Князь Серебряный (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Весь первый день Юрия Васильевича грызло предчувствие, что зря он в это дело, ослушавшись брата старшего, дядьёв и митрополита, лезет. Даже если исходить из постулата, что победителей не судят, то всё равно — это и неуважение к власти, и к брату, и к церкви в лице Макария. Обидятся. Отправят на Валаам или Белоозеро грехи замаливать. Это если не убьют. А если убьют, то могут и дальше Соловков послать. На Шпицберген или Новую Землю. Во! В Мангазею златокипящую. Умирать и не очень хотелось. Можно ещё помучиться. Годков семьдесят. А чего, Грозный при ужасном образе жизни до пятидесяти четырёх дожил, а если следить за собой и яды больше не кушать, почему до восьмидесяти не дотянуть? Эвон, Исаак наш Ньютон, который лет через сто родится, дожил до восьмидесяти пяти. Так это в Англии с её ужасным климатом. А тут зимой снег, летом тепло, а весной… нда, вот весной холодная грязь. Прямо как в Англии.

На ночёвку уже вечером поздним остановились в лесу почти. На опушке. Хотели на своём обычном месте заночевать, а из-за постоянно буксующих телег припозднились. Из пацанов Боровой взял с собой только четверых, остальные двадцать человек должны в Кондырево через неделю отправляться, а этих Юрий забрал с собой, чтобы они начинали после зимы, дома протапливать и, вообще, порядок в лагере наводить и на спортплощадке.

Добрались, наконец, до места, и ратники стали лагерь обустраивать, а потешных Боровой отправил валежник собирать. Сам же уселся у небольшого костерка, быстро разведённого братом Михаилом, согреться.

Монах водрузил над начинающим разгораться костром на рогатке котелок медный для чая травяного, а Юрий откинулся на спинку шезлонга и ноги вытянул к огню. Что-то мешало спине, какой-то острый предмет. Пришлось встать и посмотреть. Под шезлонгом оказалась шкатулка деревянная с окованными медью углами, та, в которой он хранил оба пистоля и пороховницу, как и небольшой запас свинцовых пуль под оба калибра. Почему брат Михаил не занёс её в палатку было непонятно. Но раз оказалась под рукой, то Юрий решил, как всегда в путешествии, перед ночёвкой оба пистолета зарядить. Да, на них ни разу никто не напал. Преувеличивают, как всегда, количество разбойников на необъятных просторах нашей Родины. Ну, или у них отряд слишком большой всегда, и разбойники не дураки, на силу не попрут.

Юрий, не спеша, смазал стволы маслицем, потом тряпкой специальной из мягкой льняной ткани протёр их внутри и снаружи и стал заряжать.

Занятие требует сосредоточенности и аккуратности, и Боровой на пару минут выбыл из реальности. А вернул его потешный Егор начавший трясти его за плечо в тот самый момент, как Юрий пулю пытался в ствол большого одноствольного пистоля запихать. Пуля была чуть большевата, и в ствол залезать не спешила.

Рожа у Егорки была красная, он кричал чего-то прямо в лицо князю Углицкому, брызгал слюной и махал руками в сторону леса, куда пацаны пошли за хворостом. Юрий туда глянул, выронив пулю, и увиденное ему не понравилось. Из леса без всякого хвороста бежали остальные трое его потешных и махали руками, и видимо кричали, стремясь привлечь к себе внимание. Надо отдать должное пацанам, это у них получилось, сонный лагерь резко пробудился.

— Что случилось? — Боровой вопрос-то задал, но привык, что ему никто не отвечает. Организовали, понимаешь, заговор молчания, — Скажи Матвею! — Матвей Ильич Коробов — это старший у четверых дворян, что с ним отправились.

Однако видно крики пацанов уже известили и Коробова, и остальных дворян, что случилось, так как они бросились к своим возам и стали лихорадочно заряжать пищали.

— Хрена се! — Боровой оттолкнул пацана, — Заряжайте тромблоны.

Сам же принялся искать упавшую на землю пулю, потом бросил это занятие и схватил из коробки следующую. Эта упрямиться не стала и легко вошла в канал ствола. Боровой пошурудил, запихивая её подальше шомполом и, вставив пыж, забил и его, чтобы пуля не выкатилась из ствола.

— Что случилось-то? — обернулся он к монаху.

Брат Михаил уже писал сажистым карандашом на листке.

Событие двадцатое

С опушки полетели стрелы. Недалеко до неё, ну метров пятьдесят, не больше. Тут небольшая речушка, даже название которой неизвестно, делает петлю и холм небольшой, получается, огибает, а хордой этой петли и является опушка леса. Когда останавливались летом на этом холме, то сразу куча плюсов, с трёх сторон вода и незаметно с тех сторон не подойти, да и вообще, не просто подойти — берега у речушки илистые, топкие. Скоро вообще в старицу превратится. Занесёт эту петлю илом. Второй плюс, то, что холмик над рекой метров на шесть — семь возвышался и ветерок сносил комаров, почти их не было. А лес напротив буреломный и там полно сушняка и прочего хвороста. Плюсы одни. Но вот теперь это оказалось минусом. Лёд Юрий уже пробовал, он начал от берега таять и вообще выглядел ноздреватым и ненадёжным. Хрен его знает, выдержит ли он, если попытаться на другой берег перебраться? Метров пять — семь ширина речушки, но плюхнуться в холодный ил всё одно не хотелось. Ну и что это ещё даст⁈ Тут они хотя бы среди возов, за которыми укрыться можно, а там, что — поле и дальше овраг, и только потом в полукилометре лес. А от стрелы тяжело бегать, по грязи особенно.

Стрелы вреда никому не принесли. И ратники, и пацаны, и возчики укрылись за телегами и под телегами. Стрельнули залпом от леса ещё раз и ещё. Но пока это нападавшим ничего не дало. Не сплошные ряды возов, но довольно густо натыканы, если прятаться не за первыми рядами, а в середине, где, то вероятность, что тебя стрелой проткнут, равна нулю или к нему стремится. Судя по количеству стрел, пацаны не ошиблись, на них напало десятка три. И это были не разбойники. Не тати. Это точно были вои. Стрелять из лука — это наука. Где-то они эту науку изучали. Сейчас стрелы густо сыпались вокруг, но под телегу залететь не могли. Не дрон, чай.

Брат Михаил написал на бумаге чёрным карандашом, что по лесу в нашу сторону идут тати. Много, не менее трёх десятков. У многих колчаны со стрелами за плечами видны.

Боровой через оси колеса разглядывал опушку. Уже сумерки, видно так себе. Да ещё впереди метрах в десяти тот костерок разгорелся и теперь сквозь него как бы смотреть приходится. Хрень получается.

По размышлениям выходило, что это не разбойники или не совсем разбойники. Это люди посланные его убить тем же товарищем, что и отравить его хотел. Не получилось отравить — решили стрелами утыкать в ежика превратив. И возможно у татей этих всё бы получилось, но они из-за плохой дороги опоздали к месту ночёвки.

И пацаны ещё случайно на них напоролись. А говорят: «Дураки и дороги». А оказывается, плохие дороги пользу могут принести, если по ним опоздаешь к засаде, а дураки, если на авось будут полагаться, то такое простенькое дело, как убийство отрока, у которого вся охрана — четверо ратников, могут завалить. Хотя! Не завалили ещё. Вон, стрелы брякают, впиваясь в телегу или отлетая от них. Не слышно, естественно, видно зато. А вот интересно, что будут эти тати делать, когда стрелы кончатся? Ну, хотя, чего им опасаться? их три десятка, а тут всего четыре ратника и пять пацанов, считая глухого княжёнка, возчиков вообще можно не принимать в расчёт. Они — тати пойдут в рукопашную. Сабли наголо и айда. Ну или копья? Хотя сабли, скорее всего.

Вжик. Стрела воткнулась в землю прямо перед носом Юрия Васильевича. Он отпрянул назад под телегу. Ничего там не видно. Можно дать команду воям пальнуть в сторону леса из пищалей? Четыре выстрела? Вероятность, что попадут в сумерках, не наблюдая противника, так себе. А вот пищали будут разряжены… Хотя… Пока те бегут пятьдесят метров успеют зарядить. Пусть бабахнут. Может это остудит головы у напавших на них. Под пулю лезть кто добровольно захочет?

— Егор, сползай к Коробову. Пусть стрельнут все четверо и сразу снова зарядят и больше пока не стреляют, — подозвал Юрий пацана из-под соседней телеги.