Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

– Где она? – перепросил я, игнорируя упрёк.

– Нет её здесь!

– Врёшь!

– И повернулся же язык, невесте Христовой такое сказать, – укоризненно покачала головой Годунова.

– Где она, Ксения?

– Ушла.

– Как? Куда?

– Не знаю, Ваня. Я ей лишь сказала, что не приму на послушание. Всё одно ты ей покоя не дашь, и заберешь отсюда, а коли станем упорствовать, так с тебя станется обитель по камушку разнести!

– Господи, за что же мне это? – тяжело опустился я на скамью и, сняв с головы шапку, бросил её на стол.

– Сам, поди, знаешь, – бесстрастно отвечала монахиня. – Ведь ни одной юбки не пропустил на пути своем. Вот и наказал тебя Господь.

– Делать ему больше нечего, как за каждым прелюбодеем следить, – проворчал я в ответ на обвинения. – К тому же, тебе ли не знать, что не такой уж я и греховодник. Ты ведь у меня не один день в лагере скрывалась, покуда я Машку искал!

– Скажи ещё, что у тебя мыслей греховных в ту пору не было?

– Мало ли, – усмехнулся я. – Это же только мысли.

– Ещё хуже!

– Ладно тебе, – примирительным голосом отвечал я, и поспешил перевести разговор на другую тему. – Представляешь, а ведь Мария знает, что ты её мать!

– Сама догадалась, или подсказал кто?

– Хуже. Подслушала вас с Алёной.

– Вот егоза!

– Ага, большая уже совсем. Скоро заневестится, вот тогда хлебнем с ней лиха.

– Господь не без милости.

– Ну-ну. Слушай, Ксения Борисовна, ты вправду не знаешь, куда Алёна направилась?

– И знала бы – не сказала. На что она тебе? Смущаешь только девку. Ты ведь женат, и дети есть!

– Вот-вот.

– Погоди-ка, а ты не для того ли царицу Катарину в православие перейти заставил, чтобы к нам в монастырь спровадить?

– Да ты что! – искренне возмутился я. – Как тебе такая мысль в голову пришла? Я всё-таки – рыцарь!

– Довелось мне вашего брата-рыцаря повидать. Та ещё – сарынь! [20] Дочку-то, зачем перекрещивал?

– Странный вопрос от православной игуменьи. Или ты не рада, что она к истинной вере пришла?

– Было бы чему радоваться, Ваня! Бог един, он бы и без того невинную душу своим заступничеством не оставил. А вырастет царевна – намается. Православных принцев не водится, а за лютеранина тебе теперь ей не выдать.

– Хоть ты душу не трави! Переиграл меня Филарет, что тут скажешь.

– Струсил?

– Полегче, царевна! – огрызнулся я, но потом вздохнул и добавил. – Не того я испугался, что ты думаешь. Смерти, видит Бог, не боюсь, сечи тоже. А вот что придется кровь пролить у своих… своих, понимаешь?! И ладно бы, бояре взбунтовались, всех бы тут же посёк! Ни на возраст, ни на заслуги прежние не поглядел, а вот мужиков да баб простых с иконами не смог. Хреновый из меня царь, правда?

– Как ты вообще допустил, чтобы его выбрали?

– Получилось так. Можно сказать – Его воля!

– Любите вы свою слабость, жадность и глупость Божьей волей прикрывать! Я, поначалу, думала, что как только патриарха выберут, так я в ноги упаду и вымолю, чтобы меня в глушь отправили от мира подалее.

– А теперь что же?

– А теперь решила, что буду ему и прочим, как бельмо на глазу! Пусть смотрят на меня и вспоминают подлость свою.

– Пристыдить хочешь?

– Стыда там отродясь не бывало, как и совести. Но хочу!

– Быть по сему. Пока жив, не дам тебя выслать из Москвы.

– Спасибо, государь. Только куда Вельяминова бежала, все одно не ведаю.

– Зачем она тебе?

– Люблю я её, Ксения. Понимаю, что вместе нам не быть, но не могу иначе. Как наваждение какое-то!

– Странный ты, Ваня. Однако если вправду любишь – найдешь. Сердце тебе подскажет. А теперь ступай. И так уже покой обители нарушил.

Оставив игуменью, я спустился вниз и остановился в нерешительности. Возвращаться домой в Кремль не хотелось, а больше идти было и некуда. Разве что в Стрелецкую слободу, но вскоре все узнают, что я там, прискачут ближники, за ними придворные. И все вернется на круги своя. Льстивые улыбки бояр, состарившаяся жена, дети, выросшие без меня, и дела-дела-дела.

Кляузы, доносы, челобитные. Причем, большинство из них можно было решить на месте, не доводя до высших инстанций, но куда там! Всё в Москву, всё пред светлые очи…

Обычно, когда я посещал монастырь, за мной табуном ходили сопровождающие лица или свита. Однако на сей раз я остался совсем один. Сопровождающие меня охранники дожидались за пределами обители, а игуменья никого озадачивать не стала. Может обиделась, а может ещё чего. Пока я общался с ней, день подошел к концу и начало смеркаться, да к тому же еще поднялся ветер. Почему-то у ворот никого не оказалось, и даже в надвратной церкви не было видно ни огонька. Наверное, мне следовало найти своих охранников и вернуться назад в Кремль, но в моей голове продолжали звучать слова Ксении Годуновой и я отчего-то воспринял их как руководство к действию. И я пошел.

Ветер всё усиливался, но я упрямо брел вперед, пока не уткнулся в чей-то ветхий забор. В ноздри отчетливо пахнуло дымом, значит, где-то рядом топится печь, а это означает, что здесь живут люди и есть возможность укрыться от непогоды. С трудом добравшись до крыльца небольшой избушки, я постучал в неё.

– Кого это нелегкая принесла в такую непогоду? – раздается совсем рядом скрипучий голос.

– Пустите путника, – хрипло попросил я хозяев, и моё сознание померкло.

Не знаю, сколько времени я находился в беспамятстве, но, очнувшись, понял, что сижу у русской печи, в которой весело потрескивают дрова и мне тепло! Оружия нигде не видно, но мне отчего-то нет до этого никакого дела. Главное, что я жив, а там посмотрим. Сзади раздается скрип двери, тянет холодом из сеней. Видимо, хозяева вернулись. Надо бы поздороваться, но как только оборачиваюсь, слова застревают в горле. В избушку вошла женщина… скорее старуха… очень древняя старуха. И внешность у неё – ну вылитая Баба Яга! Причём, та, что играл Георгий Миляр в сказках Роу, по сравнению с этой – просто душка!

– Что молчишь, добрый молодец! – снова звучит уже знакомый скрипучий голос.

– Гхм. Здравствуй, красавица!

– Ишь ты, – ухмыляется беззубым ртом хозяйка. – За красавицу спасибо. Давно меня так не называли. Куда путь держишь?

– По делам ехал.

– По каким таким делам? В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

– Так то – хороший. В царских рейтарах я служу. А там не спрашивают, кто чего хочет. Велено и всё тут!

– И как же ты забрел в нашу глухомань?

– Видать, с пути сбился. И вообще, бабушка. Ты, прежде чем расспрашивать, сначала накорми, напои, а только потом любопытствуй.

– Вот тебе раз, – всплеснула руками старуха. – Только что была красавица, а теперь стала бабушка!

– Что поделаешь, жизнь-то скоротечна! – философски ответил я, и взгляд сам собой наткнулся на большую лопату, которой в печь ставят хлеб.

Волей-неволей вспомнился эпизод сказок, когда добра молодца на чём-то таком пытаются засунуть в духовку. Хозяйка, кажется, сообразила, о чём я подумал и плотоядно ухмыльнулась.

– Испугался? – расплылась в мерзкой улыбке старая ведьма.

– Небось, подавишься, – хмыкнул я в ответ, но рука сама собой схватилась за то место, где обычно находится рукоять кинжала.

– В сенях твое оружье, – правильно поняла намек Баба Яга или как там её зовут.

– А конь?

– А коня уже съела!

– Значит, неголодная!

– Ой, я не могу! – засмеялась хозяйка избушки. – Всяких за свою жизнь повидала, но такого не приходилось. Только вот коня у тебя не было.

– Разве?

– Точно тебе говорю, касатик.

– Ну не было, так не было!

– Чудной ты. То была у тебя лошадь, то не была. Скажи лучше, что ищешь в нашей глухомани?

– Да так, девушку одну.

– Почто?

– Хочу отговорить постриг принимать.

– Ишь, Христову невесту, значит, решил с пути сбить?

– Не так всё! – с досадой отозвался я. – только, боюсь, не смогу объяснить тебе, поскольку сам ничего не понимаю.