Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 189
Зато я подумал – все здесь чужое, совершенно все. А вот небо – то же самое. Как дома. Как в детстве...
Если бы я не был сейчас ранен и озабочен проблемой собственного спасения, путешествие могло оказаться даже и романтическим.
Темные ущелья между глухими брандмауэрами, время от времени возникающие звуки коротких огневых стычек, гул автомобильных моторов, мелькающие над крышами лучи прожекторов. Но все это будто бы в другом мире. Словно из-за кулис, не выглядывая на сцену, пытаешься догадаться о содержании пьесы.
Очевидно, рана моя оказалась тяжелее, чем думали и я, и доктор, или к ней прибавился травматический шок, потому что моментами я замечал, что сознание мое мутится.
Вместо черных низеньких домов мне вдруг начинало казаться, что бреду я вдоль белоснежных, освещенных мертвым неоновым светом небоскребов, и приходилось даже щурится от этого нездешнего света. Потом сознание прояснялось, и я с удивлением отмечал, что нахожусь совсем не там, где рассчитывал.
Однажды я вдруг понял, что стою на Тверском бульваре, по другую сторону Никитских ворот, площадь которых пересек непонятно каким способом. Поскольку там прямо сейчас шел довольно жаркий бой.
От Пушкинской с минутными перерывами раздавался гулкий гром пушечного выстрела. Резкий вой проносился на уровне вторых этажей, и снаряд разрывался где-то возле ресторана «Прага».
С крыши шестиэтажного дома на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка длинными очередями отвечал орудию станковый пулемет. Кто и с кем здесь перестреливался, я не понял. Инстинкт погнал меня вправо, под защиту темных стен.
Вокруг беспрестанно мелькали огоньки дульных вспышек и на разные голоса свистели пули. Идущие над головой посвистывали тонко и нестрашно. Рикошетные отвратительно верещали, еще какие-то странным образом клекотали, будто кувыркаясь в полете. Возможно, это были распиленные для пущей убойности безоболочечные пули старых берданок.
Привалившись плечом к арке глубокой подворотни, я старался увидеть людей, участвующих в ночном сражении, но освещения не хватало. От этого казалось, что здесь бьются не люди, а какие-то уэлсовские морлоки.
Самое странное, я совершенно ничего теперь не испытывал. Ни страха, ни боли, ни желания жить. Просто двигался, выполняя программу, как робот, даже и не человекообразный.
Запомнился момент, когда на встречу мне выскочило несколько человек, с оружием, в коротких, перепоясанных ремнями бушлатах или телогрейках.
– Стой, эй ты там, стой! Кто такой?
Автомат оказался у меня в руках раньше, чем я подумал, что надо бы его снять с плеча. И сам собой выплеснул вперед больше половины рожка.
Очередь прошла от стены до стены переулка, и никто больше не шевельнулся, не попытался задержать меня или выстрелить в спину, хотя ушел я с этого места не спеша и не пригибаясь. Так мне показалось. Но потом что-то с размаху ударило меня чуть повыше правого уха. Я упал на колени, опершись плечом о стену, потрогал голову.
Крови на пальцах не оказалось, очевидно, меня достала рикошетная пуля. Кевраловая подкладка фуражки спасла, но одурел я окончательно. Дальнейшее представляло из себя какие-то странные обрывки впечатлений.
Я ввалился в разбитую витрину магазина. Помнится, перешагнул через бруствер из мешков то ли с мукой, то ли с сахаром. Сел на пол рядом с темной человеческой фигурой, обозначенной алыми вспышками самокрутки.
– Эй, мужик, ты че, раненый? – спросил меня участливый голос.
– Немножко есть, – ответил я.
– Перевязать нечем, – обрадовали меня.
– Спасибо, уже перевязался...
– А за кого воюешь, за нас или за этих?.. – непонятный человек без всякой агрессии отодвинул в сторону упершийся ему в грудь ствол моего автомата.
– За себя воюю, остальные мне без разницы.
В темноте помолчали, хотя там угадывалось присутствие еще нескольких дышащих, хлюпающих носами людей.
– Дык вроде и мы также. Выпить хочешь?
– Хочу...
Мне протянули жестяную кружку, где плескалась, судя по запаху, водка. Я сделал пару глотков.
– Закусишь?
– Не хочется.
Странные люди. Для чего им я, и сами они здесь что делают?
Наверное, я спросил об этом вслух, потому что мне охотно ответили.
– Да вот ввязались сдуру в эту революцию, а потом решили, на кой оно нам нужно? Прибарахлиться чуток, тай и годи... Две телеги добра отправили, а сейчас и ждем. Что-то долго Митрич не возвращается. Мабуть, сбежал, мабуть, и убили. Война, сам понимаешь. Ну, водки тут хватает, колбасы целая поленица. До утра посидим, а там и подумаем...
Я порадовался, как просто и спокойно настоящие люди реагируют на исторические коллизии.
– А ты, земляк, что ли из идейных?
– Почему так думаешь?
– Дак машинка у тебя серьезная. Мы вот попросту, с винтарями да обрезами, а у тебя вона что...
– На улице подобрал, – ответил я.
– Ну-ну, понятно, – согласился прежний голос.
– Сам-то из офицеров царских или как?
Надо же, насколько был прав судейский генерал. Простой народ, он к интонациям чуткий.
– Из анархистов я. Сам по себе, голый человек на голой земле, вот моя философия. Это народу тоже нравится. Когда с апломбом и непонятно.
Когда я передохнул и решил отправляться дальше, мне не препятствовали. Что происходило в следующие полчаса или час, я не помню, но в очередной раз очнувшись, я увидел, что стою на углу Трубной и Цветочного бульвара. То есть я как-то сумел пересечь и Тверскую, и Петровку, и прошел гораздо больше, чем нужно было. и от Столешникова сейчас находился едва ли не дальше, чем в начале пути. Черт его знает, может быть, я даже прошел мимо спасительного дома, совершенно этого не заметив.
Захотелось сесть на тротуар и заплакать. Ноги своей я не чувствовал, но как-то она меня все слушалась, а в подсознании, наверное, пробудился инстинкт и дух древних предков, которые и руководили моими бессмысленными перемещениями по охваченным мятежом улицам. Я словно невидимкой здесь оказался, и ни одна шальная или прицельная пуля не могла меня больше перехватить.
Надо отдохнуть, подумал я, садясь на асфальт в глубокой нише перед запертыми воротами трехэтажного особняка.
