Четыре года назад она бы сказала «никогда». Но многое переменилось. А Баян — не шутит! Неужели, правда — красивая? Кровосмесительное чудовище?
— Есть долг. И есть радость, что долг может связать с красивой и умной девушкой, а не с тупой уродиной… Здесь тебя сочтут дочерью купца, трактир купеческий. Не передумала выходить?
Помотала головой в стороны. Баян снова улыбается:
— Помнишь, у болгар это «да»?
— Помню. Не передумала… Ох, дай мне сил, Господи!
Сил хватило. Ступни сами вспомнили правильную походку… сколько учили: «у базилиссы нет ног!» Теперь же, как плавно ни шагай, всяк увидит мягкие сапожки. Но — дошла до места, села рядом с поддельным отцом, который и выбрал заказ:
— Местная кухня! Но такая, чтобы грек переварил.
Анастасия смотрела в стол. Чтобы стало страшно — ушей достаточно. Пиршественная зала гудит, мелькают обрывки разговоров. Вот кто–то возмущается:
— Представьте, добрые люди, только с барки схожу — суют какой–то лоскут и предлагают заплатить! Я, конечно, кожу им обратно, в морду. Кто знал, что это знак… Подергался по городу, возвращаюсь — а в порту говорят: для вас уже особая цена. Вдвое выше прежней. Хранительница де велит грубость терпеть, но цену набавлять… Хамы! Неужели в городе нет заведения, в котором кормили бы просто за деньги? Без всяких глупостей.
Значит, Баян предусмотрителен, а страна — действительно необычна. Деньги и в империи значат многое, спорят со спасением души, а уж в землях варваров… Расслышать бы ответ! Когда голос не налит праведным гневом на людей иного обычая, в трактирном гаме его не вдруг различишь.
— …пытались … маленькую булочную … рабочих, что строят … нет! … толпа! Но никого не убили! Лилась бы кровь, если бы не рыцари Немайн!
— Почтеннейший, здесь полагают, что абы кто не имеет право кормить людей. Нельзя доверять всякому проходимцу желудок… Может, правы?
— И все равно… Я из Испании, сам не гот, больший римлянин, чем эти варвары! Но гостиниц для подобных мне… Ну, пусть достаточно. Но ведь не пускают туда, куда сами ходят!
— А германцы везде ходят. Им только за красный флажок нельзя.
— А это что?
— «Опасность». Упасть, значит, что–то может на голову — никаких извинений, сам виноват! Или под землю провалишься…
— В преисподнюю, что ли? — хохот.
— А лучше в преисподнюю. Видел, улицы чистенькие? Заметил решетки по краям? Я спрашивал, зачем… Внизу галереи, туда вся грязь проваливается. Высокие, чтоб чистить. Человек, говорят, не наклоняясь ходит — если ног при падении не сломал. Потом лежи, жди, пока нечистоты поднимутся, закроют рот, потом ноздри… Страшная смерть! И позорная. Так что за флажки нельзя. Даже саксам! Странно: думал, местные с ними воюют.
А вот и человек из–за стойки вмешался в разговор. Тоже латынь, но выговор иной. Мягче. И слова произносит медленней.
— Позвольте заметить, почтенные, что помянутые вами германцы — из королевства Мерсия. Никакие, в Аннон, не саксы! По большей части англы, а на добрую треть и вовсе наш народ. К тому же у них это есть!
— Что?
Пришлось поднимать взгляд — поверх голов, в красующуюся над стойкой копию вывески. Там значок торгового гостя нарисован, но не один. Рядом множество других.
— Такой знак! «Друг Республики». Их везде пустят, конечно, но мой трактир — рекомендован. Так что вас, любезные гости, никто не обидел. Мой трактир из лучших. А я сам хранительнице… Ну, не родня, но из того же клана! Привилегия у нас — королями быть не можем. Не наше это — приказывать. Зато помочь людям сговориться — умеем.
— Это так?
— Просто. Вкусно накормим, настроим беседу на мирный лад — сами не заметите, как все споры добром разрешатся. Сытый с сытым, и волки не грызутся. Да и встретить нужного человека проще, если на вывески заведений поглядывать. Кому куда по чину…
Баян щелкнул пальцами, словно мысль, как комара, прихлопнул.
— То есть, если на пивном доме изображены только дерево и топор, то туда могут войти лесорубы, но честного купца выкинут?
Трактирщик просиял.
— Ты понял! Пойми, малые люди тоже имеют право на общество себе подобных. Свободный человек должен служить под чьим–то началом, таков мир. Но где–то должна быть вольная воля, и только плечо равного рядом? Так почему не в пивном доме?
— Разумная система, — согласился аварин. — Есть место для достоинства. Есть уважение к положению. А знаки не подделывают?
— А как? Ну, разве Робин Добрый Малый сумеет. Видишь ли, тут есть защиты…
Слова, слова… Людей много, а тебя словно и нет. Даже кожаный кружок не помогает. Сейчас это хорошо. Получается, что и люди вокруг — и есть, и понарошку. Не так страшно! Можно осторожно опустить взгляд… Снова не на людей! На первую перемену. Кожаный мешок… и это можно съесть?
— Ножом, ее, — голос из–за плеча, — она мягкая. Позволь, покажу, как…
Словно стольник за трапезой настоящего отца… Только в Большом Дворце мясо не грозило брызнуть соком при неловком движении. Просто жареные куски, наваленные на большое блюдо. А тут… Из раны в боку бурдюка ударил ароматный пар.
— Старинное блюдо из Гвинеда… Для приезжих в самый раз: и в обычаях страны, и ничего, что показалось бы незнакомым. Всего лишь мясо трех видов, вареное в свиной шкуре. Немного моркови, репы, лука…
Вот кожаный мешок превратился в заполненную густым мясным варевом мягкую чашу. Ничего, с чем не управились бы нож и ложка! Анастасия подхватила ножом кусок посимпатичней — пальцы обожгло даже сквозь перчатку. Горячо! Но если приноровиться… вкусно. Глядь, а нож уже донышко царапает.
— Достойная дева народа уар ест, как камбрийка! — хвалит трактирщик, — И благородный господин от нее не отстает… Позвольте спросить — какое масло вы бы предпочли к иным блюдам? Оливковое — от лучших карфагенских рощ, но пережившее трудный путь по морю? Или местное, свежее — но сливочное?
Животное масло? Ужас! А Баян спокойно сообщает:
— Хозяева придунайской пушты всегда любили плоды своих стад… Пусть будет сливочное. Но у вас маленькая страна — откуда скот?
Ну, пусть авары его едят — Анастасия к варварскому яству не притронется… Но что несет трактирщик?!
— В стойлах держат, — объясняет, — траву сеют, как хлеб. Сеяный луг не дикое поле, зелень поднимается в полтора человека. Потом все это скашивают — и коровам. Свиней пасут в лесах, овец в холмах… А масло у нас отменное. Опять же, именно от нас берут в Башню, к столу хранительницы. Бочонок всякий день.
У Анастасии холодок по спине пробежал. Ее сестра ест холодный белесый жир? Бочками? Или на холме, и верно, обосновалась демоница с ослиными ушами и круглыми глазами ночной птицы?
— Человек столько не съест, — сказала она.
— Ты права. А Немайн ест меньше обычного человека. Но у нее ученицы, сестра, дружина… Помогают.
Да, она вошла в чужую семью… Интересно посмотреть на ее новых сестер. Не приревнуют ли? Но к чему бояться раньше времени? Выйдет, как с маслом — только что сердце приостановилось, теперь смеяться хочется. Дружина! Десяток–другой воинов и два бочонка варварского яства приговорит, не заметит. На столе появляются новые блюда: камбрийский сыр с гренками, напиток из корней цикория… Что? Она научила? Наверное, вычитала в одной из книг. Действительно, согревает и успокаивает. Люди победней готовят из ячменя? Интересно. Да был ли знаменитый «ячменный отвар» Цезаря пивом? Может быть, на деле имя ему было — «кофе»?
Меж столов — новое явление. Высокий лоб, умные, чуть насмешливые глаза, смоляные усы свисают к белой, расшитой переплетенными алыми кольцами мантии. Серп на поясе.
