Война за мир (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Генрих не был идеалистом или восторженным юнцом. Начиная эту войну, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что она может очень сильно затянуться. Вероятно, на многие годы. Поэтому начать он ее хотел с удара, лишающего Империю очень важного сырья — нефти. Не всей. Да. Но подавляющего ее объема. А это значит и грузовики, и танки, и корабли, и самолеты будут испытывать дефицит топлива. Да и многое другое. Что снизит их активность. В моменте такой успех не дал бы почти ничего. Тем более, что у Империи имелись и иные источники нефти. Но в перспективе нескольких лет боевых действий — это бы сказалось очень сильно.

Войск у Империи в тех краях было совершенно недостаточно для парирования столь мощной группировки. Пришлось предпринимать аварийные, авральные меры. Так, из Балтики и Черного моря по внутренним коммуникациям на Каспий было переброшено несколько эсминцев и два десятка бронированных катеров. Не зря же Император так фокусировался на этой водной системе, по которой не то что эсминец — линкор или авианосец можно перегнать. Порожняком, конечно. Но не суть.

И вот эти корабли, внезапно нарисовавшиеся у южного побережья Каспия, и создали наступающим силам Альянса проблемы. Особенно эсминцы, которые со своими 127-мм пушками оказались очень грозной силой.

Появление флота в Каспийском море позволило силами всего трех пехотных полков медленно и упруго отходить, вынуждая войска Альянса продвигаться в боевых порядках, опасаясь засад и очень зубастых узлов обороны. Особенно болезненными были приемы — артиллерийских налетов на тылы, когда с моря подходили эсминцы к береговой линии и начинали обстреливать глубокий тыл наступающих войск противника. Зачастую бессистемно. Но это ни раз и ни два создавало сумятицу и срывало операции. Согласитесь, сложно чем-то управлять, когда невдалеке от твоей палатки начинают падать пятидюймовые снаряды. Хочешь — не хочешь — все рассыпалось и расползалось. И на какое-то время наступающие войска оказывались предоставлены сами себе. А потом… потом время уже было упущено. Не получив своевременно подкрепления или огневой поддержки, они откатывались, умывшись кровью.

Другим немаловажным фактором стало снабжение и маневр.

Обладая флотом силы Империи имели возможность нормально снабжать все свои немногочисленные войска. Подвозить им продовольствие, боеприпасы, оружие, медикаменты, вывозить своевременно раненых и больных. Последнее было особенно важно, так как развязывало руки этим полкам, которые в противном случае были бы стреножены ранеными.

Плюс — операции в тылу.

Посадили одну-две роты пехоты на несколько бронированных катеров. И при поддержке одного-двух эсминцев высадили где-нибудь в двадцати километрах за линией соприкосновения. Бойцы, быстро крутя педали своих велосипедов, выдвинулись. Постреляли. Пошумели. И деру. Обратно к кораблям, которые своими орудиями обеспечивали спокойную эвакуацию…

И, хоть такие лихие наскоки создавали массу проблем, остановить наступающую армию Альянса они не могли. Та вышла к побережью Каспийского моря и пошла на запад медленным, но вполне себе паровым катком. Да, эти полки ее тормозили. Да, эти корабли ее терзали. Но она все равно неотвратимо продвигалась к Баку, где находился важнейший железнодорожный узел, связывающий Персию и Империю. Все складывалось непросто. Но в Главном штабе не спешили. Они опасались масштабного наступления османов в тыл Бакинской группировки. А много войск снять и перебросить в Среднюю Азию в руководстве Империи не решались. Мало ли это отвлекающий маневр? Может быть противник именно этого от них и ждет? Ведь Альянс мог через вот такую провокацию именно этого и добавиться. Поэтому, Главный штаб выигрывал время и готовился к большой и достаточно непростой оборонительной операции — битве за Бакинский логистический узел…

Тем временем Николай Александрович парился в баньке. Хорошо так. Душевно. С Афанасием — руководителем своего Лейб-конвоя. Он и раньше составлял ему компанию. И попариться, и поболтать, и вроде как служба безопасности под боком.

Вышли.

Расположились с комфортом.

Выпили по кружке холодного, запотевшего свежего пива. Вредно. Да. Но им нравилось.

Начали жевать креветки.

— О! Чуть не забыл! — Произнес Император и, пройдя к шкафчику с принадлежностями, достал с нижней полке плотную, туго набитую чем-то папку. — Вот. — Произнес он и положил перед Афанасием.

— Это срочно?

— Смотри сам, — пожав плечами произнес Николай Александрович с самым благодушным видом и вернулся на свое место.

Афанасий с некоторой неохотой развязал завязки и начал перебирать фотокарточки, которые летали там подшитыми пачками. Мрачнее и бледнея, даже несмотря на недавнюю парилку. Наконец он поднял глаза.

— Твое здоровье! — Воскликнул Император и опрокинул в себя небольшой флакончик, что держал в руках.

Афанасий внимательно посмотрел на эту склянку. Потом на пиво. И скривился в мрачной улыбке.

— Противоядие?

— Да.

— А мои люди?

— Спят.

— Жена? Дети?

Император промолчал, с каким-то холодным разочарованием смотря на Афанасия. Пауза затягивалась. Он все поняв, поник головой и уставился в пол, не говоря ни слова.

— Почему? — Наконец выдавил Николай Александрович.

— Что почему?

— Почему ты меня предал? И ладно я. Бывает. Но мои дети… ты ведь покрывал кровавые оргии Ярослава, зная о них с самого начала. Или будешь отрицать?

— Не буду. Знал. Покрывал.

— И зачем ты это делал? Почему ты меня предал?

— Я тебя не предавал.

— Не предавал?! — Аж привстал от этой наглости Николай Александрович. — НЕ ПРЕДАВАЛ?!!

— Нет. — Тихо и как-то обреченно произнес Афанасий.

— Тогда что это? Ты ведь фактически убил моего сына. Едва не убил второго. Да и по мне стреляли твои люди. Что это, если не предательство?

— А ты хоть что-то вокруг себя видел?

— А что я должен был увидеть?

— Ты сам убил своего сына. Ты!

— Я?!

— Да. Ты. Ты занимался чем угодно, кроме его воспитания. При первом случае бросал все и убегал заниматься делам. А твоя мать — нет. И ее окружение — нет.

— Ты мог бы мне сказать.

— Я говорил. Много раз говорил, что тебе нужно уделить больше внимание сыну.

— Не это!

— Это! Его могло спасти только это!

— Если ты сказал, куда его втягивают, я бы смог его вытащить.

— Когда я понял, было уже поздно. Слишком поздно. Он ведь поначалу тянулся к тебе. Как цветочек к солнышку. Хотел быть как ты. Во всем тебе подражал. Но ты каждый раз убегал от него. Пренебрегал. Ругал. Умом Ярослав не отличался и тебя это сильно печалило… слило… как бы он не старался — все было не то и не так. И он озлобился, окрысился, а потом и возненавидел. Все. И тебя, и твое дело. И Мария Федоровна ему в этому помогала. Это тебе всегда было плевать, какого происхождения человек, а ей нет. И ты бы знал, как ее бесила твоя возня с простолюдинами. До зубной боли. И она сумела передать свою боль Ярославу. Поверь. Когда я все понял было уже поздно. И я просто не знал, что делать.

— А покрывал его зачем?

— Не покрывал — из передряг вытаскивал. У него ведь совсем туго с чайником было. Убили бы. Попался бы родственничкам и растерзали его. Вот и прикрывал. А тебе не говорил… так ты бы не поверил. Он ведь при тебе вел себя очень прилично. И он, и мама его, и бабушка… все бы говорили, какой он ангелочек. Я просто ждал, когда он рискнет захватить власть, упившись своей игрой в всесильного и всемогущего. Я просто дал этой язве вызреть.

— Этой язвой был мой сын!!!

— Если бы твой сын пришел к власти, то он, без всякого сомнения, разрушил бы все, что ты столько лет создавал! Он уже подростком все это возненавидел люто. И тебя, и твои дела… улыбался… соблюдал приличия, а сам… ты бы знал, что он в узких кругах говорил. Какие они планы строили… Дворянская вольница Екатерины — детский лепет по сравнению с их мечтами!

— Я этого не замечал.

— А что ты вообще замечал?! — Рявкнул Афанасий вскакивая. А потом обреченно махнул рукой и безвольно осел на лавку. — Ты как безумец… как одержимый бегал со своей Империей. Так, словно ты бессмертный… словно ты будешь жить вечно. Я и так, и эдак пытался с тобой поговорить. Показать, что все катится в пропасть. Но ты не хотел слышать… видеть… и понимать. Просто не хотел. Для тебя это все было слишком малозначительно.