Гагарин (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

— Про неё не беспокойся, — заметил Юрий Алексеевич. — Первая экспедиция на Марс полетит в любом случае на советском корабле с поэтическим названием «Аэлита МОК-МСА-1», он четырёхместный, спускаемый аппарат МСА — двухместный. Разнополым там делать нечего.

— У нас ползли слухи об американском участии, — осторожно ввинтила Алла. — С каким-то очень большим их кораблём.

— Да, программа «Барсум». Первоначально предполагала использование челноков. Но тащить ракетоплан за десятки миллионов километров от Земли — безумие. При очень низком аэродинамическом качестве в земной атмосфере, он всё же очень тяжёлый при малой площади крыла, в атмосфере Марса аппарат точно не удержится по-самолётному. То есть шаттлами они могут вывести на орбиту части конструкции межпланетного ракетного комплекса, возможно, использовать кабину челнока как обитаемый модуль. Но всё остальное — делай заново, а там конь не валялся. Сейчас они на мысе Канаверал строят стартовый комплекс для запуска супер-пупер-тяжёлой ракеты с несколькими твердотопливными ускорителями от спейс-шаттла, она выведет на опорную орбиту полезный груз массой до трёхсот тонн, мы пока ничего подобного не можем. Так что в восемьдесят восьмом или полетим на своём, или, если заставят сотрудничать «во имя дружбы народов», то поднимемся на орбиту на американском «супер-хэви», а дальше всё равно на советском. Но с парой амеров в экипаже.

— Папа, за четыре года до противостояния Марса? Когда даже не подписан договор с NASA об объединении «Барсума» с «Аэлитой»? Не верю.

— Правильно, доча. И я сомневаюсь в восемьдесят восьмом. Скорее всего, отправим туда очередной беспилотник, только сразу несколько роботов на одной ракете, не рискуя людьми. Девяностый — более вероятно. А если и тогда не справимся, то январь девяносто третьего.

— Если не случится кризис девяносто первого, — задумчиво и ненавязчиво добавила Алла, увлечённая внезапно возникшей и крайне важной проблемой — отколом лака на одном из ногтей.

Ксения поразилась, насколько эта безобидная и малопонятная реплика задела отца. Тот прямо подскочил на стуле.

— Дорогая! Кто тебе сказал про кризис девяносто первого?

— А что, на этот год есть какой-то госплановский прогноз? Нет, но… Когда в Минске забирала машину с завода, партию как раз перегоняли на станцию на погрузку, и ко мне подошёл довольно молодой мужчина, спросил — я ли Алла Гагарина, в этом ничего удивительного, много кто видел моё фото. Но дальше он начал говорить что-то странное, хоть и приятное, передавал тебе самые благие пожелания, мол, если бы не наши успехи в космосе и в экономике, в девяносто первом случилось бы непоправимое, теперь — нет. Сумасшедший какой-то. Семь лет впереди! Что он может знать?

Дочь не мигая смотрела на отца, он был бледен. Его рука комкала салфетку.

— Ты его сможешь опознать?

— Вряд ли. Не присматривалась, не придала значения. Со мной многие заигрывают, даже значительно моложе. Забыла и тебе его «спасибо» не передала, сейчас только вот, когда к слову пришлось. А что? На тебе прямо лица нет.

Он шумно выдохнул. Вроде чуть успокоился.

— Знаешь, я ведь со всякими учёными общаюсь. Да и сам вроде без пяти минут доктор наук. Многие верят в существование параллельных вселенных. Нет, «верят» неправильное слово, поповское, скорее — предполагают и обосновывают математическими выкладками. А если допустить существование параллельных вселенных, напрашивается возможность путешествия между ними. Вдруг твой белорус попал к нам из такой параллельной вселенной, где случился серьёзный кризис в девяносто первом? Нет, чепуха, обычный болтун. Выкину из головы.

Он вскочил из-за стола, глянув на часы, и спохватился:

— «Вокруг смеха» идёт! А мы пропустили начало.

Цветной «Рубин», массивный обитатель кухни, показал, прогревшись, двух хорошо знакомых артистов, многократно встречавшихся с Гагариными на различных кремлёвских представлениях. Александр Иванов, поэт-пародист, вёл передачу, сидя за столиком, по сцене порхал Леонид Ярмольник в чёрном сюртуке и чёрном цилиндре при белом шарфике, тщетно копируя денди девятнадцатого века, он же объявил выступление Роберта Рождественского с сатирическим стихотворением «Новый район».

Разговоры за столом прервались, и Ксюша не возражала, зная, что такова традиция, заведённая родителями давным-давно, когда в семье только появился первый «голубой экран» — не пропускать любимые телепередачи и смотреть их вместе, вдвоём или с детьми. Программа «Вокруг смеха», юмористически-сатирическая, как раз относилась к таким.

Безусловно, сатира в СССР допускалась только в гомеопатических дозах как критика редких и отдельно взятых недостатков, никак не противоречащих главной истине: нигде так хорошо не живётся трудящимся, как в стране победившего социализма. Рождественский, воспевая успехи градостроительства, между делом попенял, что возле перехода вот уже три месяца подряд мастера из «Горводопровода» роют землю, видно, ищут клад… А в остальном всё превосходно.

Поэт немного сутулился, отчего пиджак на нём сидел мешковато, что, в общем-то, в тему, на весёлой передаче костюм как у депутата съезда партии смотрелся бы не в масть.

Далее Ярмольник, скинув цилиндр и белый шарфик, показал две гениальные пантомимы: воздушный шарик и утюг.

— Повторил бы цыплёнка табака, как два года назад, — вспомнила Алла, утирая слёзы смеха после того, как Леонид якобы обжёг пальцы о себя самого в ипостаси утюга.

Потом они веселились от монологов Евгения Вестника, Григория Горина, наконец, Александр Иванов прочитал пародию на стихи непопулярного магаданского поэта, с этой минуты ставшего известным на весь СССР.

За телевизором допили чай, Гагарин остался за столом, в полглаза созерцая программу «Время», мать с дочкой вымыли посуду. Потом отец семейства сжалился над супругой.

— Дай ключи от МАЗа. Вон, у дочки весь вечер губа трещит от желания покататься, а желание скрывает.

— Правда? — легко купилась Алла. — Но тогда без меня, нужно кое-что сделать по-мелочи. На ночь ещё чаю попьём, милая, ты же переночуешь у нас?

Естественно, дочери тоже была отведена отдельная комната, почти всегда пустующая.

— Да, мама, останусь. Клянусь — не поцарапаю твою лялю.

За руль мог сесть и Гагарин, но его опыт был меньше дочкиного — та крутила руль ежедневно, а он куда чаще полагался на водителя.

Они вышли в теплынь летнего вечера, на Серебряный бор опускались сумерки. Ксюша вдруг порывисто обняла отца.

— Знаешь, пап… Я, в общем-то, уже взрослая, при образовании и профессии, проживу и без вашей квартиры на Садовом и без машины, что ты подарил, но… Это здорово, что вы есть у меня! Иногда так нужно приехать, поболтать по пустякам. Чувствую себя маленькой девочкой, у которой есть мудрый и всемогущий папа, способный одним взмахом руки, сказав «поехали», решить проблему любой сложности. Да, я привыкла не перекладывать на тебя свои заботы, но одно только сознание, что есть вот такая родительская крепость, это не представляешь как здорово!

— Представляю.

— Но ты почему-то не так относился к родителям, когда они были живы… Прости, бабушка совсем недавно умерла.

— Два месяца как… Доча, дело совсем в другом. Мне только в марте пятьдесят стукнуло, и я ещё ого-го. Что ли вес скинуть и слетать на «салют»?

— Тогда не возвращайся, мама убьёт!

— Потом воскресит слезами. Пойми, я с окончания училища был гораздо сильнее родителей — зарабатывал больше, сразу получил жильё, имел перспективы. Сложились совсем иные отношения, больше им помогал. И точно не смог за ними спрятаться, чтоб папа и мама решали какие-то мои проблемы. Они не были «крепостью», скажу откровенно. С тобой у нас иначе. Но я верю, что ты меня любишь не только за то, что папа до сих пор — «решатель».

— Конечно! — она звучно чмокнула отца. — Едем?

Ворота с электроприводом, пока ещё редкость в советских домах, с шумом расползлись в стороны. Девушка села за руль, пристегнулась, Юрий Алексеевич занял место рядом.