– В общем, так, дорогая, – начал я. – Сейчас у меня урок закончится, я по состоянию здоровья отпрошусь и съездим к твоему брату. Потолкуем.
Марина вскинула на меня испуганные глаза.
– Что? Нет! Владимир Петрович, не надо…
– Надо, – перебил я. – Не переживай, я не кусаюсь. Просто поговорим по‑мужски.
– Володя, вы уверены, что вам стоит вмешиваться?
– Послушай, – сказал я. – Я, конечно, могу закрыть глаза, как делают многие. Но делать этого не буду. Не из‑за олимпиады даже – хотя я хочу, чтобы мы с тобой вместе довели наших ребят до победы. Просто… если рядом с тобой происходит бардак, а ты бездействуешь – значит, ты соучастник. А я соучастником быть не привык.
Марина долго смотрела на меня.
– Помогите… пожалуйста, – неожиданно попросила классуха. – Если сможете.
– Сиди здесь, – сказал я, поднимаясь. – А я пока наведаюсь в медпункт.
– А как же Леонид Яковлевич? – спохватилась Марина. – Он же ждёт, что я приду и напишу заявление…
– Ну, подождёт. Не впервой, я думаю. Только вот если он тебе будет звонить – не бери трубку, ясно?
– А если он начнёт искать меня по школе? – тихо уточнила она.
– Пусть ищет, – отрезал я. – Когда урегулируем вопрос с твоим братом, я сам с ним поговорю.
– Хорошо… Спасибо вам, Володя. Правда. Спасибо, что вы… согласились помочь.
– Не благодари, – сказал я, уже стоя у двери. – Ты мне лучше скажи, где у нас в школе медпункт.
Марина приподняла брови, слегка удивившись.
– А вы разве не помните? Вы же раньше туда часто заходили – то давление, то ещё что.
– Ну, раньше – это раньше. А теперь вот неделю не хожу, и всё, дорогу уже забыл.
Я улыбнулся, стараясь хоть немного успокоить девчонку.
Глава 15
– Медпункт на первом этаже, в закутке, рядом с кабинетом труда, – охотно пояснила Марина. – Дверь без таблички, с белой ручкой.
– Всё, тогда сиди и жди меня здесь. Я туда наведаюсь и сразу вернусь, – заверил я.
Выйдя в коридор, я машинально поправил куртку и пошёл в обозначенном направлении.
По пути поймал себя на мысли, что зря сегодня пришёл пешком. Надо было брать машину… но что‑нибудь придумаю. Возможно, придётся за машиной заехать.
Коридоры были пусты – шли уроки, и школа, обычно шумная, сейчас притихла. Я нашёл нужную дверь – без таблички, как сказала Марина, но с белой пластиковой ручкой.
Постучал три раза, чтобы не ломиться без приглашения.
– Да‑да, заходите, – раздался из‑за двери высокий, немного прокуренный голос.
Я толкнул дверь и вошёл внутрь.
Медпункт выглядел точно так же, как и во времена моей молодости. Белёные стены, потёртый шкаф с йодом и бинтами, а на подоконнике – неизменный фикус, переживший, наверное, не одно поколение школьников.
За столом сидела медсестра. Возраст у неё был солидный – лет под семьдесят, если не больше. Но при этом она, похоже, свято верила, что возраст – это всего лишь цифра.
На голове у неё вилась «химия», ещё та, классическая, с обильным фиолетовым оттенком. Оттого волосы бабульки напоминали обложку со старой кассеты «Ласкового мая».
Лицо медсестры было щедро напудрено, губы – алые, как у звезды советского кабаре. На ушах – массивные серёжки, как два новогодних шара.
И вот странное дело – выглядела бабуля не то чтобы плохо… скорее комично. Так, будто время её остановило где‑то в начале 90‑х. Мне почему‑то вспомнилась песня Бориса Моисеева и Людмилы Гурченко:
«Я уехал в Петербург, а приехал в Ленинград…»
Вот там между Петербургом и Ленинградом она и застряла.
– О, Владимир Петрович! – воскликнула медсестра, приподнимаясь. – Неужто давление опять шалит? Конечно, так‑то когда всё хорошо, мы про Марию Николаевну забываем!
– Здравствуйте, к вам можно? – спросил я, прикрывая дверь.
– Заходи, Вовочка, – протянула она, при виде меня явно оживляясь. – Давненько ты ко мне не заходил, совсем пропал, непутёвый.
Смотрела на меня Мария Николаевна с таким обожанием, что я вдруг поймал себя на мысли: ну наконец‑то – хоть один человек в этой школе, которому я действительно нравлюсь.
– Будешь чай, конфетку, Вовочка? – спросила она, расправляя подол халата и чуть пододвигая ко мне вазочку с яркими фантиками.
– Спасибо, не голоден, – ответил я и прошёл к столу.
Сел на старенькую табуретку, которая подо мной скрипнула.
– Таблеточку тебе дать, зайчик? – спросила медсестра с материнской интонацией. – Давление, небось, опять поднялось? Опять эти бесстыжие дети тебя довели до белого каления?
Мария Николаевна всё же протянула мне «Ромашку» в золотистом фантике.
– На, Вовочка, возьми. Сладкое полезно для мозга, – сказала она серьёзно.
Я взял конфету, кивнул в знак благодарности. Моя теория снова подтверждалась. Каждая женщина, попадающаяся на моём пути, обязательно хотела меня чем‑нибудь накормить.
Медсестра деловито достала тонометр – старенький, но надёжный, с потрёпанной грушей и пожелтевшей шкалой.
– Так, Вовочка, рукавчик засучи, – скомандовала она. – Давление тебе измерим!
Я послушно поднял руку, хотя хотел было возразить, что времени у меня немного. Но женщина подняла палец, не глядя, – мол, тише, не мешай работать профессионалу.
Манжета зашуршала, заработал насос, и стрелка задрожала на циферблате.
Наконец Мария Николаевна сняла манжету и посмотрела на меня поверх очков.
– Вова, милый, так у тебя давление – хоть в космос отправляй. Почти как у космонавта, – сказала она с лёгким восхищением. – Но всё равно близко к границе. Лечение, видать, пошло тебе на пользу.
– Спасибо, – ответил я. – Но дело в другом. Мне сегодня неважно по самочувствию, и я хотел бы, чтобы вы меня отпустили домой.
Медсестра чуть растерялась.
– Ну, Вовочка, я же просто школьная медсестра, это тебе к терапевту надо, пусть он решает, отпускать или нет. Он тебя, небось, уже заждался, такого красавца… ты, кстати, давно к терапевту‑то ходил?
Я улыбнулся краем губ.
– Обязательно схожу. Но сейчас мне нужно, чтобы вы зафиксировали, что мне плохо и я занятия сегодня вести не в состоянии.
Медсестра посмотрела на меня с прищуром, как опытный врач, которому не раз приходилось подписывать сомнительные справки.
– Ах вот оно что… Вовочка… ты, оказывается, придуриваешься! – выдала она.
Я не удержался и рассмеялся.
– С чего это вы взяли?
– А вот не получается у тебя прикидываться больным, – фыркнула Мария Николаевна, подперев щёку рукой.
– Так я и не прикидываюсь, – признался я. – Как есть говорю. Просто мне действительно нужно уйти. И чтобы не выглядело, будто я прогуливаю, нужно хоть какое‑никакое, пусть неофициальное, но обоснование.
Медсестра скрестила руки на груди. Покосилась на конфету, которую я так и держал в кулаке – видимо, пыталась понять, почему я конфету сразу же не съел.
– И как же ты это себе представляешь? – уточнила Мария Николаевна.
– Так и представляю, – сказал я. – Черканите что‑нибудь на справке: мол, больной при смерти, уроков вести не может. У меня на носу олимпиада и не хотелось бы как‑то коллектив разлагать, тем более собственным примером.
Медсестра театрально всплеснула руками.
– Ой, Вовочка, – протянула она. – Ты передо мной ставишь такие задачи, будто я министр здравоохранения. А если наш директор Леонид узнает? Что я скажу? Ты же знаешь, какой он противный и давно меня хочет на пенсию отправить…
– Скажете, что у меня давление было под двести, – заверил я. – Кто ж проверять‑то будет?
Медсестра закатила глаза и снова всплеснула руками.
– Ой, как же я не люблю врать… – зацокала бабулька.
Я сразу понял, что эта её фраза «не люблю врать» была не столько возражением, сколько проверкой. Мария Николаевна хотела, чтобы я сам догадался, чем можно её «убедить». Опытный человек, видно, и за жизнь свою научилась чувствовать, где можно немного поторговаться.
