Мастеровой (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– Счас спою! – внезапно прозвучало в голове Кошкина.

– Что ты! – испугался Федор. – Неприлично.

– Не ссы, Федя! – отозвался Друг. – Я ж не за столом. Вон как раз пианист ушел.

– Ты умеешь играть? – удивился Федор.

– Учили в детстве, – ответил друг. – Родители хотели, чтобы сын развивался всесторонне. В результате вырос балбес. Учиться не хотел, экзамены в институт провалил, отец разозлился и пристроил меня на завод. Потом армия, где вправили мозги. После года службы поступил в военное училище – для срочников имелись льготы. Но играть не разучился, любил заплести дамочкам мозги, – Друг хихикнул. – Они падкие на такое. Так что споем.

– Я не умею! – запаниковал Федор.

– В армии пел? – спросил Друг.

– Да, – согласился Федор. – В строю.

– Вот и здесь сможешь! – отрезал Друг. – Дамы и господа! – обратился он к присутствовавшим за столом. – Не возражаете, если я вас немного развлеку. Пианист ушел, скучно.

– Просим! – захлопала в ладоши Полина.

– Просим! – поддержали ее остальные, в том числе Алевтина.

Федор встал, перешел к пианино и опустился на табурет перед ним. Пробежался пальцами по клавишам.

– Немного расстроено, – оценил Друг. – Но сгодится. Что им исполнить? Наверное, из репертуара Малинина, он у нас главный российский гусар. Поехали!

Пел Федор не в полный голос, негромко аккомпанируя себе, но шум в ресторане стал понемногу стихать. Скоро неизвестного исполнителя слушали все.

Закончив, Федор встал и поклонился. Ответом были аплодисменты. Кто-то даже крикнул: «Браво!»

– Еще! – вскочила с места жена Куликова. – Пожалуйста!

Федор улыбнулся.

– Для очаровательной и несравненной Полины Александровны, супруги штабс-капитана Куликова, исполняется романс «Берега». Музыка и слова народные[6].

Он сел и положил пальцы на клавиши.

В этот раз аплодисменты были бурными, прибавилось и криков «Браво!» Федор поклонился и вернулся за стол.

– Изрядно, изрядно! – сказал ему Куликов. – Не знай я хорошо свою супругу, непременно взревновал бы. С такой страстью пели!

– Будет тебе, Отелло! – шлепнула его по руке веером Полина. – Не смущай Федора Ивановича, он для нас старался. От вас песен не дождешься.

– Нас несколько иному обучали, – не смутился Куликов.

– Для меня не спели! – укорила Федора жена Рогова.

– Хотел, но не решился, Алевтина Григорьевна, – развел руками Кошкин. – Вы дама строгая. Взяли бы и запустили в меня бокалом.

Офицеры и их жены захохотали.

– Она может, – выдавил сквозь смех Рогов.

– Не возводи напраслины! – обиделась супруга. – Не слушайте его, Федор Иванович! Мой муж – легкомысленный человек, не знаю, за что его начальником сделали. Придумает тоже. Я даже в прислугу посудой не кидаю. Ну, почти. Федор Иванович, ловлю вас на слове. При случае споете.

– Непременно! – пообещал Федор.

– Господа! – включился Куликов. – С разрешения наших дам предлагаю посетить курительную комнату. Возражения есть? Нет. Удаляемся.

После ухода мужчин, Алевтина подсела к Полине.

– Теперь поняла? – спросила вполголоса.

– Что? – удивилась подруга.

– Почему Кошкина лжецом назвала? Надо же, придумал сказочку! – хмыкнула Рогова. – Манерам по книжкам обучался, в приюте – языкам и игре на фортепиано. Это где ж такое есть?

– Гм! – кивнула подруга. – Соглашусь.

– Как приборы брал, видела?

– Не обратила внимания.

– А вот я заметила. Руку только протянул – и нож в руке. К вилке – тоже.

– Да не может быть! – ахнула подруга. – Осененный? Но тогда почему мастеровой?

– Не Осененный, а с даром, – поправила Алевтина. – Осененными государь назначает. Что до родовых, то всякое бывает. Насмотрелась. Я сама из них, но способностей не имею. Таковые роду не нужны, их бы лишь куда пристроить. Меня сунули в Смольный[7]. Хорошо, что на балу познакомилась с Михаилом, а не то могли выдать за старика, – она вздохнула. – У родовых свары в семье – обычное дело, неугодного могут извести на раз. Полагаю, что Федор бастард. Был признан и любим отцом, оттого великолепное образование и манеры. А затем отец умер, мальчику грозила смерть. Уморили бы родственники. Кто-то из друзей отца догадался спрятать юношу среди мастеровых. Кто додумается там искать? Заменили имя и фамилию, наказали не высовываться. Он и рад стараться, только кровь не скроешь. Потому способность к языкам и к железкам этим. Миша говорил, что беседует с Кошкиным на равных. А ведь он Михайловское с отличием закончил.

– Николя тоже это говорил, – подтвердила Полина. – Удивлялся очень. Интересно, из каких Кошкин будет?

– Кто-то из Демидовых, – сказала Алевтина. – У них всех страсть к железу. И кинетики опять-таки.

– Федор не похож на аристократа, – засомневалась Куликова. – Простоватое лицо, ростом не удался. Если б не манеры…

– Много ты видела Осененных? – снисходительно улыбнулась Рогова. – Уродов среди них полно. Некоторые даже тем гордятся, как Габсбурги нижней челюстью[8]. Дескать, не такие, как другие. Федор на их фоне очень даже милый. Ну, а что на мастерового смахивает, так таится. Враги, видимо, живы.

– Что мы будем делать? – спросила Полина.

– Помогать ему, – ответила подруга. – Дружить с Кошкиным полезно. Благодаря ему Миша с Николаем получат новые чины. И награды дали. Пока деньги, но возможны ордена, если Кошкина не сманят. Миша говорил, что такого на любом заводе примут с распростертыми объятиями. Он как курочка из сказки, что несет золотые яички. Грех такую отдавать. Мы поступим так…

Она наклонилась к уху подруги и зашептала. Полина, слушая, кивала головой. Когда мужчины вернулись из курительной, жены встретили их решительными взглядами.

– А скажи-ка, дорогой, – начала Рогова, едва муж сел рядом, – если Федор Иванович сдаст экзамены за реальное училище, его сделают техником?

– Ну… – задумался штабс-капитан.

– Очень даже можно, – кивнул Куликов. – С учетом знаний и умений.

– Техник на заводе – офицерская должность, – подхватила Куликова. – Чин дадут?

– В мирное время – вряд ли, – возразил Рогов. – Нужно военное училище закончить.

– А зачем ему? – не отстала Полина. – Воинскую повинность отбыл, имеет чин унтер-офицера. Для строевой службы, может, не сгодится, но ему же не солдатами командовать.