Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

А после случилось и вовсе неожиданное — из-под облаков, словно от самой земли вдруг вынырнула тройка самолётов с красными звездами на хвостах и фюзеляже. Короткие, бочкообразные монопланы — в полной мере оправдавшие данное им ещё в Испании немецкое прозвище «рата», «крыса»! Так немецкие и итальянские фашисты прозвали отечественный истребитель И-16 за привычку атаковать снизу, невысоко от земли…

Опасаясь вызывать высокие штабы, я даже не помышлял о том, чтобы запросить воздушную поддержку. И вдруг такое! Не иначе наши лётчики, оказавшиеся рядом по счастливой случайности, как-то поняли, кого именно бомбят немцы… Светлячки трессеров потянулись к «лаптежникам» уже накоротке, на стремительном сближении «ишачков» с «юнкерсами». Подхватив командирский бинокль, я напряжённо вглядываюсь в небо — и с мстительным удовлетворением отмечаю, что очереди сразу четырёх пулеметов ведущего истребителя перехлестнули крыло и хвост одного из бомберов, тут же задымившего и вывалившегося из общего строя фрицев!

Досталось ещё одному «юнкерсу» — подковавший его И-16 бил всего из двух крыльевых ШКАСов, но сумел точно вложить очередь бронебойно-зажигательных по носу фрица. Массивный, с широкими крыльями и крупными, неубираемыми шасси (за что Ю-87 и дали прозвище «лаптежник»), бомбер тотчас клюнул вниз, чадно задымив загоревшимся мотором… Третий истребитель увы, никого толком не зацепил.

А уже в следующую секунду на «ишачков» хищными птицами с высоты рухнули два скоростных истребителя с жёлтыми носами и тонкими фюзеляжами. Худые… В смысле, «мессершмиты» — одни из самых грозных истребителей Второй Мировой, в схватках с «ишачками» обожающие рухнуть сверху вниз, расстреливая кабины пилотов! Называется этот приём «соколиный удар» — и выучили его немцы именно в Испании, где хорошо изучили «крысу».

И вот только что пара немцев исполнила этот тактический приём прямо на моих глазах…

Один из советских истребителей мгновенно пошёл к земле, сорвавшись в штопор; очевидно, пилот его мёртв. Но атакованный вторым немцем командир звена успел вовремя заметить опасность — и сумел задрать нос «ишачка» навстречу «мессеру», перекрывшись массивным двигателем. Ещё и дал короткие очереди ШКАСов по врагу! «Худой» стремительно пролетел рядом, встречным курсом — зато на хвост командиру уже зашёл второй вражеский лётчик.

Ведомый командира звена постарался было помочь командиру, стряхнув немца очередями двух пулеметов — но враг быстро набрал скорость, догоняя ведущего. В то время как на хвост самого ведомого также сел стремительно развернувшийся «мессершмит». Ударили очереди четверых пулеметов, догоняя «сталинского сокола», отчаянно закрутившего машину в воздухе… Не помогло — задымив правым крылом, тот пока ещё плавно пошёл к земле, где уже взорвался самолёт погибшего товарища.

Но сам командир, коего также догоняют очереди «худого», рискнул — и вдруг непринуждённо перевернулся в воздухе, пропуская врага вперёд (вроде приём этот называется «бочка»). Вражеский пилот, как кажется, и сам не понял, как «ратос» столь легко оказался на хвосте его собственного «мессера»! Охотник и добыча в одно мгновение поменялись местами… И хотя немец поддал газку, надеясь оторваться за счёт большей скорости — но очереди бронебойно-зажигательных пуль, ударивших по кабине пилота, он обогнать уже не смог.

По истребителям один один! Не зря асы люфтваффе даже в 1941-м, пересев на «Эмили» и «Фридрихи» с пулеметно-пушечным вооружением, все равно старались избежать столкновений с морально устаревшими И-16 на горизонталях…

Впрочем, точку в воздушном бою поставили именно польские зенитчики — сосредоточив огонь батареи на ведущем «юнкерсе», они добились точного попадания. Самолёт взорвался в воздухе с ужасающим грохотом, буквально исчезнув в ослепительно-яркой вспышке — очевидно, рванула ещё не использованные полусотки… Итак поредевшая эскадрилья вынужденно сломала строй, уходя от обломков самолёта — и летящих в лицо очередей зенитных автоматов, оказавшихся столь опасными! Нет, уцелевшие бомберы не стали испытывать судьбу в неожиданно напряжённой, жёсткой схватке — они развернулись на север вместе с уцелевшим «худым» прикрытия.

Потянула на восток и пара «ишачков», один из которых оставляет за собой стойкий дымный след… А я наконец-то опустил командирский бинокль, возбуждено вскричав:

— Вот это и есть образцовый пример советско-польского военного сотрудничества! Именно сейчас, вместе, мы сумели дать врагу крепкий отпор. Но сумеем куда больше, если станем помогать друг другу и впредь!

Майор-переводчик, не посмевший бросить меня и спуститься в бомбоубежище (хваленый польский гонор!), явно перетрухнул во время бомбежки, подрастеряв дворянский лоск. На мои слова он ответил осторожным кивком — впрочем, его мнение на переговорах определяющим не является, а старшие офицеры, увы, вряд ли видели ход драматичной воздушной схватки… От переводчика меня оторвал начштаба — полковник Дубянский, Василий Павлович (ознакомившись с журналом боевых действий, я более-менее разобрался с опознаванием подчинённых):

— Комроты-один и три вышли на связь.

— Докладывай!

Однако начштаба аккуратно взял меня под локоть и мягко отвёл в сторону от навострившего уши переводчика — после чего негромко заговорил:

— Танкисты Кругликова ворвались на вокзал на полном ходу, успев схватиться с немцами до бомбежки.

Я согласно кивнул — собственно, именно это указание и было озвучено перед броском на город.

— Три машины немецкие «колотушки» сожгли в первые минуты боя — пока артиллеристов не выбили. Ещё два танка, включая комроты, сильно повреждены… Также сгорел на подступах танк Вороткова — соответственно, в первой роте четыре «бэтэшки» утеряны безвозвратно. Три требуют заводского ремонта.

Я вроде бы услышал про два поврежденных танка…

— А третья?

— Во взводе Архангельского, наступавшего по соседней дороге, один из танков зацепил мину задним колесом. Крепко повредило ходовую, но пушка исправна и экипаж цел.

— Понял… Потери кавалеристов?

Начштаба тяжело выдохнул:

— Три четверти десанта, взятого танкистами на броню. Но вокзал защищал полнокровный батальон немецкой пехоты… Если бы не уцелевшие танки и огонь трех сводных стрелково-пулеметных команд, поднявшихся на колокольни костелов, германцев вообще не смогли бы выбить. Но Шарабурко за своих кавалеристов, конечно, шкуру с нас спустит… И это ещё не все потери.

Теперь настал мой черёд тяжко вздохнуть:

— Что там комроты-один?

— Михайлов пытался замаскировать, спрятать танки на улицах — но основной бомбовый удар пришёлся именно на его роту. Четыре танка накрылись с экипажами, столько же машин требуют срочного ремонта. Маслопроводы перебиты, гусеницы осколками сорвало, экипажи ударной волной контузило… Страшное там творилось, Пётр Семёнович, страшное! Приданные Михайлову кавалеристы выбыли наполовину убитыми и ранеными… И это ещё хорошо, что зенитчики на себя бомберы перенацелили, а наши «соколы» немцам разгуляться не дали. Иначе накрылись бы все… Бойцы ведь неопытные, во время бомбежки пытались бежать — так их осколками-то и побило!

Мне осталось лишь согласно кивнуть, с горечью в душе осознавая, что все потери первой и третьей рот — на моей совести. Однако горечь моя с примесью мрачного удовлетворения — это вам не случайное столкновение, что ещё можно было выдать за ошибку артиллеристов или летунов. Полноценный бой с большими потерями с обеих сторон! Такое уже не замнешь… Кстати, о потерях:

— Сколько немцев на вокзале осталось?

— Чуть больше сотни убитых и тяжелораненых, не сумевших отступить. А также вся их противотанковая артиллерия, три бронетранспортера и четыре автомашины — последние уже во время эвакуации. Две пушки, правда, могут ещё стрелять — но только через ствол, панорамы разбиты… Уцелевшие фрицы сумели отступить в сторону высоты 374.

Понятно, наши потери все равно больше… Но это и немудрено — танкисты на БТ-7 с противопульной бронёй и десантом на броне сходу, без разведки атаковали вокзал, где враг сумел закрепиться. Численно превосходящий враг! А Кругликов молодец, выбил противника из стратегически важного оборонительного пункта… Михайлов, в отличае от него, потерял больше половины роты под бомбежкой, без всякой пользы.