Меткий стрелок (СИ) - Вязовский Алексей

Кольцо под револьверный шнур «нетеряйку» оказалось необычно вделанным в нижнюю часть рамки под барабаном. Затейливо!

Я провернул барабан, слушая четкие щелчки механизма. Курок взвел с глухим скрипом — пружины, должно быть, видели не одну войну.

— Весит как топор, — пробормотал я. — Нижнем стволом как стрелять?

— Вот тут посмотри — кузнец ткнул пальцем в револьвер — Чтобы выстрелить дробью, нижнюю половину передней части курка отводят пальцем вниз, для стрельбы пулями её возвращают вверх в исходное положение.

— Хитро.

— Зато бьет как пушка, — кузнец хлопнул меня по плечу. — Хочешь, заряжу?

Я покачал головой. В его глазах мелькнуло понимание — это оружие не для стрельбы по мишеням. Оно пахло дымом, кровью и прахом тех, кто когда-то держал его в руках.

— Бери, — он сунул револьвер мне в руки. — Аптекарю уже не нужно

Кочевряжиться не стал. Такой ствол дорого стоит!

Час спустя мы валились от усталости, но мэр гнал дальше. И снова сюрприз!! Нам досталось тушить дом судьи. Тоже двухэтажный, как и аптека.

Мы снова образовали цепь: Альберт подавал вёдра, кузнец и Ли поливали крышу, я и Томми-Росомаха ломали баграми горящие ставни. Сильно заняться здание не успело, как и аптеку, потушили быстро.

А я заодно нашел нужный угол, осмотрел его. Буду рыть ночью. Благо пожары в городе сошли на нет и нас распустили отдыхать.

Солнце садилось, окрашивая уцелевшие стены салуна в цвет ржавого железа. Ветер гнал по улице пепел и почему-то обрывки газет.

Дверь скрипнула, выпустив струю теплого воздуха, пропитанного запахом жареной картошки и виски.

— Живой? — Мейбл стояла за стойкой, с самокруткой в уголке губ, на фартуке было свежее пятно вина или чего-то похожего.

— Не совсем, — я попытался вытереть сажу с лица, сел за стойку

Барменша подняла бровь, достала из-под стойки бутылку виски и два бокала.

— Ты весь как черт из преисподней, — сказала она, наливая. — И пахнешь, как пожарная команда. Тушили?

— Сразу как банноков прогнали. Считай весь день

Я глотнул виски, чувствуя, как огонь растекается по грудной клетке, выжигая память о дыме.

— А ты как всегда стоишь за стойкой, будто ничего и не было.

— О, было, — она усмехнулась, указывая самокруткой на заколоченное окно. — Банноки заглядывали. Один даже попытался станцевать на столе.

— И?

— Заряд картечи в живот. Ужинать будешь?

— Не откажусь. Но сначала проверю Звездочку и вымоюсь.

В конюшне Джозайя, черный как смоль, копался в стойле. На его шее болталось штук пять ожерельев из когтей и зубов — баннокские безделушки.

Звездочка была в порядке, фыркнула, узнавая меня.

— Не обирал трупы, надеюсь? — спросил я, гладя её гриву.

Негр обернулся, сверкнув белками.

— Мертвым украшения не нужны, — ответил он, потрогая коготь медведя на своей груди. — А живым… — он кивнул на мой «аптекарский» револьвер. — Вам вижу, мистер Уайт, тоже есть что повесить на себя.

— Да, хорошая игрушка. Особенно картечница

Негр почесался, вытащил из кармана черный камень на кожаном шнурке.

— Шаманский. Говорят, защищает от огня.

Я взял камень в руки, повертел его. Похож на черный турмалин. Пустышка.

— Шаман мертв?

— Теперь да. Его ранило в спину, заполз под повозку. Там я его и нашел.

— Добил?

— Само собой!

Я взял амулет. Камень был теплым.

— Так ты значит, шамана банноков обобрал?

Джозайя промолчал, хитро улыбнувшись.

— Воду натаскаешь? В бочку у задней стены.

— За монету?

— За то, что я защищал тебя и жителей этого города.

Негр тяжело вздохнул, но пошел к колодцу.

Бочка, полузакопанная в земле, еще помнила дождевую воду. Джозайя вылил в неё последнее ведро, брызги попали на сапоги.

— Холодная, — предупредил он.

— Лучше чем кровь на коже.

Я скинул рубаху, увидел в отражении воды синяки и царапины. Шрам от пули «судейских» на плече был свежим, розовым. Он сразу заныл. Я окунул голову, вскрикнул от холода. Потом схватил кусок серого мыла, который принес негр.

— Вы, мистер, чистюля, — сказал Джозайя, наблюдая, как я отмываюсь.

Черт, как же не хватает нормальной бани с веником! Может соорудить?

— А ты вонь любишь?

— Люблю, когда враги чуют меня за версту.

Я разделся, залез целиком в бочку. Ох, как холодно! Я быстро вымылся, негр принес мне полотенце — жесткое, как наждак. Пока я вытирался, он разглядывал мой шрам, о чем то размышлял.

— Возьмите меня к себе слугой, — произнес неожиданно Джозайя

Я растерялся.

— Да у меня и денег то нет тебе платить…

— Сейчас нет, потом будут — философски ответил негр

Я достал из седельных сумок чистое белье, собрал в отдельный баул грязное.

— Мейбл против не будет?

Джозайя пожал плечами.

— Окей, я поговорю с ней. Пока отнеси Ли постирать мои вещи. Скажи, я заплачу ему позже, как разберусь с делами.

— Окей⁇ — конюх явно не знал выражения. Интересно, когда оно появилось?

— Так военные в рапортах своих записываю — О Кilled. По первой цифре и букве. Ноль убитых, понимаешь? Т. е. все в порядке, продолжаем в том же духе…

Негр удивленно посмотрел на меня, ушел с вещами. А я поклялся себе тщательнее следить за языком. Если бы шерифа не убили, то сейчас Мак-Кинли уже взял бы меня за жабры.

Поужинав жаренной колбасой с бобами, я поднялся к себе, уже было лег на койку, но потом пересилил себя и сел чистить оружие. У меня его накопилось уже изрядно. Винчестер судьи, «Ле Ма» аптекаря, ну и свой Кольт. Последний не раз мне сегодня спас жизнь. Его я дочищал уже со слипающимися глазами. Зарядив револьвер, я засунул оружие под подушку и тут же провалился в сон.

Кресты. Их вбили в землю как гвозди в крышку гроба. Двадцать два креста — столько погибло жителей Джексон Хоула во время нападения банноков. Я стоял с краю, прислонившись к ограде кладбища, и смотрел, как ветер треплет черный платок вдовы Редмонда — это был первый торговец, к которому я зашел после схватки с Джесси. Ее лицо было белее снега, в глазах стояли слезы. Но женщина крепилась и только тайком вытирала их рукой. Я тоже тер лицо и глаза — банально, чтобы не зевнуть случайно. Не выспался. Стоило мне открыть глаза и спуститься внизу, как прибежал тот самый паренек из ратуши, которому я вчера выписал подзатыльник — мэр звал меня на похороны. Даже умыться время не дали.

Тем временем, пастор Элиас, в залатанной сюртуке с белым воротничком, поднял Библию. Его голос, обычно тихий, теперь резал воздух, как нож:

— Дорогие мои, сегодня я стою здесь с тяжелым сердцем, чтобы вместе с вами вспомнить тех, чьи жизни оборвались несправедливо. Когда я думаю о них, во мне рождаются те же вопросы, что и в вас: «Почему? Зачем? Где был Бог?». Эти вопросы не новы. Ещё в Писании мы видим, как люди сталкивались с непостижимой болью. Но сегодня я хочу напомнить вам: даже в самой густой тьме Бог зажигает свет надежды. Когда я читаю историю Авеля, первого невинно убитого, мне кажется, будто его кровь вопиет не только к Богу, но и к нам. Каждый раз, сталкиваясь с несправедливостью, я вспоминаю эти библейские слова: «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли». Авель не исчез бесследно — его вера осталась в вечности…

Дальше я пастора не слушал. Нашел взглядом гроб судьи. Закрытый! И ведь никто даже не пришел проводить его в последний путь.

Потом поразглядывал мэра. Тот стоял вместе с полной седой женщиной и пятью подростками — одни другого выше. В толпе на кладбище было уже много знакомых лиц. Кузнец, китаец-прачка, кстати тоже с большим выводком детей и супругой, портной, «Росомаха», Мейбл, Джозайя… Я с удивлением понял, что знаю уже прилично так жителей Джексон Хоула…

После того, как пастор закончил свою проповедь, вперед шагнул Толман.