Верховный Главнокомандующий (СИ) - Зеленин Сергей

«Штирлиц — Юстасу:

Полковники Генерального штаба нашего отделения Скалон и Базаров не берут полков, которые им предлагали уже несколько раз — как самым старшим в нашем управлении. В то же время, оба совершенно незнакомы со строевой службой — потому что всё время были вне ее» [205].

Тут же издал приказ об поочерёдном трёхмесячном откомандировании — для стажировки на командных должностях соответствующих чину, штабных офицеров и генералов в Действующую армию. Чтоб узнали — как солдатское дерьмо в окопах пахнет!

Привел в приказе положительный пример полковника Свечина — который, добровольно уйдя из Штаба в строй Действующей армии, за неполных пару месяцев стал генералом и национальным героем…

БЕСПОЛЕЗНО!!!

Сперва проигнорировали… Наорал на Алексеева, доведя его до предынсультного состояния (в который уже раз!), составил самолично график и под конвоем из жандармов отправил по местам пятерых «первенцев» — пообещав контролировать каждый их шаг. Буквально через неделю, мне доносят: «стажёры» окопались в штабах не ниже армейского и там вполне вольготно и главное — безопасно себя чувствуют, нисколько не опасаясь царского гнева!

Приказал арестовать «первую пятёрку» и судить за невыполнение приказа Верховного Главнокомандующего, а покрывающих их начальникам объявил строгий выговор с «последним» предупреждением. Арестовать то арестовали — но следствие грозит затянуться из-за слабой «юридической» базы.

Понятно: «ворон ворону, глаз не выклюет»!

Нужен специальный закон, а с Думой я вижу, мне не договориться.

Следующая «пятерка» не осмелилась ослушаться Самодержца, но по дороге на фронт заболели и вернулись в Могилев сразу трое!

Ну, что ж… Вся «троица» была немедленно уволена со службы — «по состоянию здоровья», без всяких «пенсий и мундиров». Позже, по выходу «закона о всеобщей воинской повинности», их загребут и «больные» вволю набегаются с винтовками в качестве — пусть спасибо скажут, если унтеров.

А на место этого «балласта» в Штаб приняты повоевавшие строевые офицеры, прибывшие после ранения из госпиталей.

Меж тем, это действительно проблема: в войсках не хватает начальствующего состава на строевых должностях, а представители Ставки со всех фронтов сообщают, что даже выпускники Академии Генерального штаба — зачастую отказываются от принятия полков.

Спрашиваю у Алексеева:

— Не приходилось слышать, господин генерал, чтоб в мирное время офицеры отказывались от строевых должностей… Даже, наоборот: полковники просто визжали от радости — получив полк! Ведь, это верная дорога к следующему — генеральскому чину. Так, почему же сейчас они так жалостливо скулят?! Когда от них потребовалось исполнить своё предназначение? То, ради чего их столько лет готовили, учили и предоставляли всевозможные жизненные блага — в нашей нищей стране?!

Молчит, сопит — косые очи от меня пряча.

— Впредь, подавать мне списки таких подлецов! Не знаю, хватит ли у меня «юридической базы», чтоб их повесить — но на командных должностях в моей армии они служить больше НЕ БУДУТ!!! И, мне плевать, что на их подготовку были затрачены колоссальные казённые средства — вред, который они причинят служа «из-под палки», в стократ больше!

Из-за преждевременной и скоропостижной кончины генерала Жилинского (земля ему лебединым пухом!), военным представителем России во Франции по моему приказу был назначен небезызвестный в истории полковник Игнатьев, Павел Алексеевич. Заодно, я думаю — он и Внешнюю Разведку [206] там мне возглавит, как и «в реале», в декабре этого года.

Не знаю уже и как, но это событие привело к более раннему возвращению из ознакомительной «командировки» во Франции, группы офицеров русского Главного Штаба — всего три человека: инженерный полковник, артиллерист в том же звании и капитан Императорской Гвардии.

Нашёл время, поговорил со всеми тремя.

Гвардеец, такое ощущение — тупо побухать шампанского на дурняк ездил! Отослал его обратно в Преображенский полк и забыл про его существование навсегда.

Артиллерист — тот больше про «заклёпки»: повысил в чине до генерал-майора и направил в Главное Артиллерийское Управление — в распоряжение Манниковского… За этим надо будет понаблюдать — потенция, у него есть.

А, вот отчёт инженерного полковника Ермолаева Мефодия Николаевича, был для меня достаточно интересен — чтоб, собрав воскресным вечерком всех офицеров и генералов Штаба во главе с Алексеевым, в штабном собрании в кафешантане гостиницы «Бристоль» и попросить его рассказать об всём увиденном да услышанном.

Итак, довольно большой зал со сценой, занавес поднят — мы с Алексеевым, Пустовойтенко и Носковым в «президиуме» за столом, докладчик Ермолаев за импровизированной трибункой:

— Господа! Все мы не имеем никакого понятия о войне, которую ведёт французская армия на своём фронте. В нашем понимании, «эти мерзавцы» — как частенько приходилось среди нас слышать, топчутся на месте — предоставляя нам сомнительную честь убиваться об стальную мощь немцев. Так вот, увидев всё своими глазами, заявляю: все подобные разговоры — гнусная клевета! На французско-британско-бельгийском фронте, к вашему сведению, германцы держат две трети своих сил, на нашем — всего лишь четверть…

В зале, возмущённо зашумели и лишь по моему знаку, стихли — меча в докладчика «молнии» взглядом, без грома.

— …При кажущемся нам со своего «шестка» — постоянном «сидении на месте», там тем не менее происходит ежечасная грандиозная борьба за каждую сажень из 750-ти вёрстного фронта. И, каждый месяц французы с присущей этой нации аккуратностью и грациозностью, укладывают в сыру землю по сто пятьдесят тысяч германцев! Своих солдат, вопреки общепринятому мнению, французское командование тоже не жалеет: одна Шампань обошлась им не намного дешевле…

— …Однако, при этом солдат не посылают «на ура» — не превращают бой в бойню, как у нас случается сплошь и рядом! Наступление не проводят без предварительной серьёзной — кропотливой, длительной и упорной подготовки его артиллерией. У союзников не режут проволоку ножницами под неприятельским огнём — для этого есть артиллерия…

— Ну, а «привилегией» нашей армии считается бой голой грудью, — грустно промолвил рядом сидевший со мной Алексеев, куда-то в пространство, — право, не знаю что и делать…

Он сказал это таким тоном — что было понятно, что он это вполне искренне переживал — как свою личную трагедию. На это я, шёпотом ответил репликой своего названного папаши — Александра Третьего, после крушения Императорского поезда:

— «Что делать? Воровать меньше надо»! Французы, таких крепостей как Новогеоргиевск — с тысячами орудий и миллионами снарядов, ещё не сдавали.

На раздавшуюся реплику Главного квартирмейстера Пустовойтенко: «Да что же — у них техника!», поддержанную из зала возгласами, типа: «Нам бы такую артиллерию — как у немцев или союзников…», тотчас раздался ответ Ермолаенко:

— Отнюдь, господа! Там, даже орудия наполеоновской эпохи из музеев забрали. У них, у союзников — всё идёт в дело, ничего не пропадает — всё во врага стреляет.

Но, меня больше интересовало в его докладе, вовсе не это. Вот, наконец:

— Французская воинская дисциплина намного строже чем наша, господа! В случаях её нарушения, казнят не щадя никого: сам — своими глазами видел казнь многих солдат, офицеров и даже одного генерала — расстрелянного сразу же после разбора проваленной им операции… Поэтому, каждый французский военноначальник чувствует свою ответственность перед страной, которая потребует от него ответа за любую малейшую ошибку — являющиеся результатом его преступного по должности незнания, невнимания или просто — врождённой неспособности…

В зале ахнули и, повисла траурная тишина — на меня, боялись даже взглянуть.