Физрук: на своей волне 4 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Я могу! Я сильная!

Женщина оказалась нашей учительницей по физике. Её голос ещё дрожал от напряжения, а глаза сверкали непонятной смесью восторга и решимости.

Вахтёр подхватил пафос её порыва:

— Давай, покажи всё то, что у тебя накопилось внутри. Отмсти ему, не держи в себе обиду и злость. Выплесни это наружу и избавься от всего, что тебя с ним связывает!

Он говорил быстро, словно читал заученную проповедь, и женщины вокруг отвечали ему одобрительным гулом.

После этого вахтёр внезапно схватил какую-то бутылку и стал брызгать из неё физичке в лицо водой — как будто поливая перед началом ритуала, чтобы вызвать у неё окончательное «преображение».

Вздохи, возгласы и шорохи одобрения заполнили зал. Некоторые женщины закрывали лицо руками, другие, наоборот, расправляли плечи и подставляли лица, чтобы хоть чуть влаги попало на них.

В голове мелькнула мысль о чудителях и шаманах, кто в девяностые обещал исцеление и чудеса по телефону. Казалось, подобные практики должны были остаться в прошлом, но нет. Передо мной разворачивалась современная версия ритуальной мессы.

Теперь главный вопрос — как вообще всё это понимать? Первое, что пришло в голову: вахтёр, старый хрыч, устроил в моём спортзале не просто кружок по интересам, а самую настоящую секту. И, судя по составу присутствующих, половина «прихожан» — это мои же коллеги из педагогического коллектива.

Ну и дела…

Секта в школе. Причём не где-то в заброшенном подвале или на квартире, а прямо в нашем спортзале, где днём проходят уроки физкультуры, а вечером, оказывается, проходят «духовные практики».

Если честно, такие темы у меня всегда вызывали стойкое раздражение, без примеси любопытства или иронии. Я видел, как подобные «просветлители» зарабатывают на доверчивости людей, играя на их боли, одиночестве и неуверенности. Этих торговцев счастьем я искренне презирал. И было за что.

Они под видом заботы о душе продают воздух. Людям, которые ищут опору, они вместо помощи подсовывают утешительный бред в блестящей упаковке. Мол, выпей этот настой, сходи на ритуал, повтори мантру — и все беды исчезнут.

Люди хватаются за это, как за спасательный круг, несут последние деньги, а потом оказываются там же, где и были — только беднее, но с новыми иллюзиями.

И вот теперь я стоял в своём же спортзале и наблюдал, как часть моих коллег, людей с высшим образованием, верящих в науку и воспитание, сидят на коленях и ловят каждое слово какого-то полубезумного вахтёра, брызгающего водой и кричащего о «внутреннем очищении».

Вахтёр, кстати, не сбавлял оборотов.

— Скажи, за что ты его ненавидишь, выплесни всё, что накопилось, — прошипел он. — Здесь он никуда не уйдёт, и никто об этом не узнает.

Учительница по физике разогревалась на глазах.

— Ты козёл, — вырвалось у неё, — я всем сердцем ненавижу тебя за всё, что я терпела: за то, что ты заставлял меня убирать разбросанные по квартире носки, за то, что ты никогда не доедал еду, за то, что ты не ставил посуду в раковину…

Голос её ломался, переходя в крик, и в каждой фразе слышалась не только обида, но и жестокая самоуверенность. Она уже не стыдилась своих обвинений.

— Выскажи, выскажи всё, что думаешь, — подбадривал вахтёр, — он должен понести за это ответственность и наказание!

Пока физичка бодрилась, я перевёл взгляд на Софу. Она сидела на коленях среди «сестёр по вере» и выглядела так, будто участвует в каком-то торжественном приёме. Нарядилась, судя по всему, во всё лучшее, что имелось в её гардеробе: блестящее платье, колье, туфли на каблуках. Увидеть её в этом виде среди участниц секты было… мягко говоря, сюрреалистично.

Вот оно, объяснение всех недавних «чудес» и почему никто в школе не трогал вахтёра. Почему его подпольный магазинчик под самым носом у администрации так и не прикрыли. Завуч — его «крыша». Точнее, не крыша, а одна из «посвящённых».

Всё становилось на свои места. Этот старый хмырь оказался куда хитрее, чем выглядел. Он не просто организовал секту, а встроил её прямо в структуру школы, превратив учреждение образования в свой личный кружок по эмоциональной дрессировке женщин.

А ведь я вспомнил, что Марина тоже в эту тему вляпалась… То, что Марина туда ходила, само по себе выглядело странно, но объяснимо — молодая, наивная, эмоциональная. Но завуч?..

Впрочем, дальше было больше.

Учительница по физике вдруг заплакала, слова застряли у неё в горле. Она покачала головой и, судя по всему, отказалась идти дальше.

Вахтёр не отступил, переместил фокус на аудиторию и скользнул взглядом по собравшимся.

— Кто готов отомстить здесь и сейчас? — прошипел он.

Все женщины смотрели в пол, а вот завуч подняла руку.

— Я готова! — выкрикнула она.

Женщины вокруг ответили шумом одобрения.

Соня встала с колен, сделала шаг вперёд и выкрикнула:

— Ненавижу!

— Давай смелее, ты сможешь, выкрикивай это ему в лицо, снимай с себя груз! Пусть он получит по заслугам! — подключился вахтёр.

Завуч, будто обезумевшая от накатившей на неё волны эмоций, начала выкрикивать свои обиды. Фразы сыпались одна за другой — бытовые претензии, мелкие унижения…

Но у меня тотчас сформулировался вопрос — а кому, чёрт возьми, это всё адресовано⁈

На мгновение, скользнув взглядом по центру круга, я отчётливо увидел на полу силуэт… Кто-то, какой-то мужик, лежал без сознания на полу спортзала у ног Миши.

Ну а кто это было, стало понятно, когда София выкрикнула имя трудовика…

— Я тебя ненавижу! — прорычала она.

Я приоткрыл дверь ещё, и вот тут мои худшие догадки обрели конкретную форму.

Посреди круга, у ног вахтёра, похоже, лежало бледное, безжизненное тело трудовика. В луже крови, которая медленно расползалась по полу.

Они его что, на хрен, замочить собрались⁈

Похоже, что да… этот старый хмырь вдруг протянул Соне нож….

Я не стал думать — думать было некогда. Когда завуч подняла нож и замахнулась, я рванулся вперёд, действуя на инерции и на том, что в таких случаях обычно работает лучше всего — скорость и решимость.

Мне удалось сократить дистанцию до мымры молниеносно. Последние метры я уже не бежал, а нырнул вперёд одним прыжком, чтобы сбить завуча до того, как лезвие вонзится в бессознательное тело.

Я подскочил к этой дуре с боку, схватил за запястье и в одно движение повернул руку так, чтобы лезвие прошло мимо и не попало в цель.

Нож выпал из её рук. Я тут же сориентировался и оттолкнул его подальше к стене, чтобы в дальнейшем видеть его и контролировать ситуацию, если кто-то захочет его взять.

— Ты что творишь, одумайся, — сказал я, сидя сверху на девчонке, — ты же его убьёшь, дура!

Завуч, кстати, не пыталась сопротивляться, а просто смотрела на меня вытаращенными глазами; такое впечатление, что она находилась в агонии и не понимала, что происходит и что она вообще творит.

Музыка, которая продолжала играть во время этого действия, наконец выключилась. В спортивном зале повисла кромешная тишина.

Я на секунду задумался: что будет, если вдруг эти бабы, руководимые вахтёром, решат пустить в расход меня вслед за трудовиком?

Вот блин — будет нелепая смерть. Такая даже в страшном сне не приснится: умереть, когда я вписался за этого идиота. И при этом сдохнуть сам от рук тех самых женщин, которых он обидел.

Да такое даже экранизировать можно; талантливый режиссёр, приложив старания, может какую-нибудь кинопремию за такую ленту получить.

Но, положа руку на сердце, прямо сейчас мне было совсем не весело, потому что я не понимал, чего ждать. Но, слава Богу, бросаться на меня, пытаться связывать или валить на пол никто не спешил.

Понимая, что завуч не собирается оказывать мне хоть какое-то сопротивление, я поднялся на ноги.

Следовало помочь трудовику, которому крепко досталось от этих обезумевших баб. Я понимал, что нужно срочно вызывать скорую, иначе шансов спасти его может не остаться. Всё-таки ножевые ранения штука коварная.