— Извините, Константин Иванович, — Келлер встал с кресла. — Разрешите и мне поставить свою подпись, я полностью разделяю изложенное вами.
— Хорошо, Федор Артурович! И еще, — Арчегов глянул на адъютанта, который торопливо дописывал в блокнот надиктованное.
— Добавьте следующее. Принимаю на себя должность военного министра с отправлением обязанностей командующего Сибирской армией. Генерала от кавалерии графа Келлера назначаю командующим 1-м Сибирским армейским корпусом, в который будут реорганизованы находящиеся в моем подчинении части. Прошу утвердить назначение. Принимайте командование над корпусом, граф, мне нужно отбыть в Иркутск.
— Есть, ваше превосходительство! — Келлер застыл по стойке «смирно», расправив плечи. Арчегов снова повернулся к адъютанту.
— Отправьте телеграмму войсковому атаману Оглоблину. Как командующий армией и военный министр отменяю отсрочку приговора осужденным членам Политцентра, находящимся под арестом вверенной вам дисциплинарной роты. Ввиду предательского нападения эсеров, развязанного ими террора, любое милосердие к подлым убийцам преступно. Приказываю привести отсроченный приговор в исполнение. Доложить при выполнении. Поставьте мою подпись.
Арчегов достал из портсигара папиросу, закурил, прошелся по вагону. Усмехнулся каким-то своим мыслям и, поймав вопросительный взгляд адъютанта, кивком отпустил его. А сам продолжал ходить по салону, Келлер покачал головой — старый генерал видел, что теракт эсеров сильно расстроил молодого командующего армией, на плечи которого свалилась чудовищная ноша. Взять которую, как граф признался честно самому себе, никто не смог бы, а не то, что вынести. А этот вчерашний ротмистр сможет — Россия, наконец, дождалась своего нового Суворова, — припомнил он слова Колчака…
«Так, все просто отлично, — размышлял про себя Ермаков, не забывая стянуть лицо в привычную маску, хотя ему хотелось смеяться. — Насонов с Черепановым молодцы, такое дело провернули. И моя задумка с резиновыми пулями свою роль сыграла, правда, не так, как планировал. Вологодский эти дни панцирь под пальто носит, заставили. Но кто ж знал, что этот долбаный боевик в лицо стрелять будет, хотя ему Калашников раз семь сказал, чтоб стрелял в грудь — там цель больше. С Сычевым он так и поступил, вот только генерал оказался проворнее, и успел первым. Будь пули нормальные, и портсигар бы не спас. А Калашников полный дурень, его втемную „купили“, а он даже проверять не стал странные пули, поверил, что они отравлены. Тут мы Вологодского уберегли, а что в нос резинкой запулили, и то в благо. Теперь Петр Васильевич от иллюзий окончательно избавился, злее будет к этой сволочи, что готова Россию ради своих идей в пепелище обратить!»
Арчегов глухо выругался — в том времени он представить не мог, какими поганцами на самом деле были эсеры. И как их использовали большевики к своей выгоде. А потом выбросили, как использованный презерватив. Меньшевики туда же лезут — для них умозрительные социалистические идеи дороже родины, ради тараканов в голове, они готовы всячески вредить любым попыткам создания нормальной государственности.
— Все, игры закончились! Теперь я убедился, что опоры на серьезные слои населения у них нет. Воздействие на умы есть, а опоры нет. Да, нет. А потому им хана, этот теракт развязал нам руки. А за нами стоит поддержка, — Ермаков стал мысленно загибать пальцы. — Монархические слои, подавляющая масса казаков, старообрядцев и лояльных инородцев. А их вместе не менее трети от всего населения. Плюс большая часть старожильческого населения и обеспеченных новоселов, последних мало, но они есть. Добавим торгово-промышленные слои, мещан, большую часть горожан — еще 10 % наскребли. Это наша главная опора, примерно три пятых населения, 60 %. Колеблющихся вполовину меньше, но весомо, до 30 %, сейчас они одурманены агитацией, и многие в партизанах. Еще бы — падающего надо подтолкнуть… И ограбить! Тут наши мужички носом выгоду чуют. Однако ветер переменился, и они на нашу сторону готовы переметнуться. Мы можем дать новоселам пособие и льготы, облигации и часть чешского добра. Купим, короче. Ну а инородцам дадим автономию, тем, кого в казаки не причислим.
Арчегов прошелся по салону еще раз, снова закурил. Келлер слушал размышления вслух, и видел, как прояснилось лицо командующего, видимо, что-то придумал. Но старый граф сидел молча и тихо, будто его и не было, и только слушал и наблюдал — занятие это оказалось очень увлекательным.
— Упертых до 10 %, именно они заварили всю кашу. Пролетарии и каторжане, которых Керенский выпустил на волю, новосельная голытьба, что работать никогда не будет, ибо познала, что слаще грабить. Ну и та интеллигенция, что социалистическим безумством охвачена. Мы таких или запугаем, граф, или уничтожим под корень. Если хоть одну тварь с партийным билетом в живых оставим, то эта гниль заново пойдет.
Арчегов остановился напротив Келлера и так посмотрел на него, что старый граф, помимо воли, почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки. Он непроизвольно поднялся с кресла.
— Мы победим, граф! Иначе быть просто не может!
— Я знаю это, ваше превосходительство! — отчеканил в ответ Келлер и посмотрел прямо в глаза.
— Знание великую пользу приносит. Нужно еще и умение. Ваша военная репутация намного весомее моей, но дело в том, что гражданская война не есть межгосударственное столкновение. Людской потенциал, экономика, армия здесь вторичны. На первом месте здесь стоит борьба идеологий. И вот тут белое движение определенно проигрывает. Оно обречено, генерал!
— Но ведь здесь, в Иркутске… Да и в Красноярске…
Впервые граф выглядел несколько озадаченным, даже растерянным, и Арчегов улыбнулся.
— В Иркутске, мой генерал, произошло первое столкновение народившейся Сибирской армии с той красной сворой, что была в восемнадцатом году. Это так. А регулярная армия, пусть и плохая, в таком столкновении побеждает. Прошло две недели, и мы уже имеем боеспособную организацию, которая контролирует гигантскую территорию, Европа уместится, и еще одну впихнуть можно. Вот только белым движением это назвать уже затруднительно. Почему, вы так можете спросить. Да потому, что хотя в основе армии лежит «белое» ядро, но вот идеология начинает формироваться другая. И главное здесь — независимость Сибири. Если нам в ближайший месяц удастся заметно улучшить жизнь населения, то армия получит сильную подпитку. И война станет не столько гражданской, сколько межгосударственной. Борьбой сибиряков против красного большевистского нашествия, за спокойную жизнь на сытой и богатой земле. Вот так-то!
— А как же Россия?! Государь-император?! — В голосе Келлера звякнул металл. — На куски разволочь нашу несчастную державу?!
— Скажите, генерал, — голос Арчегова стал вкрадчивым, — что изучают школьники раньше — арифметику или алгебру с тригонометрией?
— Первое, — несколько растерянно сказал Келлер. Вспышка возмущения мгновенно прошла, и генерал ощутил себя мышкой, с которой начала играть мягкая и ласковая кошка. Только свои острые зубы и когти до поры и времени спрятала.
— У Екклесиаста сказано — время разбрасывать камни, время собирать камни. И собирать Россию будет Сибирь. К старому не вернуться, а потому надо создавать новую империю, на совершенно иной основе.
— И какой же, Константин Иванович, позвольте осведомиться?
— Неограниченной монархии быть не может! К чему может привести дурак на троне, мы уже видели. Или вы считаете самодержца Николая великим правителем?
— Тут я с вами согласен, — только и ответил Келлер на язвительность командующего.
— Пора покончить и с тем, чтобы столица всех учила жить, и ни за что не отвечала. Нельзя паразитировать им над Россией и считать, что так будет продолжаться бесконечно. Особенно по привитому принципу — я начальник, ты дурак. А ты начальник, я дурак. Или вы считаете, что вековое московское холопство полезно для развития страны?
— Нет, я так не считаю, — глухо отозвался Келлер, слова Арчегова жгли ему душу.
