- Спасибо. Належался уже. Присаживайтесь, - я похлопал ладонью подле себя. - Здесь хорошо.
- Надо же, - девушка присела и улыбнулась мне. - В суровом вояке проснулись чувства.
Я посмотрел на нее отстраненно.
- Это можно воспринять как оскорбление.
- Да ладно вам, - рассмеялась она. - Я не хотела вас обидеть. Извините.
- У вас бы все равно ничего не получилось: я не из обидчивых.
- Зато остры на язык.
- Что есть, того не отнять, - подмигнул я ей. - И я бы не сказал, что вам это не нравится. Даже наоборот.
Мы так просидели еще около десяти минут, болтая о пустяках и не упуская возможности подначить друг друга. Медсестра была уже для меня Софией, а я для нее просто Эрвином. С ней мне было комфортно и возникало такое чувство, будто я снова стал тем двадцатилетним юнцом, а не погрязшим в крови наемником, разменивающим уже четвертый десяток лет. Тридцать три - возраст Христа, мелькнула мысль. Грешно ли такое сравнение?..
София сидела сбоку от меня и завороженным взглядом смотрела мне в глаза, слушая мои стародавние байки из моей молодости, которые я слегка приукрасил. Она даже не заметила (или не обратила внимания), как я положил руку ей на бедро - так меня слушала.
- Кхе-кхе! - любовное наваждение, возникшее между нами, как ветром сдуло. - Развлекаешься, да? - это был Артемьев, остановившийся от нас с Софией в паре шагов. Руку я убрал сразу.
Подрываюсь:
- Здравия желаю, Полковник.
Артемьев козырнул и внимательно посмотрел на медсестру. Девушка бодро вскочила с места и, поправив чепчик, пошла куда-то по своим делам.
- И зачем это вам понадобился капитан Эрвин Бергман? - в обращении я допустил некоторую вольность.
Артемьев пропустил мимо ушей мою выходку.
- Не капитан, - он поднял кверху руку, - а старший капитан.
- Простите, - не понял я.
- Сегодня пришло распоряжение о повышении тебя в звании, Лис. Так что, поздравляю.
- Благодарю, - я пожал командиру руку.
Артемьев предложил пройтись по аллее и обсудить одно дельце, с которым он приехал ко мне. Полковник достал из кармана серебряный портсигар и угостил меня сигаретой. Он приноровился к моим неспешным шагам и ожидал вопросов с моей стороны.
- Так какое у вас ко мне дело? - начал я разговор.
- Помнишь, ты говорил, что твой дед был офицером вермахта? - напомнил мне Артемьев.
- Да, Сергей Николаевич, - подтвердил я. - Он воевал в Северной Африке под Эль-Аламейном в «Африканском корпусе» Роммеля. Но, как я понял, вас интересует не это.
Полковник улыбнулся уголками рта и бросил короткий взгляд под ноги.
- И да, и нет, - сказал он. - Если верить историческим источникам, то Лис пустыни воспитывал свои войска в рыцарском духе: нормальное отношение к пленным и гражданскому населению, неприятие жестокости ярых нацистов к евреям. - Артемьев улыбнулся: - Вот парадокс: итальянцев дико не любил, особенно старший командный состав. В общем, черт с этим всем. Нам другое нужно. Тебе твой дед не рассказывал, входили ли войска СС в африканскую армию этого хитрюги с сине-золотым крестом «За заслуги» на шее?
- Я точно не помню, - нахмурился я, копаясь в памяти, - кажется, старик что-то упоминал о роте эсэсовцев с командиром-фанатиком, охранявших что-то. Когда он рассказывал про них, то в его голосе сквозила злость. «Простой унтерштурмфюрер, а гонору - как у фельдмаршала», так, кажется. Но... - я замялся.
Артемьев сцепил пальцы рук за спиной и, скосив взгляд на меня, подбодрил:
- Не стесняйся.
- Когда я добрался до дедушкиного альбома, то увидел в нем фото всех офицеров. Эсэсовец тоже там был. Однако внимание заслуживает другое: у него на куртке, чуть выше обшлага нашивка была. Я было подумал - СД, но точно не контрразведка.
- И что за нашивка? - насторожился Артемьев.
- Вышитый ромб на ножках, обхватывающий меч, - припомнил я.
С этими словами Сергей Николаевич протянул мне папку, на которой красовался точно такой же знак, что я видел на той фотографии. Прочитав же готическую надпись под ним, я обомлел и напрочь лишился дара речи.
«Ahnenerbe».
- Надеюсь, тебе не надо объяснять, чем занималось это общество, - предположил полковник. - Конечно, очень многое, что о нем известно - слухи, суеверия, но, как известно, они не возникают на пустом месте. Магия, колдовство, алхимия... все это бред, естественно. Но концентрация для работы ресурсов подсознания в практиках ниндзя и ассасинов - это уже доказанный научный факт. А то, что доказано наукой, пугает тем, что это можно повторить. Ты, вообще, улавливаешь?
Я кивнул.
- Сейчас Северная Африка под контролем Халифата. Вполне вероятно, что бумаги этого общества найдены, и среди кучи всякой бредятины можно будет отыскать что-нибудь полезное. Эрвин, ты представляешь, что могут натворить эти исламисты?
- Представляю, Сергей Николаевич. То, что позволит развернуть их белые знамена и двинуть в бой за «дар аль-ислам».
- Я всегда тебя уважал за сообразительность, - Артемьев приобнял меня за плечо. - Это личный приказ Мормона, - после недолгого молчания заговорил он, - поэтому я и подумал, что стоит это дело поручить тебе, как самому надежному человеку из всех, кого я знаю и... - он заговорщицки подмигнул мне, - заодно пройдешься по местам боевой славы своего предка. Вдохнешь, так сказать, воздух пустыни.
Меня всего так и передернуло.
- Полковник, я вас умоляю, - и страдальческий взгляд в глаза Артемьеву. - Мне эта пустыня уже в страшных снах является.
Интересно, а моему деду эта пустыня снилась? Как-никак провел в ее песках два года, сражаясь с британцами. В рядах «африканцев» он находился вплоть до последнего вздоха этого войскового соединения. Был награжден множеством наград, но самыми дорогими его сердцу были манжетная лента «Африка» и медаль «За африканскую кампанию». Стоило ему их взять в руки, как он сразу же преображался: плечи распрямлялись и становились шире, в глазах появлялся озорной блеск, а губы растягивались в полуулыбке. Дед и так для своих лет моложаво выглядел, но тут становился на одну ступеньку с внуком, то бишь со мной. Можно сказать, старик жил этими воспоминаниями. Тот кровавый водоворот, развернувшийся в начале 40-х годов на просторах Северной Африки, утянул в себя его душу и не отпускал на протяжении этих долгих лет.
Вот сейчас и я уже буду который раз топтать этот осточертевший песок, вычурно поминая мать-природу, создавшую зыбкую почву и климат этого континента, по крайней мере, его части. Если мой дед-фронтовик считал пустыню самым замечательным местом на Земле, то лично я считал ее могилой времени. Оно здесь не чувствуется, теряется где-то в песках, скрывается в их глубинах. Ты можешь идти час, два или три, и даже не заметишь этого, так как будешь полностью погружен в свои мысли, спасаясь, таким образом, от лысого пейзажа. Главное, когда тебя все-таки сюда заносит, стараться не нарушить неписаные законы. Пустыня не любит тех, кто нарушает ее правила. Стоит преступить невидимую границу дозволенного, как человек будет поглощен и отправлен в самую бездну.
А командир хитер, однако. Ведь знает все это, знает, но в который раз поручает задание кому? Правильно, Эрвину. Ты, мол, на хорошем счету, ни одного прокола, вот тебе-то и карты в руки. Собирайся и выполняй поставленную задачу.
Из послеобеденной дремы меня вывел телефонный звонок. Оторвав голову от подушки, я протер глаза и посмотрел на дисплей мобильника. Высветившиеся имя и фотография заставили мои губы растянуться в улыбке от предвкушения приятной беседы.
- Алло.
- Здравствуй, Эрвин, - тихо поздоровалась София.
Громкость в моем телефоне стояла высокая, и в связи с этим возникло такое чувство, будто она сидит рядом со мной и шепчет в ухо. От этого по спине прошлись приятные мурашки.
- Привет, - говорю ей. Не знаю как объяснить, но за эти две недели, пока мы общались и гуляли, я к ней привык и привязался всем сердцем. Когда я видел ее, чувствовал тонкий аромат ее духов, ощущал прикосновения нежных и немного прохладных рук, у меня в душе гасло холодное всепожирающее пламя одиночества, мир приобретал краски, а сама жизнь начинала казаться весьма недурной штукой, а не той кучей дерьма, каковой она была на самом деле.
