Русская война. 1854 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Увы, с Расселом ничего не поделать. Его прикрывает Пальмерстон, мечтающий сковырнуть кабинет Абердина. Так что придется терпеть чертова ирландца и просто побыстрее закончить эту заварушку. Кстати, что там Меншиков? Уже забился в самую глубь севастопольских укреплений?

— Разведка донесла, что они отступили не к городу, а на север, — француз поморщился, думая о том, что его коллеге больше интересна политика на родном острове, чем война. И ладно бы он признал это, уступив ему общее командование, так нет, до последнего упирается и только лично отдает команды английским полкам.

— Информацию передал тот ваш особый агент? Он никогда не ошибается. Значит, русские встали у Бахчисарая, — задумался Раглан.

Еще недавно все было так просто: пусть ценой крови, но им надо было лишь додавить армию русских, взяв их в клещи с суши и моря. Сейчас же те разбили свои силы, и уже союзникам нужно думать о том, что их могут атаковать с двух сторон. Пойдут на Севастополь — Меншиков ударит в спину. Пойдут за ним вглубь полуострова — и тут же лишатся поддержки флота. О, этого старого царского проныру устроил бы любой вариант.

— Я думаю, — нарушил повисшую паузу Сент-Арно, — что мы могли бы разбить армию на две части. Одна будет прикрывать тыл, другая возьмет город. Пока Горчаков связан Австро-Венгрией, он не сможет послать сюда больше пары полков, да и те вряд ли. Численное преимущество на нашей стороне.

— Или можно совершить маневр вроде тех, что вы так любите, — Раглан помахал рукой проходящему мимо полку лорда Кардигана. Наглый богатый выскочка. — Пока мы стоим к северу от Севастополя, то находимся под ударом с двух направлений. Но это работает только потому, что рядом у русских есть база в Бахчисарае, а наши коммуникации до Евпатории непозволительно растянуты. Чтобы изменить ситуацию, всего-то и надо, что обойти город и встать с его южной окраины.

— Флот возьмет Балаклаву, — задумался Сент-Арно. — Южная сторона удобнее для обороны, зато мы сможем доставлять снаряды почти до пушек прямо по морю. И в тыл нам зайти у русских не получится. Дальше по побережью у них нет крупных городов до самой Керчи. Меншикову не останется ничего другого, кроме как вернуться в город и принять бой.

— Где опять наша артиллерия и штуцеры докажут свое превосходство, — кивнул Раглан.

Ему неожиданно пришла в голову мысль, что если под Абердина копают за затягивание кампании, то, закончив ее как можно раньше, он сможет попросить у премьера все, что захочет. Так что пусть Меншиков крутит свои маневры, агент французов все равно выдаст им всю информацию на блюде, а они просто сделают то, что должны. Сил им точно хватит. Главное, чтобы опять, как под Варной, не вспыхнула новая эпидемия холеры.

Надо будет приказать увеличить норму рома на человека и разделить лагеря с французами. Те хоть и хорошо показали себя в бою, но вот о быте солдата совсем не думают. Впрочем, если эта война ослабит еще и Францию, Англии это тоже на руку.

Мы все-таки захватили английский обоз! Кажется, какие шансы у четырех сотен человек наткнуться на чужие телеги в степях Крыма? А очень большие! Дорога-то между Евпаторией и Севастополем одна. Раз. Для конных дозоров у союзников просто недостаточно лошадей, так что риск столкнуться с превосходящими силами был минимален. Два. Единственное, чего я опасался: что враг быстро перейдет на южную сторону Севастополя, и снабжением по суше так никто и не успеет заняться.

Повезло. Вечером восьмого мы ушли на север, переночевали километрах в пятнадцати от побережья, а утром вслед за рассветом вернулись на дорогу и в первый же час перехватили десять телег припасов без всякого прикрытия. Как же беспечны порой люди в этом времени. Поспешили пополнить запасы после сражения и даже не подумали, что тут может оказаться кто-то чужой.

Ильинский больше всего обрадовался снарядам, хотя что нам те две телеги с мелкими чугунными ядрами? Меня вот сильнее воодушевили мотки медной проволоки в странной, как будто промасленной, тканевой оболочке[1], а еще консервы. Я сначала не поверил, когда увидел ящики с банками, прикрытые от солнца тканью с угольным шрифтом: Генри Бессимер. Кажется, именно он и довел до ума технологию создания консервов? Как бы там ни было, четыре телеги в осажденном городе мне точно пригодятся. Жалко, с золотом и серебром не повезло, но от еды и меди сейчас даже больше пользы.

— Ваше благородие, — я так увлекся разглядыванием добычи, что не сразу заметил, как владимирцы перехватили повозку, идущую не от Евпатории к Альме, а наоборот. — У нас тут пленный и, кажется, кто-то важный.

— Может быть, генерал? — глаза следующего за мной по пятам ефрейтора Игнатьева заблестели. Понимаю: пленный генерал — это если не орден, то медаль так уж точно.

— Вряд ли, — отозвался командовавший задержанием матрос. — Какой-то скрюченный, плюгавенький. Даже защищаться не попробовал, только кричал что-то по-своему да прижимал к груди сумку с бумагами.

У меня в голове тут же пронеслись тысячи вариантов, кто именно нам мог попасться. Но к чему гадать? Приказав Ильинскому уводить нашу добычу на север, я быстро двинулся в сторону захваченной повозки.

— Поручик Щербачев, Григорий Дмитриевич, — представился я, приметив толстого мужика в кепке, сидящего на одном из своих чемоданов.

Действительно, выглядел он не особенно представительно. Потрепанная одежда, за которой, был видно, не особо следили, неухоженная рыжая борода, но вот глаза… Цепкие, умные, жесткие.

— Уильям Говард Рассел, корреспондент газеты «Таймс», — представился мужчина с заметным акцентом, и я неожиданно вспомнил, что действительно читал о нем.

Один из первых военных корреспондентов. Писал репортажи о ходе Крымской войны, отправлял их в Лондон, и те выходили чуть ли не день в день, что, конечно, немало влияло на вовлечение английского общества в этот конфликт. У нас с этим было похуже. Прямую телеграфную линию в Севастополь так и не проведут, а до Одессы протянут только в следующем году. В общем, прямых репортажей с нашей стороны не было, и порой не только Лондон, а даже Санкт-Петербург узнавал новости не от своих генералов, а из английских газет.

Те же «Севастопольские рассказы» Льва Толстого, который сейчас готовит свои пушки где-то на юге города, выйдут тоже только в пятьдесят пятом. Критическое отставание. И пусть Рассел тысячу раз пытался быть объективным, описывая не только успехи, но и неудачи союзников, он был британцем. Да, родился в Ирландии, но потом учился в Кембридже, перевод в Лондон стал для него пиком карьеры, и видит он себя, прежде всего, гражданином Британской империи.

— Читал ваши репортажи о войне за Шлезвиг-Гольштейн в пятидесятом, — продолжил я разговор, переходя на английский.

— Читали? Не знал, что в России кто-то обращает внимание на имена в британских газетах, — глаза Рассела удивленно блеснули.

— В мире не так много военных корреспондентов, чтобы не запомнить ваше имя, — я пожал плечами.

— Военных корреспондентов? Какие хорошие слова. Гораздо лучше, чем крыса с пером, как называют меня французы, — Рассел явно решил воспользоваться нашими хорошими отношениями и добавил огонька, уколов союзников. Что ж, а почему бы и нет?

— Вы, наверно, думаете, что мы будем с вами делать? — спросил я.

— Возьмете в плен? Скажу сразу, что рассчитываю на ваше заступничество, поручик Стчерпатчоф, — Рассел сделал все возможное, чтобы не исковеркать мою фамилию, но у него не очень получилось.

— Я вас отпущу, — у меня не было времени долго болтать. — Мы уедем, вы продолжите свою поездку в Евпаторию. Правильно же понимаю, что вы хотите передать по телеграфу статью о недавней битве?

— Все верно.

— Тогда у меня предложение. Что вы думаете о том, чтобы добавить к ней еще и взгляд с другой стороны? Интервью с русским офицером, который мог оценить как храбрость, так и ошибки союзников. Что скажете?

— Это будет сенсация!

— Тогда ручку[2] и бумагу, — я подвел черту. — Запишу вам основные тезисы, чтобы ничего не потерялось. А как развернуть их в полноценные предложения вы уж думайте сами. Ну и буду ждать новый выпуск «Таймс», чтобы прочитать, что вышло из нашего сотрудничества.