Да, та самая миледи - Галанина Юлия Евгеньевна

Господи, может, и правда, все мы тогда сошли с ума? И я, и д'Артаньян, и глупая бедняжка Кэт…

Кэт вернулась к обеду, и вид у нее был такой, словно она пешком обошла весь Париж.

Она молча отдала мне письмо и постаралась тихо исчезнуть.

Трясущимися руками я схватила послание графа и распечатала его:

«Милостивая государыня!

До настоящей минуты я сомневался, что Ваши оба письма предназначались для меня – до такой степени я считал себя недостойным подобной чести; к тому же я чувствовал себя настолько нехорошо, что во всяком случае не решался ответить вам. Но сегодня я принужден поверить Вашему ко мне доброму расположению, так как не только ваше письмо, но и ваша горничная подтверждает, что я любим Вами. Ей не нужно говорить и учить меня, как галантный человек может заслужить прощение. Итак, я сам приду сегодня вечером в одиннадцать часов испросить себе прощение. Опоздать хотя бы на день было бы теперь в моих глазах равносильно новому оскорблению Вас.

Тот, кого вы сделали самым счастливым человеком на Свете.

Граф де Вард».

– Кэт! – вернула я горничную с порога своим отчаянным криком. – Ну расскажи же, как выглядел граф? Что он говорил? Он не слишком бледен?! Ты, правда, сказала ему, что я его люблю? Как он это воспринял? Он быстро написал ответ? Он не просил ничего передать на словах? Ну говори же, говори, говори!..

Опустив голову, Кэт подошла ко мне и тихим голосом начала рассказывать о визите к графу.

Вечером появился исчезнувший было д'Артаньян.

Мне было так хорошо, что я была рада видеть и его, весь мир вокруг был добрым и радостным. Только Кэт, которая сказала, что ей сильно нездоровится, была очень подавлена. Я подарила ей кошелек золотых, надеясь, что такое лекарство излечит ее, но и это не развеселило горничную. Видимо, недуг ее был действительно серьезного свойства.

Когда пробило десять, я забеспокоилась. Слушая д'Артаньяна, я то вставала, то садилась, смотрела ежесекундно на часы и сердцем чувствовала, как текут сквозь пальцы мгновения.

В этот раз гасконец был, на удивление, догадлив и, быстро распрощавшись, ушел. Я была ему бесконечно благодарна…

Скоро должен был прийти де Вард. Кэт переодевала меня, а я опять и опять спрашивала, как прошла ее встреча с де Вардом, как он взял письмо, каким было в этот момент его лицо, что он сказал, – я готова была слушать хоть тысячу раз. Чтобы свет, не дай боже, не привлек на мою половину дорогого брата, я приказала погасить лампы везде, даже в спальне.

До одиннадцати было еще время, и я думала, что успею немного успокоиться к приходу графа, унять дрожь в пальцах, прогнать предательский алый румянец с лица. Даже странно, я так волнуюсь, словно это самый первый мужчина в моей жизни. Господи, что же со мной…

За дверью послышались какие-то звуки.

– Что там за шум? – испуганно спросила я.

Кэт как-то странно то ли вздохнула, то ли всхлипнула, а приглушенный голос из-за двери ответил:

– Это я, граф де Вард!

Боже мой, у меня затряслось все, что только в состоянии трястись, даже голос. В горле пересохло.

– Что же? – беспомощно спросила я Кэт. – Почему он не входит?

Кэт что-то невнятно пролепетала.

– Граф, граф… – выдохнула я в полном смятении, трясущимися руками сама отворяя дверь. – Входите, Вы ведь знаете, что я жду Вас…

Темная фигура, еле различимая в темноте, вихрем влетела в комнату.

Де Вард, казалось, был обуян какой-то бешеной страстью, больше походившей на страсть демона, нежели человека. Издавая нечленораздельные, хриплые звуки, де Вард обнял меня и припал к моим губам. Пречистая Дева Клерийская! Я и не подозревала, что такой сдержанный с виду граф таит под невозмутимо-вежливой оболочкой просто вулканический темперамент.

Я совершенно потерялась в этом вихре стальных объятий, жгучих поцелуев, горячих пожатий и прочего, прочего, прочего… Де Вард не давал мне и слова сказать, его рот буквально душил меня, а усы так накололи мои губы, что, боюсь, они распухли до таких размеров, что стали чуть ли не больше, чем у губастого негритенка Абу.

У меня кружилась голова – это была не любовь, а штурм редута, взятие форта, абордаж брига. Если бы де Вард хоть на секунду выпустил меня, я бы, наверное, упала без сознания.

Только ближе к рассвету де Вард немного утих.

Тихий шепот наполнил похожую на поле битвы при Павии спальню.

Я прижалась к де Варду, охватила ладонями его руку и чувствовала себя на седьмом небе блаженства. Он пришел, он меня любит, он тут…

– Вам было хорошо? – тихо-тихо шепнул де Вард.

– Да, граф, да, я счастлива любовью, которую Ваши взгляды и слова выражали мне каждый раз, как мы с Вами встречались. Я тоже люблю, люблю, люблю Вас! – прижалась я к нему еще сильнее.

Де Вард как-то судорожно вздохнул, его губы снова нашли мои.

– О, завтра, завтра я непременно хочу получить от вас какое-нибудь доказательство того, что Вы обо мне думаете, и, так как Вы можете меня забыть, вот, возьмите!

Я стянула с пальца перстень из сапфира в обрамлении алмазов. Он единственный остался у меня с тех незапамятных времен, когда я называлась графиней де Ла Фер. Сапфир безумно подходил к моим глазам, только поэтому он и оставался со мной все эти годы. Да и еще, наверное, как память, память о том, что нельзя верить даже страстно влюбленным в тебя.

Но женская память коротка, я стянула перстень с пальца и принялась искать безымянный палец де Варда. Граф попытался вернуть мне его, но я решительно воспротивилась. Почти силой одевая его на палец де Варда, я шепнула:

– Нет, нет, сохраните это кольцо из любви ко мне. К тому же, – добавила я, чтобы окончательно сломить сопротивление де Варда, – приняв его, вы сами того не подозревая, оказываете мне громадную услугу!

Граф сдался, надел перстень и опять вздохнул. Боже, ведь он же ранен, четыре жестокие раны и ночь на берегу пролива, когда он мог умереть в любой момент! А он пришел ко мне, пришел, еще не оправившись до конца…

– Бедный мой друг, – жалость заполнила меня, – это чудовище с гасконским акцентом чуть не убило Вас, Ваши раны еще причиняют боль?

– Сильную боль, – сдавленным голосом прошептал граф. Слезы навернулись мне на глаза, я его в темноте не вижу, а он, наверное, белый как полотно, как в тот раз на балу, обнимает меня, а сам на грани обморока…

– Граф, я отомщу за Вас, – всхлипнула я, гладя его руки, – и месть моя будет ужасной. Бедный, бедный мой друг!

Раздался бой часов, возвещавший, что ему пора уходить.

В промежутках между поцелуями де Вард клялся, что завтра, то есть сегодня, придет в то же время. Оторваться от него было все равно что умереть. Раз за разом он возвращался обратно ко мне, не в силах уйти. Это уже походило не на любовь, а на пытку, настолько сильна была боль оттого, что он сейчас ступит за дверь и я не увижу его до вечера. Это же целая вечность, целая жизнь! Да за это время с ума можно сойти от тоски и отчаяния!

Наконец, понимая, что больше ему оставаться нельзя, я сама провела его вниз по лестнице, выпустила и закрыла за ним дверь. Потом, запинаясь на каждом шагу и держась рукой за стену, с трудом поднялась к себе. Когда я прилегла на кровать, то поняла, что не смогу встать с нее даже для того, чтобы скинуть пеньюар. Руки отказывались подниматься, ноги лежали как неживые, горел наколотый жесткими усами рот, темные пятна его поцелуев покрывали меня с головы до пят. Последним, самым тяжелым усилием в мире я натянула на себя покрывало и провалилась в сон.

Когда я проснулась, был уже полдень.

На следующую ночь де Вард пришел снова, и все повторилось. Только слов при этой встрече было сказано куда меньше, казалось, он не хотел тратить время на слова.

День и ночь поменялись местами, днем я либо откровенно спала в своей спальне, либо дремала в кресле под запинающееся чтение Абу, делая вид, что внимательно слушаю.