Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— А почему Парагвай? Почему вы хотели уехать туда?

— Весьма вероятно, что в ближайшие десять-двадцать лет там будет острый кризис. Парагваю придется бороться за свое существование во всех смыслах этого слова, что откроет массу возможностей для достаточно решительных и находчивых людей. И позволит не только карьеру сделать, но и утвердить там лояльное России правительство. Этакий форпост наших интересов в Южной Атлантике и Латинской Америке.

— И что ему угрожает?

— Это же очевидно, Уотсон. — улыбнулся Толстой, поймав очередное недоумение на лице собеседника. — Добрая половина современного Парагвая — это спорные территории. Он живет Бразильскими молитвами. Разругаются — и им конец. А он обязательно разругается. Это лишь вопрос времени. Там же иезуиты правят, у которых с Римом сложности нарастают.

— Допустим. А вам какой интерес? По всей Латинской Америке постоянно что-то происходит. Почему именно в Парагвай?

— Если получится удержать спорные территории и выйти к морю, например, присоединив Уругвай и кое-какие земли по заливу Ла-Плата, то откроется уникальная возможность. А именно прокладка железной дороги через Боливию в Перу и Чили. Если все сделать по уму, то там можно будет оседлать торговый поток, идущий сейчас совершенно кошмарным проливом Дрейка. Сейчас это не очень большие деньги, но в будущем — просто огромные.

— А для России какая с этого польза? Вы ведь говорите о своем личном интересе, не так ли?

— И да, и нет. Флот — это передовые технологии. Самый авангард научно-технического развития, как сейчас, так и на ближайшие века полтора-два. Пока освоение космоса не начнется. Но и тогда — судостроение и флот будут оставаться крепким форпостом передовых технологий. Из-за чего научно-техническое развитие без судостроения будет изрядно затруднено. Максимум — плестись у кого-нибудь в кильватере. Если же рваться вперед, то нужно строить корабли. Много. А чтобы они не превращались в гири неподъемной нагрузки на экономику, нам нужны заморские владения, торговля с которыми очень выгодна, а лучше — чрезвычайно выгодна. Фоном это потянет создание у нас и подходящей промышленности, как можно более высокого передела. Например, оружейной. Иначе, чем мы с этими землями торговать-то будем? Духовностью?..

Цесаревич посмеялся.

Погрозил пальчиком графу.

И удалился, оставляя того наедине с бурей мыслей и забот. Он ведь привез ему целую пачку высочайших дозволений самого разного толка. Включая оружейное производство и создание хорошо вооруженной экспедиции. То есть, по сути, небольшого ЧОПа. Пока. Хотя Лев Николаевич закладывался то куда дальше и больше, метя в ЧВК[2], о котором пока, впрочем, опасно было даже мечтать…

После той беседы в чайной «Лукоморье» и суток не прошло, как вся деловая Казань уже знала — у Льва Николаевича есть целая пачка документов за подписью самого императора. Дозволения на всякие-разные дела.

Ну и начали подмазываться, если говорить по-простому.

Каждый купец, который имел возможности и желания поучаствовать в каком-то верном деле заводчиком, но не самостийно, а под надежным прикрытием, обязательно шел в гости. И если оружейное производство мало кого из них интересовало, так как в его будущее они не верили, то вот селитра — да… то прям очень «да».

И они вкладывались.

Кто тысячей. Кто пятью. Кто десятью.

У Льва Николаевича уже сложилась определенная репутация. Он воспринимался как везучий человек, который старается честно вести дела. Кроме того — связи. Так получилось, что в глазах местных Толстой предстал как «точка сборки» интересов разных региональных группировок. В целом — этого хватало.

Деньги несли.

И эти деньги уходили в развитие производства селитры. Например, на покупку новых паровых машин. А их на рынке России стало прям сильно мало, до дефицита. Тут и массовая скупка самим Львом, и определенные проказы, из-за которых приходилось искать ухищрения, чтобы купить оборудование, которого просто так купить не удавалось…

Заодно Казанский университет в мае 1845 года отправил новые партии студентов. Теперь уже по Каме. В поисках мест, наиболее подходящих для сооружения плотин минимальными усилиями для гидроэлектростанций. Пусть даже и малых. Заодно проводя кое-какие геологические и минералогические изыскания.

Проект на Киндерке покамест висел замороженный.

Проказников продолжали искать.

Лев же пытался компенсировать вложения доверившихся ему людей. Ну и продолжить благостное дело. Ведь гидроэлектростанции — это обалденный источник очень дешевой электроэнергии. И бросать возню с ними он не собирался…

— Лев Николаевич, — постучавший, произнес Ефим. — Там гость к тебе солидный.

— Кто таков? — отойдя от окна, поинтересовался молодой граф.

— Да купец-миллионщик — Дмитрий Егорович Бенардаки[3].

— Неужто сам?

— Сам. В гостиной ожидает. Тетушка ваша Пелагея Ильинична его там разговорами развлекает.

— Ты смотри! И не побрезговала.

— Шутить изволите? — ухмыльнулся слуга, с которым Лев Николаевич участвовал в тушении пожара. — Говорю же — купец-миллионщик. Такими не брезгуют.

— Зная заносчивость тетушки, я бы не удивился. Впрочем, ступай. Я сейчас спущусь…

— Дмитрий Егорович, — произнес граф, входя в гостиную четверть часа спустя. — Вас уже угостили чаем?

— Мой мальчик, дался вам этот чай, — отмахнулась Пелагея Ильинична. — Дмитрий Егорович — большой ценитель ароматного кофия…

— Серьезно? А мне докладывали, что в Таганроге, откуда родом Дмитрий Егорович, большие традиции чаепития.

— Это так, — охотно кивнул гость. — Но я и кофе ценю.

— И такой подход совершенно замечательный, — спохватился Лев, понимая, что чуть было не затеял клинч с тетушкой на ровном месте, — у каждого из этих напитков своя прелесть. Я бы вообще не пытался их противопоставлять. В зависимости от настроения, погоды и обстоятельств оптимальнее будет что-то свое.

— Именно так, — охотно он согласился.

— Лёва, Лёва, — покачала с легкой укоризной тетушка. — Дмитрий Егорович сказал, что хотел бы поговорить о делах. Так что не буду вам мешать. Да и заскучаю я. Помню, осталась на свою голову, когда вы с Александром Леонтьевичем беседовали, так казалось — ума лишусь.

— С Крупениковым? — уточнил Бенардаки.

— Да, конечно. Мы тогда обсуждали реорганизацию собственности селитряного заводика и включения новых пайщиков в товарищество.

— О боже! Нет! Только не снова это! — воскликнула Пелагея Ильинична и пулей вылетела из помещения.

— Ловко, — улыбнулся Дмитрий Егорович.

— Тетушка бы не дала нам спокойной поговорить. У нее от хозяйственных дел голова начинает болеть. Ей ближе люди и то, чем они живут.

— Что верно, то верно, — покивал гость.

— Дмитрий Егорович, признаться, я совершенно не ожидал вашего визита. Это удивительно. Я маленький провинциальный дворянин, а вы — величина!

— Мне, конечно, приятна ваша лесть приятно, но… вы читали журналы и газеты?

— Вы имеете в виду мое интервью Герцену?

— Именно. Сначала практически во всех периодических изданиях публикуют ваше интервью. Что едва ли было возможно без прямого повеления Государя нашего императора. А потом к вам в гости приезжает наследник престола, с которым вы беседуете несколько дней по несколько часов.

— Аппаратные игры бывают затейливыми. — пожал плечами Толстой.

— А заводик по производству селитры? — улыбнулся Бенардаки. — Я уже навел справки. Он существует и приносит очень немалую пользу. Мне шепнули на ушко, что если так пойдет дальше, то уже через несколько лет вы сможете полностью перекрыть всю потребность России в селитре и освободить ее от иноземных закупок. Может, и врут, но едва ли. На Казанском пороховом заводе царит сказочное воодушевление, ведь ваша селитра гарантированно делает именно его главным пороховым заводом России.