ясный и спокойный.

— А что же, товарищ Михаил, и пойду. Это, видать, сама судьба мне путь указывает.

— Отлично! Отлично! — Жадов аж прихлопнул ладонями по зеленому сукну, натянутому на столешнице. — Сейчас же выпишем вам мандат, Ирина Ивановна. И… могу ли я звать вас «товарищ Ирина»?

— Разумеется… товарищ Михаил?

— Вот и договорились, — комиссар принялся рыться в бумагах. — Что за чёрт, ничего у них не найдёшь, ни одной нужной бумаги…

— Это потому, товарищ Михаил, что у вас штаба нет, — заметила Ирина Ивановна. — Бумагами и организацией должен заниматься его начальник.

— А… э… мы, собственно, только совсем недавно созданы, — принялся чуть ли не оправдываться комиссар. — Ага! Нашёл. Сейчас выпишем. Вот только за фотокарточкой придется в сам Петросовет ехать, но это уж завтра.

— А оружие, товарищ Михаил?

— Какое оружие, товарищ Ирина? У вас же есть?

— Мой браунинг? Так это ж игрушка.

— Ничего себе «игрушка»… — поёжился комиссар. — А что же вам тогда надобно?

— Ну, например, германский «люгер», — невозмутимо сказала Ирина Ивановна. — «Люгер» под патрон девять на девятнадцать миллиметров. Я бы предпочла что-нибудь потяжелее, американский «кольт» М1911 сорок пятого калибра, но достать для него боеприпасы, боюсь, будет несколько затруднительно.

— «Кольт» М1911? Даже не слыхал о таком. А вот «люгер» пожалуйста, «люгер» мы достанем. А вы, товарищ Ирина, сразу видно — специалист! — с уважением закончил Михаил. — В общем, считайте себя принятой на службу делу революции. Настоящей революции, социалистической. Недолго этим временным осталось сиживать.