Выживший. Покорение Америки (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

С его семейством я сошёлся уже в первый день, когда постучался к соседям с банальной просьбой одолжить немного соли. Картошки купил у лавочника с целью просто сварить в оставшейся от предыдущих жильцов кастрюле, а про соль забыл, на ночь глядя где её найти? Вот и набрался решимости, торкнулся сначала в соседнюю квартиру, но там никто не открывал, а через дверь открыли.

Открыла жена Джо, которую звали Амитола, что в переводе с языка шайеннов значило Радуга. Она и впрямь была светлым человечком, улыбка не сходила с её лица. Это была приземистая бабёнка с таким же гордым, как у мужа, профилем и смоляными волосами, заплетёнными в две, до пояса, тугие косы. Джо и Амитола воспитывали двух мальчиков 14 и 12 лет, и девочку 7 лет. Все они теснились в такой же маленькой однокомнатной квартирке, как и у меня, но при этом отнюдь не выглядели несчастными.

Джо в тот момент тоже был дома. Он как раз ужинал, вернувшись со второй работы. Английским Джо и его скво, как выяснилось, владели чуть хуже меня, но всё же мы вполне внятно с ними пообщались. Особенно кстати для налаживания контакта пришлись извлечённые из кармана леденцы, которые я раздал детям, а те сразу же засунули сладости в рот. Узнав, что я из России, Джо первым делом спросил:

— Это у вас ведь Ленин устроил революцию?

Уже позже выяснилось, что Джо втайне сочувствует коммунистам, которые ведут священную борьбу против капиталистов. Он бы и сам не прочь взять в руки оружие, отомстить буржуям за то, что загнали его народ в резервацию. Однако останавливает наличие семьи, не бросишь же жену и детей на произвол судьбы.

Вообще я как-то быстро подружился с Джо и его семейством, они стали приглашать меня в гости и, чтобы и впрямь не подыхать дома вечерами со скуки, я стал к ним захаживать. Обычно с какими-нибудь недорогими съестными подарками вроде пирога из соседней пекарни. Ну и неизменными были сладости для отпрысков Джо и его скво. Уже после первого визита растроганная Амитола предложила мне свои бесплатные услуги по глажке белья. Я настаивал на оплате, но она стояла на своём. Отказываться было глупо. Если на неглаженной простыне я мог спать спокойно, то разгуливать в мятом костюме считал признаком плохого тона.

Сам же Джо, естественно, свой костюм не носил постоянно. По дому индеец обычно ходил в безрукавке, поигрывая мускулатурой, и видно было, с какой гордостью поглядывает на него Амитола.

Обычно с Джо мы сидели на кухне, вели беседы на разные темы. Во время очередных кухонных посиделок мы пили на кухне чай, и Джо потягивал длинную трубку, пуская ароматный дым в открытое окно.

— А ты, Ефим, зачем уехал из своей страны? — спросил он меня как бы между прочим. — Из страны, в которой рабочие взяли власть в свои руки?

— Иногда, Джо, случаются ситуации, что приходится покидать родные края, — уклончиво ответил я. — Находятся люди, которые делают твоё существование там невыносимым, стараются отправить тебя за решётку без всяких на то оснований. Думаю, ты меня поймёшь, вас вон тоже в резервации загоняют. Так что мой приезд в Штаты отнюдь не значит, что я не люблю свою Родину, просто стоял выбор — либо я спасаю свою шкуру, либо подыхаю в СССР. Если представится случай, я готов помочь, но отсюда, из-за океана. Лучше расскажи, как ты стал городским жителем?

Выяснилось, что рос Джо в резервации, как и его будущая скво, которая была младше соплеменника на три года. Раньше народ шайеннов обитал в северной части Великих равнин в районе Блэк-Хилл. После того, как в верхней части реки Арканзас был построен торговый пост Форт-Бент, большая часть шайеннов переселилась на юг. Но некоторые, среди которых были и предки Джо, остались жить в верховьях реки Платт. Однако все эти годы между северными и южными шайеннами поддерживались дружеские отношения.

Но наступил 1851 год, с белыми людьми был заключён Ларамийский договор, и шайеннов загнали в резервации в штате Монтана.

Далеко не все смогли пройти «Дорогой слёз». А в 1867 году Конгресс принял «Закон о переселении индейцев в резервации». Отныне одним росчерком пера все индейские племена утрачивали свои исконные земли и должны были жить в резервациях, расположенных в пустынных и горных, удаленных от воды районах. Без разрешения американских властей ни один индеец отныне не смел покинуть свою резервацию. Редкие восстания только усиливали репрессии.

Так что родился Джо в 1903 году уже практически в голой степи, где пытались выжить остатки племени шайеннов. И неизвестно, какой стала бы его жизнь, если бы в их селении не объявилась некая миссис Смит. Это была не очень симпатичная по меркам индейцев женщина средних лет, но умная и добрая. Она организовала начальную школу, в которой обучала детей шайеннов чтению и письму на английском, а также арифметике. Одним из учеников этой миссис Смит и стал паренёк по имени Кваху (в переводе Орёл), которого учительница для простоты звала Джо. Это имя индеец и взял себе, когда решил искать счастья в большом городе белых людей. А фамилию Смит в знак благодарности позаимствовал у своей учительницы. Ему повезло, он нашёл работу на почте, сумел адаптироваться к городской жизни, и привёз в Нью-Йорк свою возлюбленную, которая родила ему троих замечательных детишек.

— Мой старший сын получит образование ещё лучше, чем я, — не без гордости говорил Джо, попыхивая трубкой. — Мы с женой откладываем понемногу ему на учёбу. С дипломом об окончании колледжа перед ним все дороги открыты.

— А второй сын и дочь, на них есть деньги?

Джо помрачнел, отвернувшись к окну. Через паузу он сказал:

— Неплохо само по себе, что они закончат обычную школу. Я в своё время и о таком мог только мечтать, думаю, они найдут свой путь в жизни.

И так уверенно посмотрел на меня, что в истинности его слов я уже не сомневался.

Говорили мы и о религии. Увидев в квартире Джо разукрашенный деревянный столбик с крыльями, символизирующий птицу. Я спросил, что это значит. Оказалось, это тотем его племени, который охраняет семью Джо от невзгод.

— А ты в какого бога веришь? — спросил он меня.

— В своего, православного.

— В церкви бываешь?

Хм, и правда, что это я, мог бы хоть разок и в храм зайти. Наверняка в это время в Нью-Йорке имеются православные приходы. И уже на следующий день я шагал по улицам бруклинского района Гринпойнт. Как же приятно было слышать практически повсюду русскую речь! Словно дома оказался. Правда, и польской хватало, но я на это уже почти не обращал внимания.

— Православный храм ищете? — переспросила встретившаяся по пути женщина, одетая вполне цивильно, а не в сарафан с кокошником. — Ближайший отсюда собор Преображения Господня.

Объяснила, как найти, и вот я уже стою перед собором, выстроенным в стиле византийского возрождения. Трижды перекрестившись по православному обычаю, переступил порог храма. Да, и внутри всё привычно, как у нас, в России. Конечно, не рублёвский приход с иконами в золотых окладах, но тем не менее образов хватало, да и красивая настенная роспись притягивала взгляд.

В соборе как раз шла служба. Нащупал пальцами деревянный крестик, подаренный ещё отцом Илларионом, прошептал следом за батюшкой слова молитвы. Когда действо закончилось, я купил свечи и поставил их за здравие родных и близких у иконы Богоматери. Пусть они ещё и не родились, но думаю, если по чьей-то воле меня закинуло на 80 лет назад, что иначе как чудом не назовёшь, то по этой же воле может сбыться моя просьба о здравии дорогим мне людям. Заодно слева от входа в храм на большой подсвечник поставил свечу за упокой тех, кто мне был дорог.

На выходе меня неожиданно на чистом русском окликнули:

— Господин, мистер… Можно вас?

Я обернулся. Цивильно одетому человеку было точно за пятьдесят. Аккуратные бородка и усы, пристальный взгляд из-под темных с легкой проседью бровей. Трость с серебряным набалдашником весьма шла к его костюму-тройке и шляпе, а по выправке в нём угадывался бывший военный.

— Разрешите представиться — Виктор Аскольдович Вержбовский, — сказал он, приподнимая тремя пальцами головной убор. — В прошлом пехотный подполковник русской армии.