Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим

Прохожу около полсотни метров вверх по седловине и за камнями выныриваю на палатку. Рядом с ней никого нет. Пусто. Что такое, разве ребята не должны меня ждать? С ними все в порядке, черт подери?

Я бросился вперед, откинул полог, заглянул внутрь. Ого, какой сильный храп. Гаврилин и Тимофеев лежат в спальниках, спят, как младенцы. Надо же, какие молодцы, и это почти на 5000 км над уровнем моря. Здесь иногда просто вскипятить чайник проблема, а они заснули.

Бросился вперед, потряс их за руки.

— Эй, ребята, арбитры! С вами все в порядке?

Вполне возможно, что это не просто сон, а последствия кислородного голодания. Тогда их надо разбудить быстрее, здесь это смертельно опасно. Хотя все мы прошли акклиматизацию в альплагере Ошхамахо и слишком большого перекоса не должно быть. Разве что, у кого-нибудь из них тоже есть хроническое заболевание и он отрубился здесь под воздействием высоты. В что же тогда случилось с другим, тоже разлегся рядом за компанию?

— Вставайте, вы чего тут дрыхнете?

Вопреки моим опасениям, ребята тут же начинают шевелиться, открывают глаза, протирают их, видят меня. Тимофеев ошарашенно вскакивает.

— Ты что, уже пришел? Сколько мы так лежали? Весь день?

Гаврилин тоже поднимается. Он смотрит на меня, вздыхает, бурчит что-то под нос, задирает рукав на запястье, смотрит на часы. Потом трясет ими.

— Что за чертовщина? Сколько времени? Сейчас вечер уже, что ли?

Я качаю головой и начинаю чуток закипать. Мои результаты под угрозой. Эти балбесы вместо того, чтобы ждать меня, улеглись спать. Разве мы об этом договаривались?

— Какой вечер, сейчас утро! Вы чего завалились дрыхнуть, как сурки? Вставайте, давайте, пойдемте зафиксировать время прибытия.

Ворча и ругаясь, мы вылезаем из палатки. Ребята озираются и видят, что сейчас утро. Ничего не понимают.

— Подожди! — Тимофеев тоже очумело смотрит на часы. — Как так? Я что-то не понимаю. Ты что, пришел сюда за четыре часа? Ты во сколько стартовал, по оговоренному времени? Или намного раньше? Ты что, ушел вечером и всю ночь шел?

Я качаю головой.

— Нет, конечно. Стартовал, как и оговорено. Рано утром. Все присутствовали во время начала забега.

— Не может быть! — Гаврилин смотрит на меня, как на привидение. — Как так? Ты не мог забраться сюда за такое короткое время? Мы вчера шли весь день и прибыли только к вечеру. И то считали, что это очень быстро. Ты… Как ты это сделал, черт подери?

Я снова качаю головой и указываю на вершину.

— Ладно, потом разберемся. Пошли, зафиксируйте время прибытия. Не хотите верить, не надо, просто сделайте то, ради чего сюда пришли.

Мы идем на вершину, поднимаемся еще несколько десятков метров. Отсюда до вершины и в самом деле рукой подать. Я быстро пробегаю по заснеженной тропе, достигаю заснеженной каменистой возвышенности.

Смотрю вокруг. Какая красота!

Да, я сделал это. Ради этого и стоит жить. Невозможно описать ощущения от покорения очередной вершины. Наверное, меня может понять только спортсмен, который стоит на пьедестале, на самом первом, высоком месте и смотрит свысока на весь зал, а за ним развевается флаг его родной страны и звучит ее гимн. Или парень, который добился руки самой прекрасной девушки на свете. Или богач, заработавший очередной миллион.

Ведь все они достигли всего, к чему стремились и получили дозу эндорфинов прямиком в мозг. По сути говоря, покорение вершины в жизни и в альпинизме невероятно похожи. Там и там надо преодолеть сотни препятствий, проявить мужество и силу характера, рисковать и рассчитывать каждый свой шаг.

Пожалуй, правда, единственное отличие в том, что в альпинизме цена ошибки — это твоя жизнь. А там, в реальной жизни ты после ошибки еще можешь остаться в живых.

Тимофеев пожимает мне ладонь. За ним Гаврилин.

— Молодец, поздравляю, — говорит он. — Ты сделал это. Не знаю как, может взлетел сюда на метле, но ты забрался. Наши часы вроде не сломались и по приходу мы сверим их с другими. А пока что я должен зафиксировать рекорд восхождения. Причем, одиночного. Я уверен, так быстро на Катын-тау еще не поднимались.

Я еще раз посмотрел по сторонам. Вон пики других гор Безенгийской стены. Гестола, Джангитау, Шота Руставели и другие… Там, дальше, через долину и ледник, высится Коштан-тау. Остальные вершины застенчиво скрылись за облаками.

— Ну все, ребята, мне надо идти вниз. Меня ждет обратный путь. Ведь я прошел только его половину.

Тимофеев кивнул. Как и Крылов, он тоже превратился в моего товарища. Все-таки, горы действительно очищают все наносное, что есть в человеке, обнажают его истинную сущность. Срывают маску с подлеца, показывают нутро благородного и искреннего друга.

— Осторожно, давай. Ты уже сделал, что мог. Теперь уже не торопись. Мы тоже потихоньку пойдем вниз. Постараемся успеть до темноты.

Я кивнул им. Достал из рюкзака воды, выпил. Осталось немного, я уже все израсходовал по пути. Гаврилин протянул свою фляжку.

— Возьми, у нас там хватает запасов. И пошли, перекусишь бутербродом, а потом двинешь дальше.

Мы спустились вниз и я жадно съел бутерброд с сыром и сливочным маслом. Потом сжевал две карамельки и запил водой. Снова пожал ребятам руки и пошел обратно.

Да, как я и говорил, пройдено только пол-пути. Теперь надо идти вниз.

Едва я пошел вниз, как почувствовал, что все изменилось. Погода, настроение, горы… Все вокруг. Катын-тау вдруг опомнилась, что покорилась мне слишком быстро. Я сразу понял, что ее состояние стало другим.

Тем более, что когда спускаешься с горы, дорога и в самом деле превращается в другую. Словно попадаешь в иное измерение. Все вокруг совсем иное, не такое, как раньше.

Солнце спряталось за внезапно набежавшими облаками. Подул холодный ветер. Я прошел буквально минуту и снова очутился навытяжку перед хмурым и строгим «жандармом». Почти сразу же атаковал его, решив не терять времени.

Теперь я также ушел влево. Тимофеев сказал, что они огибали его с другой стороны.

— Ты обезьяна, а не человек, — сокрушался он в восхищении. — Как ты смог там пройти? Там же есть очень неудобный крутой спуск, можно улететь к чертям собачьим. Иди назад слева, мы там навесили «перила».

Веревки — это хорошо. Очень даже. Я безмерно обрадовался, когда увидел, что здесь и в самом деле есть за что подержаться. Прицепился к веревке карабином и шагнул вдоль скалы.

Осторожно, Лось, осторожно. Сбоку от меня пропасть, сорваться туда опасно для жизни и здоровья. Об этом не пишут на сигаретных пачках, но это и так понятно. С другой стороны — холодны каменный бок скалы.

Тихо, Сохатый, тихо. Не надо торопиться навстречу собственной гибели.

Я осторожно и потихоньку, по всем правилам, обхожу «жандарм». Да, надо же, а Тимофеев не соврал, здорово помог мне. Я обошел скалу, вылез на заснеженную тропу, отстегнул карабин и шумно отдышался.

Потом помчался дальше.

Ну как, помчался? Громко сказано, конечно же. Спускаться с горы кажется легко, но на самом деле это труднее.

И не в последнюю очередь из-за того, что кажется, будто все трудности уже позади. Даже если сознательно ты одергиваешь себя и говоришь, что расслабляться нельзя, организм все равно дает слабину. Поэтому процент несчастных случаев во время спуска гораздо больше, чем на подъеме.

Я сдерживаю себя, хотя кажется, что я могу бежать вниз семимильными шагами. Но нет, торопиться не надо. Важно вернуть обществу полноценного альпиниста. Тем более, вроде бы только что поставившего небольшой рекорд восхождения.

Я обогнул крутой склон горы и в бок ударил тугой ветер. Он и до этого был неслабенький, а здесь, почти на открытом пространстве, и вовсе разбушевался. Пытался скинуть меня в пропасть, зияющую всего в паре шагов от меня. Но я не поддался, упорно шел вниз, ускоряясь на ходу.

Несколько раз провалился под снег, но, к счастью, только одной ногой и тут же вытащил ее. Пришлось держаться чуточку в стороне от тропки, по которой поднимался всего час с лишним назад. Кстати, следы уже быстро запорошило мелким падающим снегом, почти незаметным.