Великий диктатор. Книга четвертая (СИ) - "Alex Berest"

- Ха-ха-ха, женщина, ты меня что? Шантажируешь? А кто обещала родить мне дочь, а родила двух мальчишек? Так что не надо мне тут условия ставить! Как решу — так и будет!

…..

- А почему ты выбрал эту каюту, а не салон-люкс, - в полумраке каюты поинтересовалась Татьяна, когда мы обессиленные лежали после секса.

- Там музей располагается. Вернее, располагался. Перед отплытием все экспонаты оттуда перенесли на берег. Но для того, чтобы там жить, надо сначала ремонт сделать.

«Ику-Турсо», ранее принадлежавший финской пароходной компании, каждый год участвовал в торжествах по случаю победы в Русско-Японской войне. И каждый год мои пионеры проводили экскурсии по пароходу, рассказывая о его героическом походе в 1904 году, и о бое с японским миноносцем. Для этого в салоне-апартаментах и устроили миниатюрный музей, посвящённый тем событиям.

В январе этого года «ХухтаХухта» выкупила судно. И сейчас оно направлялось в Нью-Йорк. Где должно было стать одним из кораблей, в планируемых мной конвоях. Когда ледоколы построят, они также отправятся в Нью-Йорк. У меня были большие опасения, что русский флот может просто-напросто мобилизовать мои суда после начала войны. Но если они временно сменят флаг на звёздно-полосатый, то конфискация им точно не грозит. А США вступят в войну ещё не скоро. Это если я, конечно, своими вмешательствами не поломал основную историческую линию.

Для организации транспортной компании в Нью-Йорк плыли Эдвард Гюллинг и его помощник Ивар Ласси. Компанию должен был возглавить Гидеон Сундбек. Этот швед когда-то работал главным инженером на нашей стекольной фабрике в Карлебу, пока не эмигрировал в США.

К моему громадному удивлению именно он оказался тем человеком, который изобрёл, а вернее, улучшил застёжку-молнию. Получив патент на своё изобретение, он так и не смог его никуда пристроить. Уж слишком новаторской была подобная застёжка. А начать собственное производство он не мог, так как все деньги потратил на оформление патентов в Европе и США. Даже свой дом в Ньюарке заложил.

И всё у него шло к тому, чтобы за бесценок продать патент своему тестю, Петеру Аронссону. Пока, в какой-то момент, ему не попалась реклама торгового дома, принадлежащего «Хухта-групп». Сундбек написал письмо управляющему нашей заокеанской юридической конторы, а те переслали его мне. Делиться доходом с такого прибыльного проекта с дедом и другими родственниками я не захотел, поэтому и решил создать стороннюю компанию. А заодно и транспортную.

Договорились мы со шведом довольно быстро. Он становился руководителем нашей торгово-закупочной компании и заодно получал возможность производить свою «молнию» на территории США. Мы же получали преданного нам управляющего и европейский патент на застёжку. Всё равно изобретение Сундбека нужно было улучшать и дорабатывать, и патентовать по-новому.

Я очень надеялся, что смогу вспомнить и воспроизвести устройство этой застёжки из моего времени. То, что придумал Сундбек, мало походило на те молнии, которыми я когда-то пользовался. А получив новый вид застёжки, я смогу зарегистрировать её уже на своё имя. И останется только купить или выменять лицензию у германской компании «Прайм» на одёжную кнопку. Пока что переговоры с ними об этом ни к чему не привели. Они хотели получить лицензию на нашу канцелярскую скрепу, но без выплаты роялти. Впрочем, в связи с надвигающейся войной, я скорее всего соглашусь на их требование. Кому нужны скрепки в воюющей стране?

Мы же: я, Татьяна и Эмиль Викстрём со старшим сыном Эстелем, направлялись с оказией в Лондон. Ну, и по пути заскочили в Копенгаген. Где я наведался на могилу своего оружейного учителя Александра Бьярнова.

И если я отправился в столицу Великобритании по делам, то восемнадцатилетний Эстель Викстрём собирался попробовать поступить на обучение в Лондонский Королевский колледж архитектуры. Как я ни уговаривал его отца, Эмиля Виктсрёма, зная о приближающийся войне, пристроить своего сына в Стокгольмскую академию на архитектурный факультет, эти упертые финские шведы решили сделать всё по-своему. Ну и бог с ними…

- Музей? Какой ещё музей? Эй, Матти, ты там часом не заснул? - и супруга для проверки похлопала меня по голому животу, вырывая из размышлений и полудрёмы.

- Почти заснул. Но ты, женщина, меня разбудила. Ррррр, - зарычал я и перекатившись поближе к Татьяне, впился губами в её шею. - Я железный друид. Я зацелую тебя везде, смертная женщина.

- Ха-ха-ха, - расхохоталась жена и тут же потребовала разъяснений. - А кто такой этот железный друид?

- Это прозвище Вяйнямейнена. Первочеловека в финском эпосе. Я же давал тебе читать «Калевалу» - напомнил я.

- Да ну её. Скучная она.

- Это точно. Я всегда хорошо засыпал, когда учил заданные в школе руны.

- Вот и я на первой руне заснула. Так, Матти, пока я помню. А что за музей был в салоне?

- О! Там забавная, интересная и одновременно поучительная история. Будешь слушать?

- Ещё бы! Ты очень интересно рассказываешь.

- Перед самой войной с Японией, когда этот пароход вёз в Китай много полезного груза, в тот салон тайно проникли двое мальчишек, которые мечтали отправиться на край света и вступить в ряды нашей армии. Они тщательно подготовились, запасли много продуктов, взяли с собой интересные книги и даже шахматы, чтобы не скучать во время долгого плавания.

- А вода? И куда они в туалет ходили?

- Так это же люкс-апартаменты. Хоть судно и шло в Порт-Артур как грузовое, но перекрывать водоснабжение и канализацию на пассажирской палубе никто и не подумал. А один из мальчишек, Карл Доннер, был племянником капитана. И частенько бывал на этом корабле. Вот и выучил что где находится и как туда пробраться. И целых три недели они умело прятались от экипажа, пока ушлый боцман судна не приметил, что на окнах каюты открыты шторы.

- Я их понимаю. Самой было бы любопытно посмотреть на проплывающие мимо страны. А что дальше было? - сонно прошептала супруга.

- Дальше? Их поймали и заставили отрабатывать безбилетный проезд. Они целыми днями сидели на кухне и чистили картошку для экипажа и солдат. А когда картошка заканчивалась, то мыли полы и туалеты. И всё бы ничего, но, перед самым прибытием в Порт-Артур, «Ику-Турсо» столкнулся с…

Я замолчал, так как рассказывать стало некому. Татьяна, свернувшись калачиком и подложив сложенные ладошки под щёку, спала. Полюбовавшись какое-то время женой, я осторожно укрыл её простынёй и, щёлкнув поворотным рубильником, погасил свет в каюте.

…..

«Ику-Турсо» уверенно пожирал морские мили, приближая нас к конечной точке маршрута. Татьяна, отговорившись мигренью, осталась в каюте. Мои финансисты что-то бурно обсуждали в пассажирском баре. Младший Викстрём с мольбертом и кистями оккупировал корму. А мы с его отцом, Эмилем Викстрёмом, расположились на открытой террасе пассажирской палубы и, потягивая купленный мною в Копенгагене датский солодовый лагер, наслаждались погодой, видами и разговором.

- Ну ты сам вспомни! Какой основной цвет домов в Гельсингфорсе или Улеаборге? Да в любом губернском городе.

- Серый, красный и жёлтый. Всё зависит от материала, из которого он построен, и штукатурки, которой он покрыт. В малых городах деревянные здания красят в тёмно-красный цвет. Иногда в жёлтый или зелёный. Но в больших городах преобладает цвет кирпича и штукатурки, - отчитался мне Эмиль Викстрём. - Кроме твоего Яали, разумеется.

- Вот именно! А страна у нас северная. Полгода — снег и слякоть. Низкое серое небо, такого же цвета и вода. И всё это влияет на эмоциональное состояние населения. Оттого и пьют у нас много. Да и самоубийства не редкость. Вот я и хочу, привнести разнообразие хотя бы при помощи красок. Вот для этого мне и нужна ваша помощь скульпторов, художников и архитекторов. Для этого я и затеял эксперимент с разноцветными домами в Яали.

- Ха. Да тебе просто в других городах хозяева домов не позволили бы издеваться над их жильём. Вот и раскрашиваешь Яали. Хотя, должен признаться, мне нравиться твоя идея. Но! - Викстрём даже указательный палец поднял к небесам. - Всё упирается в недолговечность нынешних красок. Слишком они нестойкие к осадкам и перепадам температуры. Поэтому в уличной живописи сейчас преобладает керамическая мозаика. Но это очень дорогое удовольствие.