Японская война. 1904 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— У друзей одолжишь, — я только отмахнулся. — Или ты хочешь забрать у меня то, что я взял в бою?

Врангель усмехнулся еще злее и довольнее.

— Не хочет он! — барон треснул по плечу своего товарища. — До вечера, господин полковник.

— До вечера, — я попрощался и проводил взглядом удаляющуюся кавалькаду.

Вот и поговорили.

После общения с медиками и казаками мне нужно было подумать, и я уже при свете дня осмотрел и прошелся по нашим позициям. Вылезло несколько новых деталей. Во-первых, островов на реке оказалось не три — столько было только в лоб перед нашей позицией, а так вся Ялу словно бы состояла из заросших кусочков суши и огибающих их быстрых водных потоков. Во-вторых, на нашем левом фланге нашлась еще одна река. Айхэ впадала в Ялу, как бы прикрывая нас с этой стороны, вот только ощущение это было обманчивым. Даже я с высоты видел сразу несколько бродов, а сколько их на самом деле, где можно перевести хоть полк, хоть целую дивизию? Возможно, даже с артиллерией…

Итого линия фронта, где с корейской стороны стояла деревня Ыйджу, а с нашей — Тюренчен, составляла около 16 километров. Еще не меньше стоило бы держать под контролем вдоль Айхэ. Много на один наш корпус для того, чтобы рассчитывать всерьез остановить японцев. Впрочем, подкрепления подходили, и за месяц до начала боевых действий можно было рассчитывать набрать почти полные штаты. А главное, раскинуть нормально свои дозоры, чтобы точно знать, где и какой ждать атаки.

А то… С моей сопки было видно неглубокие окопы главных позиций и прикрытые лишь спереди батареи, стоящие к ним почти вплотную на открытой стороне холмов. А уж про какие-то посты с той стороны реки и вовсе речи не шло. Раз в несколько часов разъезд, и все… Впрочем, может, разведчики на то и разведчики, что их не так просто заметить, и на самом деле все хорошо? Мое настроение немного улучшилось, и я стал ждать вечерней инспекции даже с некоторой надеждой.

Зря!

В семь вечера я собрал своих подполковников, Врангеля, ну и Хорунженкова, так как именно вокруг его роты начинал формироваться новый батальон. Мы все вместе пошли осматривать наши передние позиции, и их просто не было!

— Почему? — не выдержал я, когда мы прошлись по полковому палаточному лагерю, осмотрели несколько линий окопов по пояс, а потом за выставленной прямо на нашем берегу линией часовых все и закончилось.

— По штату у нас не так много лопат, если вы про земляные работы, — заметил Мелехов. — Не знаю, как у Степана Сергеевича, но у нас выходило по одной лопате на пятнадцать человек.

— У нас так же, — согласился Шереметев. — Но будь их даже больше — мы же на передовой, Вячеслав Григорьевич. Как можно выматывать солдата работой, когда в любой момент, может, уже завтра, придется рисковать жизнью?

— Если вы не выматываете людей работой, то, может, вы учения каждый день проводите? — я начал злиться. — Так чем у вас солдаты занимаются? Мотают себе нервы, пьют чай да беседы ведут на завалинках?

— Да мы еще лагерь до конца не обустроили! — Шереметев покраснел, бросил быстрый взгляд на Врангеля с Хорунженковым, которые увидели это, и в итоге закипел еще больше. — Мы же командиры, кто как не мы должен думать о людях!

— Доктора мне вот рассказывали, что пришли на войну ради христианского милосердия. Вы — чтобы думать о людях! А кто воевать будет? Милосердие и думы — это хорошо, но если мы не подготовимся к будущим сражениям, то все это Чушь Петровна и не больше. Никто, умирая, не будет вам благодарен, что вы своей заботой не дали солдатам шанса выжить!

— Чушь Петровна! — Врангель хохотнул.

Хорунженков сдержался — ну да он и не барон. Мелехов, к моему удивлению, задумался, а вот Шереметев снова вспылил.

— Вы все правильно говорите, господин полковник. Вот только слова — это слова, а что делать-то нужно? До чего важного мы не сумели додуматься? — кажется, он принял все на свой личный счет.

И теперь ждал ответа, чтобы понять. Умею ли я только болтать или чего-то дельное могу предложить. А я могу! Не зря думал, не зря вспоминал, что говорили и на что обращали внимание офицеры в мое время.

— Что делать? Для начала надо нарисовать карты. Всего, что вокруг нас, — я обвел рукой окрестности. — Замерить, зарисовать все сопки с указанием высоты, все дороги, все реки и ручьи. Опросить местных, проверить, ничего ли не пропустили. Добавить броды, лесные тропы…

— Зачем столько всего? — спросил Врангель, разом забыв про смешки.

— Чтобы, когда придет время отступать или наступать, мы не гадали, не полагались на удачу или господа бога, а выбирали лучший путь. А еще… Когда у нас будет карта, мы сможем не наугад, а по науке расположить свои позиции. Чтобы доставить больше всего проблем врагу, чтобы была возможность отводить раненых и подводить подкрепления, чтобы, когда у нас появится артиллерия, мы по уму нарезали ей сектора обстрела, чтобы мы контролировали каждый сантиметр этой земли, если хотим называть ее своей.

— А лопаты? — напомнил Мелехов.

— Реквизируем у корейцев и китайцев, вместе с транспортом. Нам ведь не только ямы выкопать нужно будет, но и прикрыть их. Вы же слышали, что японцы закупили у Германии гаубицы? Так что уже сейчас можете рассчитывать, что они будут не в лоб по нам бить, а закидывать бомбы сверху.

— Прикрывать окопы — это тоже немецкая тактика, — заметил Врангель.

— Вот ей против немецких же орудий мы и воспользуемся.

Мы еще несколько минут обсуждали с Шереметевым и Мелеховым детали. С чего начнем завтра, сколько людей будем привлекать на каждое направление, как выстроим смены. В итоге договорились, что Степан Сергеевич займется картами, благо он лучше понимал, что и как для этого сделать, а Павел Анастасович — общением с местными, добычей инструмента и началом работ по фронту. Там ведь копать в любом случае придется, так что лишним не будет.

— А мы вам зачем были нужны? — спросил Хорунженков, когда оба подполковника откланялись и ушли.

— А ваша рота с усилением от Петра Николаевича, — я кивнул на Врангеля, — будет заниматься дозорами на островах и той стороне.

— На островах стоят отряды 12-го стрелкового, — заметил Врангель.

— Что ж, тогда на островах положимся на товарищей, а с той стороны будем действовать сами.

— Генерал может быть недоволен нашей самодеятельностью, — Врангель еще сомневался.

— Значит, буду с ним разговаривать, — я пожал плечами. — Кстати, а что за черная кошка пробежала между вами и генералом Мищенко? Мне казалось, ваши, наоборот, его очень уважают.

— Уважают, но… — Врангель оборвал себя и тряхнул головой, показывая, что не желает о таком распространяться. Пусть — если это касалось дела, то я все равно узнаю. Если же нет, то и черт с ним.

С этими двумя в отличие от подполковников мы говорили гораздо дольше. С Хорунженковым обсуждали способы укрытия позиций и поведение солдат на них. С Врангелем — наоборот. Способы обнаружения и поиска интересных целей для нашей сотни. На первом этапе я рассчитывал, что они оба смогут помочь друг другу. Одни прячутся, другие ищут — так и руку набьют, и интереснее будет. А что касается целей… Были у меня надежды на расспросы слишком резвых корейцев. Выманить бы их только.

Когда я вернулся к себе, лагерь уже спал. Впрочем, меня как командира все равно ждал свежий чай из гаоляна и котелок с солдатской кухни. Еще одно дело, которым нужно будет заняться. Проверю завтра, как питаются рядовые, заодно пройдусь по припасам… Читал я как-то в будущем, что японцы стреляли в разы больше наших — вот и выясним, откуда у этой сплетни ноги растут.

Петр Николаевич Врангель думал о том, как переменчива порой судьба.

Как он решился отправиться на восток, как попал под руку полковнику Макарову. Сначала хорунжий посчитал это ссылкой и даже решил продавить новенького офицера, но тот оказался хорош. Как разнес карабины Семена и Мишека, а главное, в принципе не испугался это сделать. За таким человеком казаки были готовы идти. Причем в отличие от генерала Мищенко, который тоже был хорошим командиром, полковник, как оказалось, умел придумать немного больше, чем положено.