Фаворит - Башибузук Александр

— Вы не посмеете… — жалобно проблеял посол.

— Еще как посмею. Эй, кто там, забирайте эту…

Услышав меня, женщина жалобно закричала, а посланник быстро прохрипел:

— В пристройке к каюте, дверь за гобеленом… пять сундуков… там же подарки… ключи у меня на шее… документы в шкатулке и в опечатанном мешке… пощадите…

Я сорвал с него цепочку с ключами и толкнул к женщине. Смахнул гобелен со стены и воткнул ключ с мудреной бородкой в замочную скважину. Отступил в сторону, пропуская свет в каморку, и довольно выругался. Как говорится, победа за нами; и с посудиной я не ошибся. А ведь мог. Ага, казна на месте. А это что? Етить, да здесь только серебряной посуды полцентнера, не меньше! Прямо какая-то пещера Али-Бабы! Вот это я удачно зашел…

— Дирк, Юрген, Гусь… вяжете мужика с девкой и становитесь сюда на пост. Стоите, ждете распоряжений. Кроме меня, никого не впускать, даму не трогать. Головами ответите…

Отдав распоряжение, вернулся на верхнюю палубу и огляделся. Применения себе не нашел, потому как все уже стихало. На моих глазах порубили последних защитников галеры, потом, оскальзываясь на мокрой от крови палубе, мои люди деловито принялись добивать раненых. М-да… а вот и неприятные издержки благородной профессии корсара. Но тут ничего не поделаешь, лишние свидетели нам не нужны.

А общая картинка — просто прелесть: кровища, сплошной ковер из трупов, в буквальном смысле превратившихся в фарш. И смрад, как на бойне. Первое время я весьма болезненно реагировал на подобное, но потом пообвыкся, уже практически не замечаю. Чай, не в первой битве чужую кровушку проливаю. Вжился в действительность, мать ее ети. Хотя да, мерзко…

Вторая посольская посудина продолжала весело полыхать. Черт, полностью зачистить франков не получилось — десятка два успели попрыгать в воду и теперь пытаются выбраться на берег. А берег-то обрывистый — хрен выберешься. Сами потонут или приказать потопить? Пожалуй, для верности прикажу. Сука, и это действительно я?..

— Питер! Мать твою, кто здесь интендант: ты или я? — Я приметил, как ван Риис уже крутится на галере, прикидывая, с чего половчее начать грабеж. — А ну, живо навел порядок! Посудину полностью вычистить, все денное к нам на борт. Да передай там Веренвену, чтобы послал людей на ялике и вон тех пловцов… Да-да, начисто. И это… посбрасывайте всю падаль за борт. А теперь живо выдели мне десяток человек…

Я не договорил, потому что один из франков, тот самый длинный дворянин, защищавший ют, вдруг ожил и вскочил на ноги. Он ловко пнул Гаврилу, сбив того с ног, саданул рукояткой меча Альмейду, крутнулся волчком, проскакивая между Бользеном и Тумбой, и со всех ног кинулся к борту галеры. Ты смотри, каков молодец.

— Ну ни хрена себе… — Я хотел приказать взять его живым, но не успел: Тумба уже швырнул вслед свою страхолюдную секиру. С гулом пролетев по воздуху, она врезалась беглецу в спину, с треском проломила ему кирасу и швырнула франка на палубу.

Я подошел к телу и перевернул его на спину. И замер.

— Не может быть… — только и смог сказать. Передо мной лежал…

В голове пронеслись «кадры» многолетней давности. Высокий кабальеро в малиновом берете, очень похожий лицом на гравюрное изображение Шарля Ожье де Батцаде Кастельмора, графа д’Артаньяна, генерал-лейтенанта Франции, прообраза знаменитого героя романов Дюма, улыбаясь, говорит мне:

— Оставьте, бастард. Я поступил по велению своего сердца и ни о чем не жалею. Но вы — мой должник. Барона де Монфокона должен был убить именно я. И я вам этот долг еще вспомню…

Да, передо мной лежит виконт Гастон дю Леон, тот самый кабальеро, выпустивший бастарда Арманьяка из замка Бюзе-Сен-Такр после того, как я зарезал там отравившего Маргариту аптекаря и ублюдка барона Гийома де Монфокона…

— Твою же мать!!! — в отчаянии завопил я и затряс неподвижное тело. — Живо лекаря!!! Лекаря…

Сука, как назло, Соломона оставил в Гуттене. Вот же…

— Дайте-ка я гляну, ваше сиятельство… — Наш обер-медикус Бельведер растолкал латников, толпившихся возле меня, и склонился над франком. — Тэ-экс… что тут у нас?..

Я встал, подошел к борту и уставился в воду. Вот как это называется? Большей пакости от гребаной суки-судьбы я и не ожидал. Этот кабальеро в свое время спас мне жизнь просто так, из благородства, а я чем ему отплатил? Пусть даже не моя рука его убила, но все равно… Зараза… А ведь он как раз мог прояснить судьбу Монфокона. И теперь — опять все концы в воду…

— Дырка в плече и ушиб спины. Жив! И будет жить, ежели Господь даст… — бодро констатировал Бельведер. — Вашсиятельство, так как с ним? Могу упокоить, а могу и талант свой к нему приложить…

— Я к тебе сейчас сам свой талант приложу, — мрачно пообещал я ему, хотя изнутри меня просто распирало ликование. — Тащи его на шебеку и пользуй. Так, чего застыли? Работаем. Шевалье ван Брескенс, отчитайтесь о наших потерях…

— Сир… — Логан осторожно потрогал пальцем ссадину у себя под глазом. — Среди абордажников семь убитых: пять из ваших холопов и двое наших, Алекс Барбье и Курт Боулингер. Да и среди команды шебеки четверых насмерть подшибли.

— М-мать… — Я со злостью ругнулся. Боулингер был со мной еще в рутьерах. Млять, дорого обошелся абордаж. Дорого…

— Порезаны многие, — флегматично продолжил Тук. — Но жить вроде как будут, а вот один из черных, подопечный Гавриила, вряд ли. Его на копье насадили…

— Ладно, Господь милостив, — прервал я его. — Бери с десяток людишек и идем казну перетаскивать…

— Так есть все-таки! — Тук бурно возрадовался.

— Конечно, есть. Я фуфла не прогоняю…

— Э-э-э… чего не прогоняете, ваше сиятельство?

— Не важно…

ГЛАВА 9

Вот это да…

Сами посудите: канцлер Джон Мортон, епископ Кентерберийский; главный хранитель архивов Томас Ротерхем, епископ Линкольнский; обер-камергер сеньор Гастингс; Томас Монтгомери, герцог Норфолк; обер-шталмейстер мэтр Чейн; маркиз Челленджер и еще многие уважаемые и могущественные британцы сидят на ежегодном пенсионе у руа Луи и лоббируют его интересы при британском дворе. Из захваченной нами казны ровным счетом двадцать пять тысяч экю предназначалось именно этим дворянам. Вот строгие инструкции: кому и сколько, начертано рукой самого Луи. Ну и вся серебряная посуда в качестве подарка им же. С таким-то французским лобби теперь становится понятно, почему Эдуард никак не мог решиться помочь своей сестре. Признаю, умеет Паук вести дела, этого у него не отнимешь.

— Красавчик… — Я бросил на стол свиток и откинулся на спинку кресла.

— Кто, ваше сиятельство? — поинтересовался Логан, не отрываясь от груды золотых монет. Ввиду отсутствия Хорста Тук добровольно вернулся к обязанностям аудитора, наплевав на невместность подобного занятия для благородного сословия. И вообще, мне кажется, он просто наслаждается бухгалтерским делом.

— Ты, братец, ты… — улыбнулся я. — Отсчитал?

— Ага… — Шотландец шлепнул на столешницу еще один мешочек. — А не многовато будет? И зачем в кошельках? В лапу насыпать, и все… много чести…

— Нормально. Прикрой монеты и закрой сундук. Луиджи, запускай по очереди. Первого — Веренвена. Земфира, перестань вертеться у зеркала и прими приличествующий вид. И тащи сюда мою латную перчатку.

— Как прикажете, мой господин… — Сирийка в последний раз полюбовалась массивным золотым ожерельем на своей шейке, подскочила к моему креслу, подала перчатку и застыла рядом, напустив на личико серьезный вид.

— Господин шаутбенахт… — Обер-сержант-адмирал Тиль Веренвен прямо у порога грохнулся на колени.

— Встань. Теперь ответствуй, каково состояние корабля…

— Дык… — Тиль напустил на себя испуганный, а как по мне, немного придурковатый вид. — Корпус расшился… енти грохоталки, значица, поспособствовали… Весь ремонт ундине под хвост…

— Сами справитесь?

И про себя выматерился. М-да… помимо людских потерь серьезно пострадала шебека, но тому виной только я. Инженер-конструктор, мля… Корпус просто не выдержал залповой стрельбы из пушек, хотя я его уже переделывал и укреплял. По своему разумению. Видно, недостаточно. Но ничего, переделаю опердек и систему гашения отдачи орудий заново. Уже знаю как.