Ложная девятка. Пятый том (СИ) - Риддер Аристарх

— Как быстро прибудет бригада? — спросил Башуров у министра.

— Пара минут максимум, — ответил Чазов. — Это же Минздрав, у нас всегда дежурит кардиологическая бригада.

Через несколько минут в кабинет ворвались врачи с носилками и аппаратурой. Молодой кардиолог быстро осмотрел Стрельцова:

— Острый инфаркт миокарда. Госпитализация в реанимацию. Немедленно.

Пока медики готовили Стрельцова к транспортировке, Чазов подошел к Топорнину:

— Борис Николаевич, думаю, стоило бы быть поосторожнее со словами.

Топорнин впервые за весь день выглядел растерянным:

— Евгений Иванович, я… я не думал… Просто эмоции…

— Эмоции до добра не доводят, — сухо заметил министр.

Стрельцова вынесли на носилках. Прояев поехал с ним в больницу. Малофеев тоже собрался уходить, но Чазов остановил его:

— Эдуард Васильевич, нам еще нужно закончить с основным вопросом.

В кабинете стало тихо. Тяжелая атмосфера конфликта сменилась неловким молчанием.

— Итак, — произнес Чазов, — возвращаемся к вопросу о лечении Сергеева. Думаю, после происшедшего ситуация изменилась. Владимир Николаевич, что вы рекомендуете с медицинской точки зрения?

Башуров колебался:

— Евгений Иванович, медицинских показаний для длительного стационара по-прежнему нет. Но… учитывая обстоятельства…

Топорнин, оправившись от шока, снова заговорил, но уже тише:

— Евгений Иванович, несмотря на… происшедшее… моя позиция не изменилась. Мы не можем рисковать. Сергеев должен получить максимальное лечение.

Сайкин тяжело вздохнул:

— Борис Николаевич прав. После всего, что произошло, любые сомнения в качестве лечения будут восприняты крайне болезненно. И в Турине, и в других местах.

Чазов понял, что борьба проиграна. Политические соображения пересилили медицинскую логику:

— Хорошо. Владимир Николаевич, Сергеев остается в стационаре на полный курс лечения. Никаких досрочных выписок.

— Будет исполнено, Евгений Иванович, — ответил Башуров с плохо скрываемым разочарованием.

— А что «Торпедо»? — спросил Малофеев. — Кто будет тренировать?

— Думаю Валентин Козьмич лучшая кандидатура сейчас, — ответил Топорнин, все еще бледный после происшедшего. — Иванов вполне может совмещать должность помощника в сборной и главного тренера Торпедо. В ответ Малофеев кивнул.

Когда кабинет опустел, министр здравоохранения СССР остался один. Он подошел к окну и долго смотрел на осенний Рахмановский переулок. День получился тяжелый. Очень тяжелый.

В Центральном институте травматологии теперь лежали два пациента вместо одного. Ярослав Сергеев — в ортопедическом отделении, Эдуард Стрельцов — в кардиологической реанимации. И оба они были заложниками больших игр, в которых человеческие судьбы значили порой меньше, чем политические амбиции и административная перестраховка.

Чазов тяжело вздохнул и вернулся к столу. На повестке дня были другие вопросы, но мысли все равно возвращались к сегодняшнему совещанию.

Где-то в Турине Джанни Аньелли ждал новостей о состоянии русского чуда, игроки «Торпедо» не знали, что их тренер лежит в реанимации а совсем еще молодой Сергеев даже не подозревал что вокруг него бушуют такие страсти.

Административная система имеет свою логику. Логику перестраховки, страха и давления. И в этой логике разумные и правильные соображения часто отступают на второй план.

Глава 7

Да, если футбол за те десятилетия, что отделяли мое прошлое, ну или будущее, от настоящего, ушел далеко вперед, то медицина не просто ушла — она убежала. А может быть, даже уехала на скоростном поезде Москва-Санкт-Петербург. Ну или Москва-Ленинград, как кому угодно.

То, как и в каких условиях лечат меня сейчас, это, конечно, небо и земля по сравнению с тем, к чему я привык в будущем. И надо сказать очень большое спасибо моим родителям само собой, я имел в виду родителей оригинального Ярослава Сергеева, за то, что у них получился очень здоровый сын с великолепными физическими данными и отличной генетикой. Потому что быть частым гостем современных медицинских учреждений я очень не хочу.

И это при том, что лечат меня здесь по высшему разряду. Как говорится, в будущем это VIP-палата в институте Приорова. Но даже она мягко скажем совсем не дотягивает до того уровня который в будущем норма.

Наиболее наглядно это проявляется в питании: вот сейчас смотрю на поднос, который принесла мне медсестра, манная каша, сладкий чай, бутерброд с маслом. Это не то, к чему привыкли звезды мирового футбола, находящиеся на больничном, но жаловаться не приходится. Хотя очень и очень хочется. И в первую очередь потому, что я реально не понимаю, зачем вот уже четвертый день нахожусь в больнице.

Потому что я не новичок в спортивных травмах, к сожалению. И это не первое мое повреждение связок. И на самом деле, если опираться на то, что я помню, в 21 веке меня бы отпустили домой на третий день максимум. Вот острый период прошел первые два дня, а потом все: долечивайтесь, товарищ, ну или господин футболист, амбулаторно, под присмотром клубных врачей.

Но здесь все по-другому.

Утром мне сделали очередной укол актовегина, препарат для улучшения тканевого дыхания, который в моем времени будут активно критиковать за недоказанную эффективность. Здесь же, в 1985-м, он считался чуть ли не панацеей. Плюс витамин B12 внутримышечно болезненный, но необходимый для восстановления нервной проводимости. И рибоксин внутривенно капельно для поддержки сердечного метаболизма.

После завтрака обязательный анализ крови из пальца а потом и из вены. В моем времени Сделали развернутую биохимию из вены с десятком показателей, плюс классический общий анализ: гемоглобин, лейкоциты, СОЭ.

Когда ко мне пришел с обходом профессор Башуров, я задал вопрос, почему я все еще здесь. Перед этим он осмотрел мое колено, проверил подвижность сустава и остался доволен.

— Заживает хорошо, — констатировал профессор. — Отек спадает, болевой синдром минимальный. Сегодня начнем активную физиотерапию.

Новости, конечно, прекрасные. Можно скахать обошлось.

— Владимир Николаевич, а когда примерно можно будет… — спросил я.

— Лечение идет по плану, — перебил он. — И торопиться мы не будем. Так что отдыхай, Ярослав, думай о будущем и ни о чем не беспокойся. Будет хорошо. Через 3–4 недели мы тебя выпишем, и там уже сможешь начать тренировки.

— Зачем? Почему? — недоуменно продолжал я спрашивать у профессора. — Это же банальная травма. И что я здесь делаю? Владимир Николаевич, ну глупость какая-то. Вы держите меня на больничной койке тогда, когда это не нужно. Такое ощущение, что у меня не надрыв, а как минимум перелом. Что мне тут делать 4 недели? У нас в «Торпедо» великолепные клубные врачи во главе с доктором Прояевым. И Эдуард Анатольевич наверняка тоже не понимает, почему я должен находиться в больнице, вместо того чтобы восстанавливаться под контролем нашей торпедовской медицины.

— Товарищ Стрельцов в реанимации, — сказал Башуров, переменившись в лице.

— Как в реанимации? — удивился я. — Что с ним?

— Ну, как бы тебе сказать помягче… В общем, у Эдуарда Анатольевича инфаркт.

Само собой, я знал, что тренер «Торпедо» не отличается богатырским здоровьем. И тюрьма его подкосила, ну и, будем честны, проблемы с алкоголем, которые у Стрельцова были вплоть до начала 80-х годов. Насколько я понял из разговоров товарищей по команде, вплоть до моего первого сезона в «Торпедо» Стрельцов нет-нет да и прикладывался к бутылке. Это сейчас он трезвенник-язвенник, раньше было по другому.

Так что да, проблемы с алкоголем у него были достаточно серьезные, так что ничего удивительного в том, что в какой-то момент у этого на самом деле больного человека случился инфаркт, не было. Но то, как он произошел, стало для меня настоящим шоком.

После обхода меня отвезли на процедуры. Сначала УВЧ-терапия — прогревание коленного сустава токами ультравысокой частоты. Аппарат советского производства, добротный, хотя и не такой изящный, как современные устройства. Процедура длилась 15 минут, после нее кожа над коленом розовела от притока крови.