Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич

Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 309

"Это что же, сэр Майкл, леди Анна снова загуляла? Неужто Вы Лавра не долечили? Да нет, для Лавра ни бусы, ни перстни, ни прочие побрякушки не надевались… Кто-то другой? Сэр, а не кажется ли Вам, что демографическая ситуация в семье может приобрести весьма скандальный характер? Дед Вам дядюшку, считай, уже изготовил, маман братика поднесет… Как-то тесно вокруг Вас становится, не находите? Правда, с другой стороны, за мать только порадоваться нужно: совесть-то Вас за "снятие отворота от жены" до сих пор покусывала. Как поется в одной популярной в далеком будущем песенке: "Снегопад, снегопад, если женщина просит…". Блин, меньше месяца дома не был, а тут уже такое…".

Мишкины размышления прервал бодрый голос деда, похоже, обрадовавшегося новому способу ведения боевых действий, как ребенок новой игрушке.

— Теперь бабоньки, о Даниле подумайте. Смутьяны его вместо убиенного Федора себе десятником избрали, а я утвердил. Значит, хотят вместо меня сотником поставить! Надо всем напомнить, что такое один раз уже было, и от сотни из-за этого чуть рожки да ножки не остались. Особливо переговорите с теми бабами, в чьих семьях после той переправы проклятой мужиков недосчитались.

— Батюшка, грех это — на горе таком играть. — Попыталась возразить мать. У многих даже и могилки-то нет — так в реке и остались…

— А усобицу между своими устраивать не грех? — Мгновенно взъярился дед. — А в данилины руки остатки сотни отдавать не грех? Сколько народу он в первом же бою положит? После той переправы, сотня в настоящем деле ни разу не была, народ распустился, десятки не полные, некоторых и вообще нет! Данила порядок наведет? Или бабам легче будет, если их мужья, да сыновья не в реке потонут, а порубленные лягут?

Дед говорил о больном и распалялся все больше и больше. Мать, словно не замечая этого, опять попробовала возражать.

— Все равно, батюшка, как-то нехорошо это…

— Исполнять! — Дед в очередной раз поднял голос до командного рыка. — Война есть война! Если не мы их, то они нас, а потом, сдуру, и вообще всех! Делать, как сказано! Сплетня такая: Данилу хотят после меня сотником поставить, а он в первом же бою половину народу положит, а то и всех!

"Ни хрена себе, сэр, новое слово в строевом уставе тяжелой конницы — команда: "Сплетню запускай! Ать, два!". Ай да граф Корней Погорынский! Силен!".

А дед между тем, подавив робкое сопротивление командира "бабьего контингента" увлеченно продолжал:

— Теперь опять чисто бабье дело. Анюта, у богатея нашего Кондрата жена сильно ревнивая?

— Да нет, вроде бы… Дарья — так, на язык бойкая, а чтобы ревновала… Да и не к кому.

— Ага… Кхе… А у братьев его?

— У Власа жена забитая совсем, — мать сочувственно вздохнула — слова поперек не скажет. А у Устина… Марфа — да! Марфа может! Помнишь: лет пять назад Устин с перевязанной головой ходил? Говорил, что верхом по лесу ехал, да за ветку зацепился и ухо порвал.

— Ну-ну, что-то такое было…

— Только у ветки той, почему-то, зубки оказались. И зубки те — Марфины!

— Кхе! Так может она того… в любви погорячилась? Случается…

— А не все ли равно, батюшка? — На лице у матери появилось выражение, смысл которого Мишка затруднился определить. — Главное — огонь в бабе есть!

— Во! Молодец, Анюта, правильно все поняла! Значит, Кондрат и Устин. Болтать будете так: Кондрату и Устину приглянулась одна моя холопка. Одна и та же — обоим. Да так в сердце запала, что оба, в тайне друг от друга, приходили ко мне торговаться. Хотели эту холопку себе купить. Я не продал, вот они и озлобились. Только вот, которую из наших холопок… Какую выбрать, Анюта?

— Никакую, батюшка. Так еще интереснее. Бабы сами выберут, да еще и спорить будут: та или эта? А если заспорили, всё — сплетни не удержишь. Такое еще услышим, что сами удивимся! А уж Дарья с Марфой…

Мать даже мечтательно прикрыла глаза.

— Кхе! Как бы мужики и правда на войну не запросились… От такого — хоть на половцев, хоть на ляхов, лишь бы от дому подальше!

"Ну до чего ж люди на черный PR падки! Кто сказал, что его при демократии изобрели? В какой это опере была ария о клевете? "Клевета сперва украдкой слух людской слегка ласкает…". В «Паяцах», кажется. Не важно! Хотели войны, господа заговорщики? Получите в лучшем виде и практически в профессиональном исполнении. Эх, выборы, нынче не в моде, я б вам показал политтехнологии!".

— Деда, ты не помнишь, случайно, кто на сходе громче всех орал, что у кожевенников промысел больно вонюч?

— Я говорил. А что?

— А еще кто?

— Да все орали. Ты это к чему?

— Сейчас объясню, деда. Только скажи: у кого подворье близко к тыну стоит — у Егора или у Фомы?

— У Фомы. Прямо, как у нас, к самому тыну примыкает. Да чего ты задумал-то?

— Ты говорил, что десятники Егор или Фома к смутьянам примкнуть могут. Мол, обижены на тебя: Егор за бороду отрубленную, Фома за морду битую. А если слушок пройдет, что Фома громче всех на вонь ругался, а Касьян с Тимофеем обиделись и решили: коли мастерские за тын выносить придется, то поставят их аккурат напротив подворья Фомы? От запаха-то никакой тын не закроет!

— Хе-хе, ну удумал! — Развеселился дед. — Да Фома им только за мысли такие… Хе-хе-хе.

— Потом добавить можно будет, что Фома, как узнал, так грозился мастерскую вонючую поджечь.

— Поверят! Ей Богу, поверят! Фома на руку скор. Анюта, как думаешь?

Мать ответила неожиданно серьезно и строго:

— Плохо думаю, батюшка. Все село между собой перессорим. Не дело это, худо обернуться может.

— А сейчас у нас что? Тишь, да благодать? Умиротворение в человеках и благорастворение на воздусях? — Дед тоже стал серьезен и строг. — Ты вот о чем подумай, Анна Павловна: чем сильнее мы смутьянов между собой перессорим, тем меньше твоим девкам народу из самострелов дырявить придется!

Думаешь это так легко — человека убить? Да еще девке молодой! Это в забор стрелять легко, а в живую душу… Не каждая и решится, как ее не натаскивай. И правильно! Бабам рожать, а не убивать надо. Противно убийство женской натуре — невместно! Так что, стреляйте-ка вы, бабоньки, лучше языками. Это дело для вас привычное, но, бывает, не менее убойное. Ну, а если уж до крайности дойдет… Ты своему войску объясни: дом свой защищать будут, детей, кровь свою… Вот так!

Дед помолчал, словно смутившись собственной патетики, побарабанил пальцами по столу. Никто из присутствовавших не решался нарушить тишину. Наконец, дед вздохнул и оторвал взгляд от столешницы.

— Всё! Ступайте бабоньки, нам с Михайлой еще о делах воинских поговорить надо. Это вам слушать без пользы, да и не интересно. Самых языкастых баб да девок посылайте к колодцу. Да не к одному, а ко всем. Только не вываливайте все разом, что мы тут навыдумывали, постепенно надо. Так, Михайла?

— Так, деда. И еще: пусть внимательно следят за тем, как их слушают. Если не заинтересуются, то сразу же умолкнуть! Если заинтересуются и начнут обсуждать — тоже умолкнуть и слушать внимательно как разговор пойдет. Потом все, что услышат, пусть тебе, мама, пересказывают. Будем обсуждать: что дальше делать. Главное — не передавить, чтобы не пошли разговоры, что это мы слухи распускаем. Тогда — всё, конец. Все на нас поднимутся.

— Кхе! Все понятно? Да ладно, вы бабы умные, чего вас учить. Ступайте. Листвяна, вели пивка, что ли, принести. И закусить.

— Батюшка! — Мать укоризненно покачала головой. — А не хватит ли? Четвертый день…

— Перестань, Анюта. Не с утра ж, вон темнеет уже. А разговор у нас долгий, чтобы в сухомятку… Листвяна! Пива и закусить!

На этот раз мать смолчала. Дед с внуком остались одни.

Дождавшись, пока за женщинами зароется дверь, дед зло сплюнул и с очень натуральным омерзением в голосе произнес:

— Стыдобища! Бабьими языками воевать! Дожили, ядрена Матрена!

"А вот это Вы зря, граф, я же видел, что Вам идея понравилась! Хотите изобразить, что честному воину сплетнями заниматься противно? А еще говорят, что бабы притворщицы. Да старые пердуны кокетничать и жеманиться не хуже продувных потаскух умеют! Ну ладно, хочешь, чтобы я тебя поуговаривал, ради Бога! Мне не жалко".

Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 309